Дочь княжеская. Книга 1 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 58

— Парни наши к ней пристали, — рассказывала Млада. — После выступления. Мол, замуж её, упырёву дочку, никто не возьмёт, так что они — единственный шанс для неё познать мужскую любовь, и пусть соглашается, пока не передумали. Не то так и останется старой девой до самого костра погребального, когда уже точно никто на её кости не польстится…

— Ой, идиоты! — высказалась Хрийз.

— Обычный дурной трёп, послать за горизонт под четвёртую луну, они бы пошли себе как миленькие. Нельзя девчонку трогать без её согласия, все это знают. Но послать их Лисчим не сумела. Тогда Ненаш твой объявился, на праздник его не звали, да он сам не пришёл бы, но видно почувствовал, что дочери плохо или позвала она его, и явился. Велел дуракам убираться, только, понимаешь, ты же его видела, он на морду — сопляк сопляком, даром, что ему под шестьдесят вёсен уже. Ну а кто из Настоящих Уважающих Себя Парней послушается сопляка?! Они не распознали упыря, спьяну-то. И то, господин Нагурн у нас чужой, его, считай, почти никто в лицо не знал. Теперь знают, а тогда… В общем, получился мерзкий, грязный, свинский скандал. На глазах не только у своих, но и у приезжих: музыку Лисчим многие знают, специально едут слушать издалека, в тот раз даже горцы были, из Небесного Края… Такие вот дела, подруга.

— Господи, какие страсти, — искренне сказала Хрийз.

А про себя подумала — 'Как в мыльной опере!'

Она почти своими глазами увидела рассказанное Младой. Итоги драки, и старого Црная, попытавшегося погасить конфликт к своей выгоде, и Ненаша, обидевшегося за дочь… Учитывая, что эти двое давно терпеть друг друга не могли, просто по факту принадлежности к разным видам. То ещё было, видно, веселье.

— Ты, в общем, лишний раз не отсвечивай, — посоветовала Млада, собирая кружки, чтобы помыть их. — Глядшь, через пару восьмиц старик всё забудет. Он на деле не такой злой, каким хочет казаться…

Она выгораживает его, подумала Хрийз. Потому что замужем за его сыном? Или из уважения к боевым заслугам? Или здесь что-то ещё? Мысли расплывалсь. Отступивший было перед счейговым ароматом сон навалился снова. Надо ложиться спать, иначе завтра не встанешь. Надо спать…

Серое небо, свинцово-серое море, дождь, накосо вросший в тучи и воду, в огромной панораме окна — рваные брызги. Море колотит в основание платформы, упорно пытаясь выдрать вбитые в дно сваи и ахнуть всё строение на береговые скалы. Чтобы вдребезги его, в щепы, в мелкий щебень. Но не тут-то было, платформу строили на совесть. Но море упрямо старается, раз за разом. Когда-нибудь упорство будет вознаграждено и платформа рухнет в жадные волны. Когда-нибудь. Но не сейчас. Не сегодня, и даже не завтра; годы должны пройти, столетия…

Внутри, в тёплом просторном помещении столовой — это определение, 'столовая', пришло на ум в самый первый день, и так осталось, — ярость стихии совсем не чувствуется. Вкусно пахнет жареным, печёным, сладким, счейгом…

… Работа на жемчужной ферме изматывала в ноль. Смена восемь на три. То есть, пашешь восемь полных дней, потом три отдыхаешь. Три выходных — это здорово, но восемь рабочих! Хрийз с непривычки сильно уставала, особенно под конец рабочей недели-восьмицы. Пока переоденется, пока отойдёт немного от пятичасового рабочего драйва… бывает, и прикемарит у шкафчика… вздрогнет, проснётся, протрёт лицо холодными ладонями… В общем, в столовую приходила поздно, когда основной поток желающих поужинать рассеивался. Кто по домам, кто — на сходки. Так это здесь называлось: сходка. То, про что в родном, уже основательно подзабытом мире сказали бы 'корпоративный вечер'. У местных ещё оставались силы на корпоративные вечера!

Хрийз садилась у окна и чахла над ужином, пальцы противно дрожали. Закроет глаза, а перед внутренним взором — жемчужницы, жемчужницы, жемчужницы…

… Жемчужницы любят песок и гранит. К скалам приклеиваются и висят вниз условной головой, по песку — ползают. Забавные такие тварюшки, помесь устрицы и черепашки, с пузатым бочоночком-паразитом на спинке. Бочонок — хищник, что-то вроде актинии. Красивый очень, щупальца раскрываются сложнейшим венчиком ярко-алого цвета, но стрекануть может так, что мало не покажется. Жить захочешь, будешь его на горбу таскать без звука. Вот жемчужницы и таскали.

Операция по извлечению жемчуга — процедура муторная и кропотливая. Но если не удалить выросшую жемчужину вовремя, носитель погибнет. Молодь же начинает 'плодоносить' только на шестнадцатый год жизни… Шестнадцатый — в смысле, восемнадцать плюс шесть. То есть, двадцать второй. Взрослая особь живёт долго, лет тридцать… местных тридцать, разумеется, то есть в пересчёте на нормальные числа — тридцать умножить на восемнадцать. Пятьдесят четыре, где-то так. В скобках: задолбало всё время пересчитывать местную цифирь в нормальную и соображать, не ошиблась ли! Каждый год жемчужница даёт от двух до трёх камней, редко — пять и больше, в этом случае получается особый вид бисера, морской. И уж ценится такой бисер…

Ты попробуй хотя бы одну большую жемчужину извлечь, поглядим на тебя! А десять мелких?.. И чтоб при этом самой жемчужнице повредить минимально, и чтоб же ещё бочонок не стреканул! А стрекануть он может даже в полуобморочном состоянии, проверено. Рука часа полтора болтается, боль в подарок. Боль такая, что… Даже при воспоминании перехватывает дыхание, рефлекс уже, как ощущение кислого на языке при виде лимона. Та медуза, встреченная в первый день, нервно курит в сторонке. Её тут и рядом не стояло.

Новенькую, как водится, поставили напарницей к мастеру. Помогать на первых порах и учиться. Чтобы потом уже работать самостоятельно и, если удастся получить инструкторский допуск, учить таких же салаг. Нормальная практика, за одним исключением.

За обучение взялся Младин муж.

В семье Црнай работали все. Млада с супругом отвечали за одну из жемчужных ферм, устроенных на дне моря. Огромное подводное поле, занятое вольерами для жемчужниц, огороженное от крупных морских хищников сетчатыми стенами и сетчатой же крышей.

Работникам-неморевичам полагались гидрокостюмы. Серьёзные доспехи. Тёплая, морщинистая изнутри ткань неприятно липнет к телу, неистребимый запах морской запах в тесном и узком помещении, тусклый рассеянный свет, капюшон, непохожий на обычный акваланг, не вызывает доверия — застегни его и сразу же начнёшь задыхаться, пока не нырнешь в глубину… Рабочий день составлял четыре часа плюс часовой перерыв на обед. Четыре часа под водой даже для моревича не рай, хотя у них рабочий предел до шести часов, а некоторые особо одарённые экземпляры умели задерживаться на глубине почти сутки. О каждом таком чемпионе ходили легенды, больше чем наполовину состоящие из выдумок.

— Проверяй состояние костюма перед каждым погружением, — учил Црнай-младший. — Это — твоё здоровье, твоя жизнь, бездна тебя забери. Ни в коем случае не спускайся, пока не проверишь всё. Всё — это, значит, всё!

И требовал неукоснительного соблюдения ритуального чек-апа. Дня не проходило без того, чтобы не вылезал какой-нибудь косяк, за который выдавалась отменная головомойка: тихим, но зловещим по оттенку голосом объяснялось про растяп, которым своя шкура не нужна, причём в лучших традициях папеньки — коленки гадко подрагивали, слушать это всё. Во сне скоро сниться стало. Но Хрийз понимала, что Црнай-младший прав, и потому терпела.

Уставала жутко. Дремала в скутере по дороге к берегу, голова гудела чугуном, от качки тошнило. А на берегу снова терзали: обязательно поужинать. Да полным рационом, чтоб горячая похлёбка, мясо или рыба, на третье — сладкое. Тошнит же, куда есть! Но не поешь — наутро не допустят к работе. Раз не допустят, два… на третий вылетишь пробкой. Обратно в Службу Уборки.

Первую смену Хрийз продержалась на самолюбии и бешеной гордости. Но чувствовала, что вторую не потянет. Вторая смена только началась, третий день всего, а уже выжало досуха, до последней капли. Как же не хотелось обратно в мусорщики! Но что делать, если не тянешь прибыльную работу?