Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 8

— Шибко не расстраивайся. Выдра — самый умный зверь в тайге. Как говорит наш охотовед: промысел выдры — это высший пилотаж. Однако не последняя зима у тебя. Придет время — добудешь. Однажды я тоже, как и ты, выдру на переходе гнал. Мне тогда собака помогла. Под завал загнала. В другой сезон три собаки выдру под корягой причуяли, но взять боятся. Одна сунулась. Выдра так лапой саданула, что кожу с носа содрала. Я стрельнул. Хитрюга с другой стороны выскочила — и к полынье. Собаки за ней. В клубок сплелись. Визжат, рычат и к воде колесом катятся. Стрельнуть боюсь — собак зацеплю. Так и ушла, елка-моталка.

Наставник еще долго делился своими охотничьими историями. А я, как всегда, старательно все записывал.

— Лукса, судя по следам, ты вчера заходил на мой путик. «Амбарчики» видел? Правильно ставлю?

— Видел, видел. Молодец. Как учил делаешь, и места подходящие.

— Почему же тогда соболь не идет? Может, пахучие приманки попробовать?

— Ерунда это. Если соболь идет на приманку, то идет на любую. А если не идет — что хочешь клади, не тронет. Надо ждать, когда соболя тропить начнут.

— Так уже больше трех недель прошло, а я до сих пор ничего не поймал.

— Ходи больше, «амбарчики» ставь. Увидит Пудзя, что не ленишься, пошлет удачу. Человек за все должен платить, а за удачу особенно.

Наставник прав. Я настраиваю себя на длительный экзамен. Уверенность в успехе не покидает меня и поддерживает силы.

Морозы с каждым днем крепче, снег глубже, а дни короче. Хор, наконец, встал. Все русло в торосах. Колотые грани льда, пронзенные лучами солнца, сверкают и переливаются россыпью драгоценных камней. Ближе к воде лед тускнеет, становясь почти черным.

При ледоставе уровень воды в реке повысился, и прибрежный лед выперло прямо к яру. Из-за этого четыре моих капкана оказались безнадежно погребенными. Скоро вода спадет, и подо льдом образуются обширные пустоты. В них тепло и всегда есть свободный доступ к воде — идеальные условия для безопасной и сытой жизни норкам и выдрам. С этой поры они становятся почти недосягаемыми для охотников.

Лукса ушел в стойбище за продуктами, а заодно и «погулять маленько».

К обеду, после обхода пустых ловушек, настроение самое мерзкое. Чтобы как-то взбодриться, решил продлить путик вниз до Разбитой. Это место получило такое название оттого, что Хор там разбивается на несколько проток, которые, упираясь в отвесные скалы, сливаются и возвращаются в основное русло глубоким длинным рукавом.

Лукса считает, что глубина в рукаве достигает девяти метров, и в нем с незапамятных времен живет громадный таймень: сети пробивает, как пуля бумагу, леску рвет как паутину. Все попытки поймать его завершались неудачей. Я не очень доверяю такого рода рассказам, тем не менее интересно было взглянуть на это легендарное место и попутно расставить ловушки.

Километров пять прошел легко. Потом начался перестойный, глухой лес, да такой частый, что приходилось в буквальном смысле протискиваться между стволов. Вымотавшись вконец, повернул обратно, так и не дойдя до цели. Иду себе, иду и вдруг рядом с моей лыжней вижу следы тигра. Я остолбенел. Взбитая мощными лапами глубокая траншея резко сворачивала в сторону. Очевидно, властелин северных джунглей какое-то время шел за мной и скрылся в чаще, услышав или увидев, что я возвращаюсь.

Панический страх сдавил меня стальным обручем. По телу игольчатым наждаком пробежал мороз, руки непроизвольно стиснули ружье. Я боялся шевельнутся: любое мое неверное движение могло спровоцировать нападение. Озираясь, стал до рези в глазах всматриваться в окружавший лес. За каждым кустом и каждым выворотнем чудился готовый к прыжку тигр. Не видя его, а лишь зная о его присутствии, хотел было взобраться на дерево, но рассудок вовремя подсказал, что без движения я быстро замерзну.

Пересиливая сковавший страх, медленно двинулся к становищу…

Через несколько дней опять пришлось идти по этой лыжне. Страх ослаб. Он рассеялся вовсе, когда прочитал следы.

Полосатый брел за мной около километра. Аккуратно обходя каждую снежную хатку, он заглядывал в нее, не тронув, к счастью, приманки. Трудно предсказать, как повел бы он себя, защеми капкан ему нос или лапу. Когда я повернул обратно, громадный кот свернул и ушел в горы. Похоже, ему было просто любопытно, чем это худосочный двуногий занимается в его владениях.

Прошла неделя, а Луксы все нет. Хорошо хоть Индус со мной. Все же живая душа: подъезжаешь к лагерю, а навстречу, повизгивая, всем своим видом выражая бурную радость и неуемное желание поласкаться, рвется с привязи преданный пес. Собака, надо сказать, оригинальная. Покорная и вялая в обычной обстановке, бестолковая на охоте, она неузнаваемо меняется, когда кто-то, по ее разумению, угрожает мне или моим вещам.

Вспоминается такой случай. Вернувшись как-то с путика, я бросил рюкзак с рябчиками на кучу дров и спустился к ключу за водой. Вдруг слышу злобное рычание, визг. Взбежал на берег, и что же? Индус стоит у перевернутого рюкзака в боевой стойке. Шерсть на загривке торчком, пасть оскалена, в груди перекатывается рык, а ошеломленный Пират сконфуженно бежит за палатку. Я прямо глаза вытаращил — Индус, всегда робеющий перед Пиратом, обратил того в позорное бегство.

Вечером, пока гладкое серое небо не сползло на землю бесцветными сумерками, то и дело выходил на берег.

Почему-то был уверен, что Лукса придет именно сегодня. Русло Хора довольно извилистое, но от нашего становища просматривается вниз почти на километр. Однако наставник так и не появился. Зато я подсмотрел, как на противоположном берегу развлекается норка. В три прыжка взлетает на обрыв и на животе съезжает по снежному желобу. Отряхнется и опять наверх. Да так увлеченно, азартно! Со стороны — словно шаловливый ребенок.

Продукты между тем подошли к концу. (Поскольку вертолет подвернулся неожиданно, часть провианта так и осталась в Гвасюгах). Крупы на два дня. Сахара — на один. Вдоволь лишь воды — целый ключ студеной и прозрачной. Последнюю щепотку чая израсходовал накануне. Поэтому сбил с березы, мимо которой хожу каждый день, ноздреватый черный нарост — гриб чагу. Чай из него, хоть и не сравнить с индийским, довольно приятен, а недостаток вкусовых качеств с лихвой компенсируется его лечебными свойствами.

В щедрой тайге знающий человек может найти лекарства от любой болезни, но нет, пожалуй, таежного растения, пользующегося более громкой славой всеисцеляющего средства, чем женьшень — посланник древней флоры. В переводе с китайского слово «женьшень» означает «человек-корень». И действительно, он нередко напоминает фигуру человека. О том, насколько ценился этот корень в прошлом, можно судить по тому, что в восемнадцатом веке он стоил в пятнадцать раз дороже золота!

В зависимости от возраста женьшень бывает тройкой, четверкой, пятеркой. Эти цифры указывают на число боковых отростков. Очень редко встречаются «шестерки» — старики, которым за сто лет. Если основной корень внизу раздваивается, его называют «мужиком». Он ценится дороже остальных. Живет женьшень долго. Некоторые достигают четырехсотлетнего возраста и весят четыреста граммов!

Осенью стебель женьшеня увенчан плотным шаром ярко-красных ягод. Они хорошо видны издалека. Между ягодами и кроной бывают стрелки: одна-две. Корневщики верят, что они указывают на соседние растения. На поиски одного корня уходят недели, но его целебные свойства и плата за труд с лихвой компенсируют таежнику перенесенные лишения.

С того дня, как Хор встал, я чаще стал ходить по нему — самой удобной зимней дороге в буреломной тайге. Особенно приятно идти по ровным речным плесам, сияющим мириадами крошечных звездочек. Кажется, будто идешь по опрокинутому на землю небу, на котором узор созвездий меняется с каждым шагом.