Две столицы (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 13

После ужина я остался один и наконец пригласил на аудиенцию голландца. Пауль Схоненбурк был внешне ничем не примечателен: увидишь такого и через минуту вспомнить не сможешь, как он выглядел. Настоящий «купец в штатском» — слегка полноватый, но не толстый. С усами, но не «Буденный».

Выслушав его презентацию, я понял, что компания прекрасно себя чувствует, скупая за гроши по всей России примитивное сырье — лен, пеньку, пух, шерсть, кожи, сосновую живицу и так далее. Этот товар они частично гнали в Европу, а частично перерабатывали на мануфактурах под Москвой и продавали в России. Но желали эти рыцари наживы бОльшего, отчего готовы были услужить мне ради расширения рынков сбыта своей компании.

— Я рад вашей готовности, Пауль, мне действительно нужна помощь вашей компании. И первым делом — готовый завод под Казанью по выделке пороха. Людей и землю я выделю, от вас потребуются мастера и вся оснастка. Срока до конца этого года. Беретесь?

Я очень боялся, что мне заводы на Охте и Шосткинский достанутся серьезно разрушенными — от Екатерины этого вполне можно ожидать — и в самый разгар возможного конфликта с Европой я окажусь без пороха. Так что надо было заранее озаботиться.

Схоненбурк не удивился и возражать не стал. Только уточнил на какую производительность должен быть рассчитан завод и уведомил меня, что цену всего проекта он скажет позднее, но под мое честное слово компания готова начать подготовку к строительству, для чего он сам отправится в Казань выбирать место.

— Ну и для этого завода мне нужна селитра. Очень много недорогой индийской селитры.

Голландец встрепенулся:

— Ваше величество, мы, увы, не имеем доступа к индийским залежам. Это монополия Британской Ост — Индской компании. Впрочем, мы можем выступить посредниками…

Начинается… Сейчас меня будут разводить как ребенка. Нет, так не пойдет. Сделаем «ход конем».

— Мыслю, можно обойтись и без Индии. Миллионы пудов превосходного сырья неоткрытыми лежат намного ближе.

Я вижу, как загораются глаза голландца.

— И тот, кто их будет добывать, потеснит англичан на рынке. Я готов рассказать вам, где именно лежит это дурно пахнущее сокровище, но я хотел бы получить от вас гарантию пятидесяти процентной скидки на цену этой селитры от той, что будет установлена на Амстердамской бирже.

После получаса торгов я согласился на тридцати процентную скидку, но выговорил приоритетное право покупки и доставку за счет компании до Архангельска или Петербурга.

— Смотрите, мой друг, — я уверенным движением начертил на листе бумаги контур западного побережья Африки. — Вот здесь, к северу от реки Оранжевой, на тысячи миль тянется пустыня Намиб. Берег на всем её протяжении пустынен и изобилует рифами, но в одном единственном месте, примерно посередине, есть протяженный скалистый участок с удобной бухтой. Вдоль этого участка берега тянется цепочка безымянных островов, на которых лежат несметные запасы гуано. Я полагаю, что вашей компании не составит труда организовать добычу и переработку в своих владениях в Гвинее. Ну или в Капской колонии, она чуть ближе.

Купец посмотрел на меня квадратными глазами.

— Откуда вам сие известно, ваше величество?

— Пусть это останется моим секретом — с таинственным видом произнес я

Голландец покивал, запрятал бумагу за пазуху. Потом тряхнул головой с массивным париком:

— Я полагаю, что для разработки этих запасов имеет смысл создать отдельную компанию. И думаю, что акционеры с удовольствием примут, ваше величество, в свои ряды.

Ну что ж, отказываться не буду. Глядишь, я и про алмазы берега скелетов расскажу. Может быть.

Всю последнюю неделю марта я работал как проклятый. За окном архиерейского дома периодически слышались залпы — шел «обстрел» новых, нижегородских полков. Дела мои шли ни шатко, ни валко. Правительство сидело в Казани, ждало окончания ледохода. Сразу после того, как река очиститься планировалось послать к нам три захваченные в адмиралтействе галеры — «Тверь», «Волга» и «Ярославль» — именно на этих судах Екатерина путешествовала по стране в 68— м году. Четвертая галера — «Казань» — полностью прогнила и восстановлению не подлежала. Суда могли буксировать другие корабли и всего водный караван мог доставить в Нижний полтысячи человек — чиновников, воинские подкрепления, пошитую на в казанских работных домах форму…

Но и без правительства, только с Радищевым и Челищевым, мне удалось за неделю много достичь. За полгода накопилось изрядно указов и манифестов. Одни носили глобальный и даже исторический характер, другие писались для текущей работы коллегий. Благодаря юристам, обнаружились в «законодательном поле» целые дыры, которые пришлось заполнить новыми государственными актами. Во— первых, я издал задним числом манифест о возвращении на престол. В этом же документе постановил отстранить от правления Екатерину и предать жену с заговорщиками суду за покушение на священную особу императора. Это был так сказать «выстрел в будущее». Неизвестно как сложится война, Екатерина вполне может сбежать из страны — мне же нужно легимитизировать свое положение и объяснить зарубежным монархам так сказать правила игры с питерским двором. Во — вторых, получив на руки свеженаписанный документ, я велел сшить в небольшую книгу в стиле «Úrbi et órbi» (Городу и миру) четыре главных манифеста — о возвращении на престол, о вольностях крестьянской — отмене крепостного права и земельной реформе, о создании правительства и созыве внесословной Думы. Последний акт начинал действовать после коронации в Москве — об этом было прямо сказано в тексте. Если добавить в «Городу и миру» положения о свободе совести, принципы гражданского равенства и права граждан принимать участие в народном и местном представительстве — в принципе получалась первая русская конституция. Остальные указы — о создании новых городов, об организации госпиталей, рекрутском наборе и прочии — я отдал для систематизации Перфильеву. Создание коллегий, вопросы налогообложения — это все функция канцлера и правительства. Пусть публикуют свои собственные «Úrbi et órbi» и рассылают их по губерниям.

— Гавриил делает из нас всё, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, — мы плачем, хочет, чтобы мы смеялись, — и мы смеёмся.

В землянке с колоннами, похожей на дворцовую залу, в которой потолок, стены и пол были покрыты коврами, на диване лежал Потёмкин — в халате, босой, небритый и непричёсанный, держа в руках святцы. Перед ним стоял капитан Спечинский. Он был вызван срочной эстафетой под Плевен и прискакал в ставку светлейшего бледный от бессонницы, шатаясь от усталости. Капитан, вытянувшись, молча глядел на князя, который лениво перелистывал церковную книгу, попивая вино. Потёмкин поднял своё помятое лицо.

— Капитан, тринадцатого генваря день какого святого?

Спечинский задохнулся от удивления, но ответил бодрым по уставу голосом.

— Святого мученика Ермила, ваша светлость.

Князь криво улыбнулся:

— Верно. А четырнадцатого декабря?

— Святого мученика Фирса, преподобного Исаакия Печерского, ваша светлость.

Потёмкин удивлённо пожал плечами:

— Тоже верно. Ну, а, предположим, двадцать первого июня?

— Святого мученика Юлиана Тарийского, ваша светлость.

Потёмкин захлопнул святцы, вскочил, халат распахнулся, волосатая грудь открылась.

— Сие просто удивительно! Поздравляю вас, капитан. Мне не врали — такой памяти я ещё не встречал. Вы женаты?

— Так точно, ваша светлость.

— Можете возвратиться назад в Москву и передать мой нижайший поклон вашей супруге.

Капитан, дико посмотрел на Потемкина, шатаясь, направился к выходу.

Генерал взял с маленького столика полную бутылку шампанского, откупорил её. Вино ударил вверх, залило ковры на стене и полу. Потёмкин выпил большой бокал, подошёл к секретеру, сел. Нераспечатанные пакеты и письма лежали на нём грудами. Одно из них, с императорским вензелем на конверте, бросилось ему в глаза.