Мы - драконы + Бонус (СИ) - Тоцка Тала - Страница 6

Зато свет, который они изрыгают, ослепляет недругов, вот, к примеру, таких дураков, как амир Болигард. А не был бы дураком, послушал бы мудрого девина Сардима, надел бы светонепроницаемую повязку, так и остался бы зрячим. Но в повязке не та маневренность и скорость не та, понадеялся на свое обычное везение, ведь вся Андалурсия считает, что их амир Болигард заговоренный.

Эррегор вздохнул и заворочался в постели, затем встал, стараясь не разбудить жену, и вышел на балкон. Ночь над Сириданом стояла теплая, раньше он мог видеть и луну, и звезды, а теперь лишь расплывчатое пятно да тусклые точки. Сардим тогда костерил его, на чем свет стоит, имеет право, вместе росли, Сардим у них был за старшего. А амиру без надобности то зрение с тех пор, как тьма пожрала его сыновей, а люльку Элиссы нашли на дне реки. На что ему сдались глаза, если он никогда не увидит своих детей и свет очей своих, свою любовь, свою жену Миррель.

А на Алентайну смотреть ему нет никакой нужды, она даже не нравилась ему никогда, не в его она вкусе, недаром из двух сестер он сразу выбрал Миррель. Он и женился на ней только ради детей после смерти любимой жены, думалось, родная тетя заменит им мать. А потом не стало детей и Алентайна сделалась ему не нужна. Но не гнать же жену из замка, тем более, что, спасая амиранов, она почти полностью истощила свою илламу, остались лишь жалкие искорки, которыми ему едва удавалось подпитать себя. О том, чтобы она понесла, и речи не было, да и амир больше не хотел детей.

Его старшим сыновьям Арчибальду и Леграсу было бы сейчас тринадцать, Севастиану семь, а малышке Элиссе пять. Потому и ушла его ненаглядная Миррель, что так мало прошло времени между родами, а ведь Сардим предупреждал.

Да если бы он знал, запер бы жену с сыновьями в самом дальнем замке и близко бы к ней не подходил, даже не дышал бы на нее. Тот отвар, который варил ей Сардим, тушил в ней илламу и сам Сардим хмурил брови и упрекал амира, что тот так не воздержан с женой. Вот она и перестала его пить тайком от них обоих.

Когда он узнал, что Миррель ждет дочь, чуть рассудка не лишился от счастья, а Сардим кричал на него и топал ногами, потому что уже тогда знал, что она не выживет. Если бы был мальчик, у них еще была бы надежда, но Элисса забирала у матери все силы, и тогда Миррель взяла с него слово, что он женится на ее сестре, чтобы у детей была достойная мать.

Теперь он часами просиживал в ее комнате, где приказал поставить картину, написанную после рождения Элиссы, на которой были изображены его дети. Он много отсыпал тогда золота художнику, тот долго мудрил над магической рамкой и теперь со временем изображения на ней менялись и Эррегор мог видеть, как бы менялись его амираны.

Он никого не подпускал к картине, даже Алентайну, незачем ей на них смотреть. Начнет стенать и сыпать упреками, что он ее совсем забросил, а только пялится на своих отпрысков, а ему будет так тоскливо ее слушать, что захочется ее придушить. И незачем ему слушать, Эррегор Болигард жил прошлым, поскольку настоящее его не интересовало, а будущего у него не было. И не только у него, а у всей Андалурсии.

Без Огнедышащих Драконов тьма постепенно заполнит все, сейчас он пока может, борется с ней, но он один, ему все тяжелее, то тут, то там находят очаги тьмы, она клубится и разрастается и только драконье пламя способно выжечь ее дотла.

Ему бы еще пару-тройку драконов в помощь, но все, кто остались — теперь просто Драконы Огня, звучит как насмешка. Огонь у них в крови, течет по жилам, дает силу обращаться и летать, но выбрасывать из глотки оранжевые языки пламени, того самого, первородного огня, они больше не могут.

Кто знает, за что Небесный Бог их так покарал, чем прогневали они его и его Пресветлую Матерь, когда у Огнедышащих перестали рождаться дочери, а самим драконам пришлось искать себе жен среди всех подряд женщин Андалурсии, лишь бы в них искрилась иллама. И никак не поймешь, может быть дочь дракона, а илламы пол-искры, а может дочь лесника, живет в глуши, а иллама сияет, как тот кетьяров пучок света, тьма его раздери…

А все эти люди, не живется им без магии, и говорено уже переговорено, что магия лечит, она и калечит, так нет же, используют ее с поводом и без повода. А магия она что, она всегда действует одинаково — светлая сторона помогла, а из темной вырвался клок и заклубился где-нибудь в предгорье или ущелье, пещере или овраге. И копится там, собирается, чтобы вырваться однажды и пожрать все вокруг, если только не заметит ее патруль дозорных да не сообщит своему амиру.

И ладно бы по делу использовали, а то так, на всякую ерунду, что слова доброго не стоит. Казалось бы, подними свой зад, влезь на дерево да собери у себя в саду сочную ягоду еленики, так нет же, сидит над магическим кругом, ураган на дерево призывает. А тот ураган возьми и повыдергивай все деревья в саду с корнями да свали все на дом недоумка, тьма его за ногу. И сидит, потом, заново колдует, халупу свою отстраивает.

Так это полбеды, с такого как раз темной силы и немного остается, где ж ей взяться, когда надо деревья над домом недоумка кружить, тут и светлая и темная стороны обе — язык на плечо и еле дух переводят. А вот как начинают люди друг другу пакости делать, тут уж держись. Одни пакостят, другие защищаются, вот тут-то и клубится она, тьма, черным туманом, только успевай выжигать.

Амир вернулся в спальню и лег на кровать. Надо спать, завтра лететь в Герону, у мальчика Сагидара при первом обращении из пасти вырвался огненный сгусток, парнишке всего девять, обращаются обычно годам к двенадцати. Неужто королева Эллирия сделала такой подарок мужу и всей Андалурсии — Огнедышащего Дракончика? Мальчик ослабевший, сюда его не повезут, да и травница там удивительная выискалась, вроде как она вылечила сынка Сагидара. Завтра он во всем разберется, а сейчас попробует заснуть.

Эррегор сомкнул веки и сон навалился на него, будто тяжелый покров опустился на разгоряченную голову и через минуту он крепко спал и видел во сне своих подросших амиранов.

***

Болигард выслушал короля с королевой, всех свидетелей, королевских девинов и так ничего и не понял. Принц в дракона обратился, пламя изрыгнул, дерево поджег — ему его чуть ли не под нос сунули, будто он обгоревших деревяшек не видел — но причину такого раннего обращения никто объяснить не смог. Драконья лапчатка в качестве панацеи от всех болячек вызвала у Сардима лишь ехидную усмешку, поскольку всем известно, что название это произошло исключительно из-за схожести листа растения с лапой дракона, а никак не из-за каких-то особенных, целебных для драконов свойств.

Утром, когда собирались в путь, Сардим упросил Эррегора понести его с собой, он на дух не переносил моравов. Амир поворчал для порядка, мол, сколько можно на чужом горбу ездить, но все же милостиво позволил старому другу усесться себе на хребет, и старался не смотреть на Алентайну, обиженно супившую брови. Не носил он ее никогда на себе и не понесет.

Сардим тоже дракон, только не обращенный, что-то там в юности пошло у него не так, но зато девин из него исключительный. А на спине Эррегора сидели только Миррель с детьми, и как бы Алентайна не дулась, летать ей исключительно на моравах, а еще можно ходить пешком. Но теперь спина болела, будто не старого друга он нес на себе, а тащил дохлого Кетьяра, тьма его…

Эррегор встал, расправил одежды и приказал вести его к дому травницы, пора наведаться к ней, осмотреть маленького наследника Эйнара Астурийского, расспросить его и ту девчушку, что с ним играла, а то слушать бестолковые разговоры геронских девинов да заливистые речи старейшин сил у него уже не было.

Входя в дом Веронов, амир хорошенько приложился царственным лбом о дверной косяк, до чего же низенькие у них тут двери! Сенора Тона ахнула, всплеснула руками и побежала к своим горшкам да бутылкам, что-то там помудрила и, присев в неловком полупоклоне, испросила у его царственного величества позволения сделать ему примочку из какой-то очередной страшно целебной травы.