Водный мир (СИ) - Райот Людмила - Страница 15

— Ты пойдешь? — он разувается и снимает последнюю одежду.

— Гырхммм… — вырывается у меня. Абсолютно голый, белый, как снег, Тимериус ярким пятном выделяется на фоне черной воды… Происходящее похоже на психоделический сон с вкраплениями эротики. В голову само собой лезет украденное Ником воспоминание: возлюбленный, ныряющий в море, чтобы достать цветок и таким образом признаться в любви. Отгоняю его, выравниваю дыхание и стараюсь думать очень осторожно, чтобы не привлечь Никеля громкими мыслями.

Что-то подсказывает — он будет в ярости, если узнает, зачем Тим позвал меня.

1) Озрелье — столица Атлантиса, выстроенная на южном берегу последнего материка.

6. Атлант и Море (2)

Атлант тем временем спускается вниз, ни капли не стесняясь наготы, словно всю жизнь только и делает, что дефилирует голышом перед малознакомыми девушками. Становится на ступень ниже, и дошедшая волна обнимает его за ноги, закручиваясь ворохом брызг. Мне чудятся сверкающие искры, загорающиеся и тут же гаснущие в белой пене. Что это? Древняя магия водного мира? Образы, вызванные шоком?

Вода скрывает его до пояса (фух, можно выдохнуть!). Каждое движение порождает серебристый вихрь, закручивающийся вокруг тела. Окунается полностью, отталкиваясь ногами от кромки острова, делая сильный гребок, и вода вокруг вспыхивает серебром.

Забыв о присутствии кого-то еще, Тимериус смеется, плещется, заводя танец с искрами, все дальше отдаляясь от берега. Ныряет и выныривает — голова то показывается, то снова скрывается между горбами водных холмов. Свежий бриз, дующий с моря, чередуется горячими волнами счастья и покоя, генерируемыми атлантом. Он с упоением окунается в воду, желая слиться с жидкой, напоминающей расплавленную ртуть, субстанцией. И море принимает его, как родного, встречая авациями прибоя, рассыпаясь холодным фейерверком белых искр.

Уплыв от берега метров на двадцать, Тим больше не показывается. Я напрасно напрягаю зрение, всматриваясь в колышущуюся воду, еле освещаемую тусклыми фонарями.

Исчезают искры. Счастье и тепло отдаляется, стихая, тушатся ночной пронизывающей свежестью. Минуты бегут одна за другой, и каждая по капле вливает тревогу. Я понятия не имею, как далеко Тим умеет уплывать, и сколько способен находиться под водой.

Мнусь на берегу, не решаясь войти в воду. Пытаюсь вызвать атланта по мысленной связи, но в ответ в висках стучит гулкая тишина. Да и стоит ли его торопить? Имею ли я на это право? Ох. Никелю это не понравится…

— Не понравиться ЧТО?

Подпрыгиваю на метр от неожиданности — дернул же черт подумать! Таких людей не стоит поминать на ночь глядя. Раз, и мой невозможный супруг уже тут, легок на помине. Стоит позади, засунув руки в карманы, и смотрит, склонив голову набок. Словно личный демон, возникающий на одном из плеч в моменты сомнений.

— Тим уплыл, — я кивком показываю на море, стараясь не выдать своего волнения, хотя именно оно и привело мужа сюда. — Нырнул, скорее всего. Или утонул. Или нырнул, а потом утонул.

— Ого, сколько предположений одно другого невероятней, — Никель садится на верхнюю ступень, — "Нырнул! Утонул!". Ты из-за этого так переполошилась? Правда считаешь, что АТЛАНТ может утонуть?

— Он под водой уже минут десять! — шиплю я. Хочу пнуть его, но сдерживаюсь. Во мне просыпается раздражение — оттого, что Тимериус пропал в страшной воде, и его миротворческая способность не распространяется так далеко. Но еще больше потому, что язвительность Ника имеет под собой веские основания.

— Да хоть двадцать (1)! Определенно, ты самая несносная из всех моих учениц. Неужели, так ничего и не усвоила?

Колеблюсь, но все же сажусь рядом. Быть может, я и не хочу ничего учить или усваивать. Варисса Максимова больше не та наивная студентка, без памяти погрузившаяся в иллюзорный мир, сотканный преподавателем-чтецом. Она хочет думать своей головой, а не навязанными знаниями, жаждет сама совершать ошибки и набивать необходимые для познания мира шишки, привязываясь к людям, а потом теряя их.

— Ты знал, что он лорд?

— Он лорд только у себя на планете. Да и то уже бывший.

— А что произошло? Ты знаешь? — я подаюсь к Нику. Умом понимаю, что сплетничать в такой момент невежливо, но ничего не могу поделать со жгучим любопытством.

Тот меряет меня долгим взглядом и отодвигается.

— Вот сама и спроси у него. Он всплывет, как только наиграется.

— А Борк? — в который раз за эти дни спрашиваю я. — Когда придет Борк?

Никель хмурится, смотрит вперед и лохматит волосы рукой. Он уже несколько раз уходил от ответа. Он мог бы сделать это снова: сменить тему, виртуозно заговорить зубы, отделаться общими фразами. Но в этот раз он молчит, будто сама обстановка — не выносящий двуличности океан и бескрайнее небо располагают к честности. Он до самого края искренен в своем молчании, и я ценю это. Но сейчас эта искренность отдает беспощадностью, выдавливая слезы из моих глаз.

Становится промозгло. Порывы ветра требовательно хватают меня за волосы — еще немного, и ливанет. Я ощущаю, что нагретые за день ступени окончательно теряют тепло, забирая его у меня. Плотнее закутываюсь в куртку: холод пробирает до мозга костей, заставляя сердце болезненно сжиматься

— Не знаю, — наконец говорит он.

В этих двух коротких словах столько растерянности, что мне хочется кричать.

Мне кажется, это я во всем виновата. Если бы я ненароком не выдала срок начала экспедиции, Борку не пришлось бы прикрывать наши с Ником задницы от ловцов Центра Разума. Кажется, он сделал это не по долгу службы, а по зову сердца. Будто, даже зная его пару дней от силы, я нашла в нем настоящего друга. Возможно, я ошибаюсь. Мне свойственно разочаровываться в людях, раньше времени наделяя их качествами, которых у них нет. Я погружаюсь в них сразу и без остатка, привязываюсь, как умеют делать только безнадежные одиночки.

— Рано или поздно он объявится, — Ник дотрагивается до моего локтя, не желая прикасаться к голой коже рук. Этот жест смахивает на ободрение, но что-то подсказывает — он говорит еще и о многом другом.

Никель тоже привязался к своему молчаливому, предельно вежливому и надежному помощнику, и тоже чувствует вину за случившееся. Если бы он играл по правилам, не рисковал впустую и не тешил свое самолюбие, Магарони с ловцами даже не обратил бы на нас внимания.

Странное ощущение, будто бы я тоже научилась читать Никеля. Убедилась в наличии сентиментальных чувств у железного къерра, поняла их и с удивлением обнаружила — мы в чем-то похожи.

Потому что несмотря на шумность, болтливость и неуемную энергию, Никель тоже одиночка. Дар проникать во внутренний мир других людей проложил глубокую пропасть между ним и остальными. И даже я не смогла приблизиться к ее дну хотя бы на йоту.

Тимериус не такой. Я вспоминаю его поведение во время охоты на фиори, уверенность среди себе подобных, направленные на него взгляды местных. От него всегда идет свет, а в душе нет места пропасти. Может, поэтому я стараюсь максимально отстраниться от друга-атланта, не принимать близко к сердцу его заботу и внимание. Чтобы не провалиться еще и в него.

В черноте моря мелькает проблеск белого. Один, затем еще один, гребок левой рукой, гребок правой. Лицо, на мгновенье приподнявшееся над водой, чтобы глотнуть воздуха — это он! Сердце совершает радостный кульбит. Тимериус возвращается!

— Всплыл… — константирует Ник и замолкает, уставившись на выходящего из воды парня.

Вместе с Тимом возвращается тепло и свет. Мне кажется, или стихает ветер, замирают волны и даже фонари разгораются ярче? Окружающее претерпевает метаморфозы, словно пропущенное через радужный фильтр.

Но не все разделают мой восторг. Тепло атланта растворяется в холодном гневе, повеявшим от Ника, стоило ему как следует разглядеть своего компаньона. Он смотрит на нагого парня чуть ли не с ужасом, только сейчас осознавая масштаб катастрофы: Тимериус красив, как Аполлон: строен, высок, в меру накачан и ухожен. У него широкие плечи, идеально плоский живот, длинный ноги, также как и… И остальное все в полном порядке, в общем.