Цена притворства (СИ) - Черная Снежана Викторовна "Черноснежка" - Страница 15

- Мне будет тебя не хватать…

Я напрягалась. Как он догадался?

- Что ты имеешь в виду? – спросила осторожно.

- Ну, ты же выйдешь замуж за эту жабу и уедешь!

- Пффф.

Усмехнувшись, я потрепала его по голове. А ведь он прав, Бестужев вовсе не принц, а настоящая противная жаба! Выдернув из-под Алекса край подушки, я легла рядом с ним.

- Но я же буду вас навещать, - сказала я вслух, на что Алекс только тяжело вздохнул.

- Я тоже хочу поскорее вырасти и уехать отсюда!

- Тогда тебе нужно как можно скорее найти ещё одну жабу и жениться на ней…

Мы болтали, пока Алекс не уснул. А я всё лежала рядом с ним, смотрела в потолок… и улыбалась. Я уже точно знала, что никуда не сбегу. «Только трусы убегают от проблем» – это ведь мои собственные слова! А брак, это ведь не навсегда… С этими мыслями я уснула.

«Одухотворённый взгляд человеческих глаз привлекательнее, чем бессмысленный взор даже самых очаровательных очей». Л. А. Кассиль, «Дело вкуса», 1964 г.

Глаза – зеркало души.

Эту фразу чаще всего приписывают Льву Толстому, реже - Викентию Вересаеву. Возможно, это видоизменённое латинское выражение Imago animi vultus est (лицо - зеркало души), которое когда-то произнёс Цицерон.

Глаза могут бегать, разбегаться, слипаться, быть на мокром месте, а то вдруг внезапно полезть на лоб, собраться в кучу или даже оказаться на затылке. Ими можно стрелять и сверлить, а то и вовсе раздевать. Хоть глаза и не книга, но по ним можно читать. Хоть они и не ноги, но их можно разувать. Хоть они и не руки, но ими можно хлопать и щупать. Глазами можно вращать, пожирать, провожать. Их можно проглядеть, кого-то ожидаючи, или выплакать, по ком-то скорбя.  

А ещё глаза обладают удивительной способностью начинать разговор перед тем, как губы зашевелятся, и могут продолжать говорить, когда губы уже давно сомкнуты.

Первоисточник поговорки про глаза и зеркало найти вряд ли удастся, слишком давно и прочно укоренилось это выражение. Несомненно одно: глаза это зеркало, а чего именно: души или совести, или поступков - решать только нам.

Всё эти стилисты, визажисты и мастера-причёсники уже осточертели до зубовного скрежета. Во время их долгих манипуляций я была готова взвыть от тоски, честное слово! Но  окончательно добила меня процедура коррекции бровей, к слову - весьма неприятная.

Когда же я наконец оценила в зеркале их труды, поняла, что это уже не я, а кто-то совершенно мне не знакомый. Особенно злили злополучные брови: их зрительно  “подняли”, увеличив расстояние от бровей до глаз и лицо сразу стало каким-то открытым что ли. Взгляд приобрёл дебильно-наивное выражение трепетной лани, которое мне абсолютно не шло. Слишком большое количество косметики делало меня старше, но всё же истинный возраст угадать было невозможно. С одинаковым успехом мне можно было дать как восемнадцать, так и всё тридцать. Нет, это всё совершенно не моё.

Чертыхнувшись, я ринулась в ванную и под визг, доносящийся из-за двери, смыла с себя чуждую мне маску. Так стало получше, но опять же, всё внимание теперь было приковано к глазам, а это мне совершенно не нравилось. Бабушка говорила, что, несмотря на мой колючий характер, у меня прекрасная душа, и это отображается в моих глазах. Как бы там ни было, но оголять душу перед кем попало я не хотела.

Возможно, положение могла бы спасти длинная чёлка, но у меня её отродясь не было. Сейчас мою копну светло-русых волос подняли в высокую причёску, и диадема Chaumet сидела в ней как влитая. Потрогав пальцами сие великолепие, я поняла, что распустить волосы без урона для них навряд ли удастся, настолько туго были сплетены и зафиксированы локоны вокруг ювелирного изделия. Можно было, конечно, попробовать повозиться, но времени для этого оставалось слишком мало.

 Ну, зато, если вдруг сегодня мне на голову упадёт кирпич, считай, повезло, с такой причёской и каска не нужна.

Попытавшись улыбнуться своему отражению в зеркале, я вышла на великий суд тружеников кисточек и контурных карандашей. Эллочка, экзальтированная дама весьма странной наружности, как стояла так и рухнула мимо стула, а по комнате пронёсся её возмущённый вопль.

- Начинаем всё с начала, дамы, - произнесла я, подождав, пока она успокоится, - мне нужен самый что ни на есть минимальный макияж. Без лишних премудростей и этих ваших искусственных ресниц.

Я разжала ладонь и бросила на столик два мини-веника, которые только что сняла с собственных ресниц естественной длины.

- Но осталось только полчаса до выхода, а вы ещё даже не одеты! - возразила Эллочка со своего места. 

- Ничего, мы всё успеем. Я же говорю, макияж - минимальный.

Женщина ещё ворчала что-то о неблагодарных клиентах, которые совершенно не разбираются в тонкостях своей внешности. Впрочем, это никому не помешало споро приняться за работу, и по истечении получаса я с удовлетворением разглядывала себя во встроенное в гардероб зеркало в полный рост.  

Настоящая Наташа Ростова, нежная, с угловатыми ключицами и тонкой длинной шеей. Не разрисованная, как взрослая дама. И даже эти злосчастные брови и открытый наивный взгляд казались сейчас как нельзя в тему.

Платье от Немцовой было простым и в тоже время очень сложным. Не белое, скорее цвета слоновой кости. С открытыми плечами и расшитым жемчугом корсетом. Ниже оно расходилось в длинную, свободно струящуюся юбку, по которой, переплетаясь, спускались нити жемчуга.

Руслана была права, платье не только само по себе прекрасно, но ещё оно как нельзя лучше подчёркивало трогательность и юность дебютантки, а винтажная брошь с сапфирами, дополняющая наряд, отсылала к эпохе балов.

Наконец мне накинули на плечи белый полушубок с “секретом”, его я так и не успела вынуть из этого нехитрого тайника. Мой загран, а именно его я вшила в подкладку, с наступлением совершеннолетия менять было не нужно. Лелея свои мечты о побеге, я собиралась затеряться и переждать где-нибудь на просторах Евросоюза. Ну, что уж теперь. Не вспарывать же подкладку на глазах у всех этих специалистов по созданию образа.

Расправив плечи, я подхватила свой клатч в тон платью и под охи и вздохи визажистов спустилась в хол.

Там уже собралось полно народу: отец, мать, Алекс, Аскольд, несколько охранников во главе с Бультерьером и даже Тая. Последняя так искренне мне улыбнулась, что я не смогла сдержать ответной улыбки.

Мать, одетая в своё белоснежное платье, сотканное из маленьких пёрышек, выглядела, как всегда, неотразимо. Ни одного изъяна в безупречной фигуре. Впрочем, макияж и причёска были тоже безупречны.

- Анастасия, обязательно заставлять всех ждать?

Она поджала свои искусно подкрашенные губы, и от меня не укрылся её недовольный, оценивающий взгляд. Что это? Неужели зависть? Впрочем, я уже ничему не удивлялась. Бросив взгляд на настенные часы в холле, отметила про себя, что ожидание длилось ровно одну минуту сверх оговорённого срока. Извини мама, но сегодня эффектное появление - моя прерогатива.

Подмигнув Алексу, я прошла через весь хол к Бестужеву, который при виде меня расцвёл, как майская роза. В глазах мелькнуло гордое удовлетворение - к гадалке не ходи, мой внешний вид пришёлся ему по душе. Аскольд поцеловал меня прямо в губы, затягивая поцелуй явно дольше, чем это было уместно при родителях. Я даже пожалела, что на моих губах сейчас не было помады. Пожирней да поярче!

Его собственный аутфит* был выше всяких похвал, как в лучшие времена кавалерийских офицеров: чёрный фрак с длинными фалдами, камербанд**, кипельно белый жилет на три перламутровые пуговицы и такого же цвета галстук-бабочка, брюки с атласными лампасами, платиновые запонки. Ни к чему кривить душой - выглядел он просто великолепно.

В отличие от Аскольда, явно находящегося в хорошем расположении духа, отец сегодня был мрачнее тучи. Ещё за завтраком он объявил, что вечером у него важные переговоры и на бал мы отправимся без него. Занятая своими личными переживаниями, я даже не обратила внимания на то, как сильно он за последнее время изменился: глубокие морщины залегли вдоль щёк, орлиный профиль заострился. Сейчас он напоминал скульптуру Микеланджело Буонаротти из галереи Уффици: одна его рука покоилась на бедре, а лицо выражало суровую тревогу. В сопровождении охраны, он вот-вот собирался отбыть по делам. Казалось, он только и ждал, как за нами закроется дверь, но ждал не с нетерпением, а с какой-то мрачной решимостью.