Учитель на замену (СИ) - Зайцева Мария - Страница 16

И получая разрешение. 

И моментально накрывая ее плечи своими большими ладонями, прижимая к  груди, обжигая голой кожей. Задерживая на миг дыхание, все еще не веря, не веря… 

И втягивая подрагивающими ноздрями ее аромат, находя , наконец уже, ее губы, холодные, свежие, мягкие, раскрытые для него.

Доун не смогла стоять на ногах, полностью повиснув в его руках, когда Дэнни поцеловал, нет, не поцеловал, ворвался в ее рот, завораживая диким напором, жадностью своей, своим вкусом.  Низ живота, и так уже каменный, теперь просто разрывался от боли, требуя разрядки. Здесь. Сейчас. 

И плевать, плевать на все, вообще на все! Ничего в мире нет. 

Только его руки, так сильно, так горячо сжимающие, обласкивающие ее плечи, спину, талию, спускающиеся к застежке на джинсах, забирающиеся вниз, все ниже и ниже, за кромку белья, стаскивающие  одежду , высвобождающие ее ногу из штанин с тем , чтоб подхватить под бедро и задрать повыше, себе на талию. 

Только его губы, так жадно исследующие ее шею, ключицы, грудь, прямо через майку, прямо через мягкий спортивный лифчик прихватывающие соски, уже ставшие невозможно чувствительными и жесткими. 

Только его глаза, темные, глубокие, охватывающие, кажется, ее всю, с ног до головы, заставляющие млеть, томиться, хотеть его так сильно, как никогда, никогда…

Доун почувствовала под спиной мягкую траву, и только тогда поняла, что уже лежит, а Дэнни, чуть отклонившись, широкими, ласкающими движениями оглаживает ее от шеи и груди, легко касаясь чувствительных сосков и заставляя ее несдержанно стонать, и до бедер, стаскивая белье, отбрасывая в сторону. Когда он успел снять с нее майку и спортивный топ, Доун не уследила. 

Она вообще ни за чем не могла уследить сейчас, полностью отдавшись своим эмоциям, ощущениям, так долго сдерживаемому желанию. 

Дэнни не торопился, словно хотел запомнить ее такой, разнеженной, раскинувшейся для него, ждущей. 

Она нереальна. Она, черт, ему снится, это точно. Ну не может ее случиться в его реальности. Не может просто такого быть. 

Тем не менее, вот она. И Дэнни никак не насмотрится,  не натрогается, не наощущается… И все время, все то время, пока целует, пока раздевает, пока укладывает прямо на траву на берегу озера, ожидает подвоха. 

Херни какой-нибудь. 

Что одумается она. Что очнется. Что оттолкнет. 

Но ничего не происходит. 

Она лежит под ним, смотрит этими невозможными озерными, омутными глазами.

Ждет. Его ждет. 

Она - его.

И даже если это сон, то он точно просыпаться не намерен. Пока не насладится. Пока не получит.  Пока не возьмет все, что она ему отдает.

Она сдавленно вдыхает, когда он входит в нее, не отрывая горящих глаз от тонкого нежного лица, жадно впитывая эмоции, и резко выдыхает, когда он начинает двигаться, не быстро, пробуя, подстраиваясь, интуитивно верно понимая, как ей надо, как ей хочется, как ей больше всего нравится. 

Доун смотрит в глаза, обнимает за загорелую шею, проводит руками по отросшим небрежным волосам, притягивая к себе. Так хочется его опять поцеловать, почувствовать вкус его кожи, его пота, его губ. Он наклоняется ниже, ухватывает зубами  тонкую кожу на шее, шумно сопит, не прекращая сильных, размашистых движений, подхватывая ее под талию, прижимая к себе еще сильнее, меняя угол проникновения. 

И от этого Доун просто сходит с ума, стонет все громче, сбивчиво упрашивая двигаться сильнее, быстрее, еще быстрее, еще… Пока не кричит совсем уже несдержанно, сжимая его бедрами , выгибаясь под ним. 

Эхо от ее крика разносится по всему озеру, и вполне возможно, что кто-то может прийти, поинтересоваться, кого здесь убивают, но плевать. Плевать. Пле-вать!

Потому что хорошо. Потому что так хорошо, как никогда, ни с кем… Потому что, едва отдышавшись, хочется еще. Потому что не насытилась. 

Дэнни понимает  без слов. Нахрена слова, когда  все так… Так, как в сказке, которых ему в детстве не читали. 

У нее тонкое, мускулистое, нежное, короче, нереально, какое шикарное тело, обвивающееся вокруг него змеей. И голодные, хищные глаза. Как у пумы. 

И он теперь точно знает, чего она хочет. Потому что он хочет того же, и не меньше. И он дает ей то, чего она хочет, еще раз. Уже по-другому, уже грубее, уже жестче. Потому что знает, что она будет  не против. Что она будет за.  

И вся неловкость, все глупое ожидание тотального краха исчезает. И, что бы ни случилось, не вернется уже.

Он не особо помнит, как они выбираются из леса, как он оставляет этому говнюку записку, чтоб не терял, как сажает ее в машину и везет к ней, по пути останавливаясь, потому что ну невозможно же она хороша, с этими своими закусанными распухшими губами, с этими свежими (его!) метками на шее, с растрепавшимися светлыми волосами. Так хороша, что терпеть нереально. Да и незачем. Потому что она только за. 

Доун теперь прекрасно понимает, что значит, сойти с ума. От страсти, от любви, от желания. Как в романах, смешных дамских романах, описывающих нефритовые стержни и пылающие пещерки. Она фыркала всегда, когда ее мать читала их. И смеялась над одноклассницами. 

Она не думала, что с ней это произойдет. 

Но вот она. 

Едет к себе с самым охренительным мужчиной в своей жизни, звоня по дороге  на работу и беря неделю отпуска. И ее отпускают, без звука, потому что она уже долгие годы не брала ни дня, даже по болезни.

Они захватывают продукты со стоянки супермаркета, где она только сегодня утром( а кажется, вечность назад, в другой жизни) увидела пьяного в дым Ричера.

Они поднимаются в лифте, обжимаясь нетерпеливо, как подростки. 

И, жадно обхватывая, изучая, нацеловывая своего (ох ты ж боже мой! своего…) мужчину, Доун понимает, что ни одна минута из вырванной зубами у начальства недели не пройдет впустую. 

Что она не успокоится, пока не поимеет  этого шикарного, неизвестно за какие заслуги посланного ей мужчину во всех двух комнатах, кухне, ванной, балконе, на всех поверхностях своей квартирки. 

И она успешно, очень успешно претворяет свой грандиозный план в жизнь, собираясь взять еще недельку, потому что маловато, маловато будет! 

Когда все ее надежды на продолжение обламываются одним телефонным звонком. 

Долбанный скот - Ричер! 

- Незаконное проникновение на частную территорию. Без ордера, Ричер! Причинение тяжких телесных повреждений двум сотрудникам службы безопасности клуба. Они до сих пор в реанимации, Ричер! Причинение телесных повреждений средней тяжести шести, шести, Ричер!, сотрудникам службы безопасности клуба.

- Эй, стоп! Стоп, я сказал! Да ты еб… В смысле, ты ошибаешься, Доун. 

Ричер аж вскидывается на железном стуле, прикрученном к полу допросной  камеры.

- Какие, нах… В смысле, там человека три от силы было… 

- Рекомендую замолчать, Ричер.

Голос непосредственной (мать ее) начальницы сух и желчен.

Она стоит напротив , пристально изучая помятую физиономию подчиненного, ссадину на скуле, сбитые костяшки. 

И огромный, лиловый засос на шее. 

- Далее. Клубу причинен ущерб.

Она демонстративно перелистывает несколько страниц , не собираясь тратить время на перечисление по пунктам.

- На сумму двести семьдесят пять тысяч долларов. 

- Да это че такое-то? - Ричер опять не выдерживает, - да это пиз… В смысле, это неверные сведения! Да на эти бабки можно три таких рыгаловки отстроить!

- Молчать.

Голос Доун не повышает. Незачем. 

Тон и так не допускает никаких возражений. Майк знает ее достаточно, чтоб понимать, что начальство на взводе. Нехило так на взводе. Лучше не злить дополнительно.

- Кроме этого, - неумолимо продолжает Леннер, - дополнительный иск о защите чести и достоинства от владельца клуба. Он направил его вчера, вдогонку к основному, когда из больницы домой его перевезли. Ты в курсе, что он не сможет ходить ближайшие пару месяцев?