Невинность на продажу (СИ) - Рей Полина - Страница 21

Он пытался вывалять в грязи ее, а вместо этого сам ощущал себя бесконечно грязным. Рядом с ней и на ее фоне. И это злило настолько, что ему все больше и все острее хотелось оставить на Марине несмываемые следы. Следы принадлежности ему.          

- Как ты понимаешь, мы здесь тоже не просто так, - сказал он, подавшись к ней ближе. – И обязательно поучаствуем в этом веселье.            

Сдернув Марину со стула, Паоло поставил ее прямо перед собой и распорядился:         

- Разденься для меня. Здесь и сейчас.         

Он хотел смутить ее. Он хотел снова ее наказать. За то, что не сгибалась перед ним. За то, что все больше увязал в ней, точно муха в паутине. За то, что будила в нем слишком много эмоций.          

Черт, он, кажется, начинал ее ненавидеть. И себя самого – ничуть не меньше. Потому что ни черта не мог поделать с тем, что хотел ее буквально до трясучки, ещё более яростно, чем ненавидел.           

И когда она, оглянувшись через плечо со сквозящей во взгляде растерянностью, все же начала стягивать с себя платье, облеплявшее ее тело точно вторая кожа, понял вдруг, что злость, переплетаясь с возбуждением, продолжает нарастать. Даже теперь, когда она просто выполняла его приказ. А он понимал, что ему неожиданно невыносима мысль, что на нее будут пялиться все подряд. Что все, присутствующие здесь, станут смотреть на Марину.            

На Марину! На единственную, черт бы все побрал, женщину, которую он хотел себе безраздельно.        

Он отбросил ее руки, когда она спустила платье с плеч и грубо нагнул Марину, заставляя прижаться грудью к сиденью стула, на котором она недавно располагалась. А потом просто задрал на ней платье до талии, оставляя иллюзию того, что она все ещё одета. И только он, повернув ее лицом к залу, где почти все гости уже погрязли в безудержных стонах и сумасшедшем трахе, мог видеть ту часть тела Марины, что была обнажена.           

Кружевные трусики были им разорваны и отброшены в сторону, ему не терпелось увидеть ее абсолютно голой там, где она, несмотря ни на что, его хотела. Он хотел видеть, как она течет от того разврата, что видит перед собой, как течет от его близости. Это была единственная территория, на которой он одерживал над ней верх и намерен был упиваться этим, точно безнадёжный наркоман.         

- Разведи ноги, - приказал он отрывисто. – Предложи себя мне.        

Она помедлила, прежде, чем призывно повертеть перед ним задницей. Но этого жеста ему было недостаточно.          

- Хочешь, чтобы я тебя трахнул, Марина? – поинтересовался он, ощущая, как начинают подрагивать руки от желания прикоснуться к ней, чего делать он, тем не менее, не торопился.         

Она промолчала. Он ощутил, как ярость накатывает волной, заставляя кровь в жилах едва ли не бурлить от того, как он злился и хотел ее одновременно.           

- Сообщи, когда надумаешь, - заявил он нарочито спокойно, хотя внутри все горело, словно был охвачен пламенем, которое невозможно затушить никакими силами.           

Марина дернулась, пытаясь, видимо, отвернуться от того, что творилось перед ее глазами, где клиенты и девочки сплетались в самых разнообразных позах. Кого-то имели в рот, кого-то в задницу, кого-то более традиционно. Стоя, лёжа, сидя, нагнувшись… Живая иллюстрация Камасутры, которая, там не менее, возбуждала его куда меньше, чем простая близость Марины.            

Паоло коснулся ее спины, когда Марина попыталась приподняться, и снова вжал девушку в сиденье стула. Его руки пробрались под платье, погладили спину, прошлись до ягодиц и размяли их, все ещё хранивших на себе следы того, что делал с ней в потайной комнате. Делал, но все равно не добился этим ничего, кроме того, что должен был изначально – пробудил в ней чувственность. Только теперь ему этого какого-то черта было безмерно мало.          

Большими пальцами Паоло помассировал вход в попку, которую имел недавно ручкой стека, а теперь до одури хотел заполнить собой. Растянуть узкое отверстие, войти до предела, ни черта не заботясь о том, что может сделать больно. Насрать! Пусть ненавидит его после и хотя бы в этом они будут взаимны.        

Его указательный палец проник внутрь, и Марина беспокойно вздрогнула, но когда он стал двигаться пальцами внутри нее, добавив к первому пальцу ещё один, не смогла сдержать стона. Он усмехнулся – невесело, скорее зло, и снова спросил:            

- Хочешь, чтобы я в тебя вошёл, Марина?       

Его пальцы подались назад, словно собирались выйти из нее и Марина рефлекторно сжала их собой, словно не желала отпускать. И одного этого было достаточно, чтобы сорвать все его тормоза.      

Расстегнув брюки, Паоло высвободил член и провел им между ног Марины, увлажняя болезненно пульсирующую от возбуждения плоть ее соками, а затем приставил головку ко входу в попку и, чуть надавив на тугое колечко, сказал:      

- Отвечай.       

- Хочу, - наконец выдохнула она и он охотно в тот же миг вогнал в нее член вместо пальцев. И когда она жадно его сжала, ощутил, что готов кончить от одного только этого. Но не намерен был так скоро освобождать Марину – от себя и той единственной власти, что над ней имел.        

Но и медлить он тоже не мог. Сделав несколько пробных движений, чтобы она привыкла к нему внутри себя, Паоло позволил всем своим желаниям прорваться наружу. Он стал двигаться быстро и резко, работая точно поршень, и не мог бы остановиться и замедлиться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Все разом вылетело из головы, осталась только потребность этих примитивных движений, которые никогда не были настолько всепоглощающе сумасшедшими, как сейчас с Мариной. И никогда он ещё не испытывал такого торжества и остроты наслаждения, как в тот момент, когда кончил прямо в нее, буквально протаранив собой в последнем отчаянном рывке. И услышал, как его животное рычание слилось с ее криком – боли или удовольствия – он не знал, да в тот момент и не хотел знать, слишком погружённый в собственные ощущения.            

И когда рухнул, практически обессиленный, на Марину сверху, прижимаясь лбом, на котором проступила испарина, к повлажневшей ткани ее платья, понял одну простую вещь – эта женщина не достанется больше никому. И как бы она к нему ни относилась, он хотел ее себе. И теперь у нее не было ни единого шанса от него спастись до тех пор, пока он желал ее так одержимо. И совершенно не был уверен в том, что это вообще излечимо.

Время назначенного аукциона неминуемо приближалось, а он все больше укреплялся в мысли, что его нужно отменить. Просто потому, что ему некого было там выставить, ибо речи о том, что Марина станет той самой ставкой, на которой он намерен был нажиться, уже не шло. И Паоло как раз собирался распорядиться об отмене, когда раздался звонок, предопределивший в итоге все последующие события.          

- Паоло, мой дорогой, - пропел в трубке знакомый голос и он сразу заподозрил, что если ему звонит сам мэр – хорошего ждать не приходится.          

- Я слышал, что у тебя имеется новая крошка и что именно она будет выставлена на аукционе, - продолжал политик. – Поговаривают даже, будто она невинна?         

И откуда только чертов мэр об этом знал? Вероятно, от своего помощника – того самого борова, что пытался на маскараде утащить с собой Марину. И по тому, как он, Паоло, встал на ее защиту, сделал определенные и, к несчастью, верные выводы.              

- Аукциона не будет, - отрезал Паоло решительно, хотя прекрасно понимал, к чему клонил мэр – чертов извращенец, любивший первым трахать невинных девушек. Да и он сам, черт возьми, был ничуть не лучше, если не раз продавал ему этих несчастных. К горлу неожиданно подкатила тошнота от дичайшего отвращения, что вдруг поднялось внутри при мысли о том, что он делал годами и на чем наживался. Но только не теперь. Только не Марина. Эта тварь не должна получить Марину!