Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 70

Вообще-то, наледи в этих краях — обычное явление. Горные речки и ключи зачастую промерзают до дна, и грунтовая вода, выпираемая внутренним давлением через береговой галечник, струйками стекает на лед. Тонкие пленки, раз за разом намерзая, быстро наращивают его толщину. В итоге к концу зимы наледь может достигать двухметровой толщины, а то и больше.

Охотника встревожило то, что вдоль противоположного берега ползла со зловещим шуршанием ледяная каша. По всей видимости, пробился наружу мощный ключ.

«Ну и денек! Сначала перелом, теперь наледь поперла! Ее бы обойти сверху, но ползти по целине уже нет сил… Ну да ладно, как-нибудь одолею. Не сахарный, не растаю… Печь затоплю и обсохну», — решил Силыч. Уж очень хотелось ему поскорее в тепло. Он с надеждой глядел на белеющий в сумерках взлобок, на котором призывно чернела его избушка.

С берега промысловик съехал, как на санках. До середины русла тоже дополз легко. Дальше материнский лед на протяжении пяти-шести метров покрывала медленно ползущая «каша». Превозмогая боль, Карп Силыч встал на четвереньки и решительно зашел в нее. Он не знал, что под слоем мелкой шуги прячутся промоины, перекрытые слоями истонченного течением льда. Когда промысловик благополучно преодолел большую часть крошева, лед не выдержал, хрустнул, и правая рука провалилась по локоть в воду. Охотник оперся на левую, но та провалилась еще глубже: туловище почти целиком оказалось в воде. Острые кромки льда секли руки, но он не чувствовал боли: пока полз, они так закоченели, что из порезов даже кровь не выступила.

Собрав остатки сил, промысловик сумел-таки выбраться на материнский лед. Тело трясло от перенапряжения и холода. Со стоящего на четвереньках охотника ручьями стекала вода. Сделав через силу с десяток неуверенных «шажков», Силыч остановился отдохнуть. Подняв голову, он поглядел на совсем близкую избушку. Представилось, как очень скоро он растопит железную печурку и будет отогревать у докрасна раскаленного железного бока застывшие внутренности горячим чаем из чаги. От этих мыслей ему стало хорошо, тепло… Веки сами собой смежились… Мороз тем временем крепчал…

Проснулся, будто от толчка. Попытался «пойти», но не тут-то было: не смог даже шевельнуться — руки и колени намертво примерзли ко льду, а мышцы так застыли, что не подчинялись командам. Что за чертовщина! Промысловику казалось, что прикрыл глаза всего на минуту. На самом же деле он простоял более получаса. На потемневшем небе уже проклюнулись первые звезды.

Обездвиженный охотник от ужаса завыл на всю округу, но прийти на помощь было некому…

Освежая в очередной раз пахучие метки, Топ увидел на заснеженной полянке с десяток тетеревиных лунок. Тихонько ступая, он подкрался и прыгнул на крайнюю. Но не угадал — сама спаленка оказалась с другой стороны. Снег вокруг сразу вздыбился фонтанами взрывов вылетавших птиц. Заснеженный пенек под кустом тоже ожил: это был вовсе и не пенек, а притаившийся заяц. Когда он побежал, черный нос и черные кончики ушей выдали его. Топ был не настолько голоден, чтобы гоняться за быстроногим беляком, и отправился искать добычу подоступней. Со стороны ключа донеслась гортанная перебранка воронья. А где они, там всегда пожива.

Выйдя к речке, он увидел черных пернатых, что-то долбивших железными клювами у противоположного берега. Немного выше темнело логово охотника. Еще несколько ворон, сидя на снегу и на низко склонившейся березе, негромко переговаривались: то ли ожидали, когда освободится место, то ли уже наелись.

Птицы кормились без опаски. Правда, когда он приблизился, они, недовольно галдя, отлетели, и Топ увидел стоящего на четвереньках человека, наполовину вмерзшего в лед. Его зад был выклеван местами до костей. Подойдя вплотную, зверь обнюхал двуногого и застыл в замешательстве: это был запах человека, жившего рядом с его кормильцами. Топ отвернул морду — есть человечье мясо ему не позволял генетический страх.

Зверь поднялся на берег и, обойдя избушку, убедился в отсутствии свежих следов. Зато на задах обнаружил десятки ободранных беличьих и собольих тушек.

«Так тут можно и пожить! Этого мяса надолго хватит!»

(Если б он знал, к каким последствиям приведет это решение, он обошел бы зимушку за версту).

Съев за один присест двух мерзлых белок, довольный Топ побарахтался в снегу. После такой ванной его и без того блестящая шерсть заструилась, заиграла на солнце.

Безмятежно гостевал Топ здесь больше недели. Прожил бы и дольше, но в один из погожих дней с устья распадка донеслись скользящий шорох и поскрипывание лыж. Топ встал на задние лапы — никого не видно. Взобрался на макушку кедра. Сквозь хвою разглядел идущего по тропе человека. Вскормленный людьми, Топ не испугался, но от этого двуногого исходила непонятная угроза. Он спустился с дерева и ушел в горы.

Сын Карпа Силыча, Антон, работавший в Верхах мотористом дизельной электростанции, встревоженный тем, что отец на Новый год не вышел, договорился с напарником о подмене и отправился в тайгу. К избушке подходил на исходе дня. При виде бурого силуэта на речке сердце парня бешено заколотилось от страшной догадки. Спустившись на лед, он остолбенел. Перед ним на четвереньках стоял отец с обглоданным до костей задом. У Антона перехватило дыхание, горький ком подкатил к горлу. По многочисленным отпечаткам росомашьих лап вокруг избушки парень понял, кто повинен в гибели отца.

Вырубив изо льда тело, завернул его в брезент и погрузил на стоящие у зимовья нарты. К этому времени совсем стемнело. Возвращаться в село было жутковато. Всю ночь Антон пил спирт, плакал, вспоминал отца. Впадал в тревожное забытье, а проснувшись, вновь пил, рыдал. Никак не мог поверить в то, что такое могло случиться именно с его отцом — опытным промысловиком.

Утром, впрягшись в сани, Антон повез скорбный груз домой. В дороге, сквозь непросыхающие слезы, заметил идущего по гребню увала косматого зверя. «Росомаха!!! За мной следит?» Парень невольно стиснул цевье ружья и прибавил шаг. Скорей бы добраться до села!

В теплой избе тело Карпа Силыча за ночь оттаяло, и, когда его раздели, по шинам, наложенным на голень, селяне поняли, что у охотника была сломана кость и к зимовью он не шел, а полз. Позже это подтвердил и бугристый след, приведший людей к ружью и рюкзаку. Посему у первоначальной версии появилось уточнение: кровожадная росомаха загрызла обессиленного и беззащитного человека в двадцати метрах от избушки.

Почему-то не обратили внимания на то, что у охотника ни на лице, ни на теле не было следов ни от зубов, ни от когтей. Репутация у росомах такова, что селяне легко согласились с вынесенным в первый же день приговором: убийца Карпа Силыча — росомаха. Были все же и те, кто не поверил, но их не слушали.

Макарыч и тот засомневался:

— Навряд ли это росомаха. Пакостливая, конечно, зверина, но не слышал, чтоб на людей нападала.

— Вас послушать — добрей росомахи зверя нет. Еще волков в друзья запишите, — огрызался Антон.

— Да при чем тут волки? Ты же видел росомашат, что у Пули жили. Вполне дружелюбные звери.

За неделю весть о том, что росомаха загрызла человека, облетела не только деревню, но и все охотничьи участки. Кто-то поверил, кто-то нет, но в разгар промыслового сезона, который кормит семью весь год, отвлекаться на облаву мужикам было не с руки. С жаждущим возмездия Антоном согласился пойти лишь его одноклассник Михаил.

Горбушка солнца едва пробила горизонт, а парни уже шагали по заваленной снегом лесной тропе, по очереди пробивая лыжню. Шли молча и, лишь пройдя километра три, сели на поваленный ствол передохнуть.

Настороженно прислушиваясь к шебуршащим по березовой коре поползням, прикидывали, где может находиться росомаха. Сошлись на том, что она, скорее всего, на гряде, на которой ее видел Антон. Поднявшись на нее, сразу наткнулись на старые росомашьи следы. А спустившись в долину соседнего ключа, обнаружили и свежие.