Ночь заканчивается рассветом ( Бонус к первой книге "Дочь княжеская" ) (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 3

— Он обещал, что пощадит, — чужие слова чужого языка резали горло. — Обещал, что… и я верил, верил, верил… Народ превыше всего. Народ надо всем. Будь он проклят, Народ! Всё, всё, во что я верил с пелёнок, оказалось полным дерьмом!

И замолчал, давясь слезами, недостойными мужчины и воина.

— Бедный, — тихонько сказала Фиалка.

Протянула руку, робко коснулась влажных кудрей. И сквозь холодное прикосновение почти умершей, нежное, как угасающий ветерок, влилась громадная ледяная сила, смешалась с клокотавшей внутри яростной болью и умерила её до терпимого предела…

— Хватит, — сказал за их спинами недовольный голос.

Они оба отодвинулись друг от друга, испытывая одно на двоих чувство неловкости и стыдливого смущения. Фиалкин старший пришёл за своей подопечной. Сейчас, в сумерках, на пике Силы, его аура выглядела особенно грозно. Больших трудов стоило не попятиться перед тварью…

— Тебе должно спать сейчас, — сказал сТруви девочке. — Хватит камни греть, терять Силу попусту.

Фиалка быстро встала на колено и попросила с отчаянной мольбой в голосе:

— Не убивайте его, Канч!

— Встань. Я тебя слышал. А что скажешь ты?

Эрмарш растерялся, не сразу осознав, что спрашивают его. Ему нечего было сказать, он не знал, какие найти слова, чтобы отразить поднявшуюся в его сердце бурю.

— Между вами возникла крепкая магическая связь, — пояснил сТруви. — Поэтому моя младшая не убила тебя. Поэтому ты не убил её. Связь эта ещё себя проявит и в самый неподходящий момент. Очень грозное явление, мне не с руки вмешиваться, хотя очень хотел бы. Но что ты будешь делать дальше?

— Пощадите его! — снова взмолилась Фиалка. — Пожалуйста.

— Молчи, — сурово велели ей. — Ты сказала своё слово, хватит. Теперь пусть решает он. Что ты будешь делать дальше? Пойдёшь ко мне в больницу санитаром? Или убить тебя?

Санитаром в больницу. Прекрасная карьера. Но если вспомнить страшный подвал…

— Пойду, — сказал пленник угрюмо.

И услышал, как тихонько вздохнула девочка Фиалка, маленькая тварь с живым сердцем 

Работа в больнице оказалась ожидаемо нелёгкой. Раненых было много, и они всё прибывали. На юге и юго-западе полыхали бои, фронт приближался: защитники Третьего мира (так они звали свои земли) отступали под натиском сыновей Истинного Народа. Другого и быть не могло. Но местные упрямо не желали признавать очевидное, и их мужество, помноженное на ответную ярость к захватчикам, вызывало уважение.

Эрм, — так сократили здесь его имя, до трёх коротких звуков, — напряжённо ждал, когда же тварь начнёт пить больных. Даже следил пристально. Чтобы знать. Чтобы понимать ещё лучше, с кем имеет дело, у кого в подчинённых ходит. Но, похоже, доктор сТруви был неправильной тварью. Ни у кого ничего не пил, никого не жрал, вёл себя так, будто он — такой же, как все, и право имеет. Не боялся ни солнца, ни особых трав, ни серебра, ни зеркал. И если бы не мёртвая аура, при одном взгляде на которую поневоле корёжило, ни за что не поверишь, что видит перед собой именно тварь.

Он следил пристально, пытаясь увидеть хотя бы что-то. Но сТруви не таился ничуть. Жизнь его была прозрачна, как на ладони, а так не бывает. Если твари нужна кровь для того, чтобы банально выжить, то как эта самая тварь без крови обходится? Загадка. Воображение рисовало картины одна ужаснее другой.

— Спрашивай, — кивнул как-то доктор после смены. — Не стесняйся. Что тревожит тебя?

Все метания подопечного он видел насквозь без всякой магии: они проступали на лице у того крупным шрифтом.

— Вы что же, совсем кровь не пьете? — спросил Эрм.

— Отчего же? — пожал плечами сТруви. — Пью.

— Я не видел, — с вызовом сказал Эрм.

— Так не здесь же… На Грани.

— Почему там? — удивился Эрм. — То есть, хочу казать, какая разница?

— Там интереснее, — объяснил сТруви. — И пользы миру больше… Видишь ли, тех, кто совершил высшее деяние зла, то есть, сознательно убил или обрек на муки заведомо слабого, можно уводить из мира вне рамок навьей правды. Никаких ограничений. Никаких вообще, — он улыбнулся, показав на мгновение кончики клыков.

Эрм обдумал сказанное. Под такое определение совершивших зло подпадал практически весь Истинный Народ! Самое устройство жизни Народа не предполагало иного. А это значило, что у тварей настала очень сытая жизнь.

— Тогда зачем вы воюете? — спросил он. — Вот вы все… неумершие, как вы себя называете… Зачем? Война для вас дом родной! А вы хотите сбросить нас за край мира…

— Сколько можно жрать? — вопросом на вопрос ответил доктор. — Мы устали…

— Вы можете сделать… других… таких же, — не сдавался он. — Вы же можете. Я видел. Вас будет много, вы не будете уставать.

— Видишь ли, — терпеливо, как ребёнку, ответил доктор, — стихия смерти не терпит лишнего груза. Баланс нарушить легко, восстановить его — сложно, а в иных случаях попросту невозможно. Проще говоря, не каждая наша проблема решается простым увеличением количества. Будь это так, живых в нашем мире довольно скоро просто не стало бы. Ни одного.

Эрм обдумал сказанное. Всё равно ему казался здесь какой-то подвох, но вот какой…

— И всё же вы взяли этих детей, — сказал он. — Сразу девятерых! Как это соотносится с вашими же собственными словами о бережном отношении к стихии смерти?

 — Я бы ни одного из них не взял ни за что, — честно признался сТруви. — Ситуация была несмертельная. Они бы жили, пусть — искалеченными, но жили бы, как все живут после тех же тяжёлых ранений, кто без ноги, кто без руки… У них у самих в головах полный бред был насчёт неумерших, вся эта романтика детская, про магию смерти и прочее, иначе не лезли бы ко мне в младшие с такой отчаянной глупостью. Но за них просила княгиня светлая Сирень-Каменногорская, а я был ей должен. В своё время она поймала меня за язык, живые это могут, если не уследить. Я — не уследил. Мы не свободны так, как свободен любой из живых, даже самый бесправный по статусу. Всё же мы больше «что», чем «кто». Мне пришлось платить… Никому, будь оно всё проклято, не пожелаю тащить через метаморфоз ребёнка! Мучения детей — не то, чем можно наслаждаться бесконечно…

Странно было слушать такое от твари. От существа, живущего взаймы, за чужой счёт, убийствами. Пусть убийствами нехороших и недостойных, пусть за счёт врагов, в данном случае было не это важно. Тварь есть тварь, разве не так? Откуда эта противоестественная жалость к тем, кто, в сущности, представлял собой кормовую базу и не более того? 

В ученицах у доктора сТруви ходила живая девочка по имени Сихар. Того же вида, что и он, оранжевокожая амфибия. Превращать её в себе подобную доктор не собирался. Он воспитывал из неё врача-целителя и говорил, что со временем из неё выйдет толк. Эта девочка невзлюбила новенького сразу же и всячески неприязнь свою показывала. Эрм молчал. Не хватало связываться с ребёнком, во-первых, а во-вторых, был он здесь пленником и, по сути, рабом, хотя в глаза рабом не называли.

Как-то доктор спросил у него:

— Ауры хорошо различаешь?

— Да, — ответил он, а девочка Сихар фыркнула уничижительно, но высказываться при старшем не посмела.

— Крови боишься?

С чего бы солдату бояться крови? Он мотнул головой: нет.

— Пошли.

— Но как же! — не выдержала Сихар. — Но он же! Это же такой…

— А ты — молчи, — негромко, но сурово было ей велено, и Сихар замолчала.

В операционной царила сверкающая стерильная чистота с неистребимыми запахами лекарств и кварцевой лампы. На столе лежал подросток, забывшийся в тяжёлом наркотическом сне…

— Мальчишки, — сказал сТруви со странной гордостью, как будто лежавший был его сыном. — Отважны, не знают страха. И потому попадают ко мне в совершенно непотребном виде. Смотри его ауру, Эрмарш. Что ты видишь?

сТруви единственный произносил полностью имя своего подопечного, не усекая его никак. Эрм был благодарен ему за это, хотя, собственно, какая разница, как его называют на своей земле недолюди? Сын Истинного Народа не мог отделаться от привычных с детства названий и терминов, хотя уже начал понимать потихоньку, кто тут на самом деле «недо».