Нечистая сила - Пикуль Валентин Саввич - Страница 104
- Предыдущая
- 104/247
- Следующая
— Что с Гришкой делать? Может, убить его?
Высшее духовенство империи пребывало в большом беспокойстве, ибо растущее влияние Распутина делалось для него опасным.
— За убийство сажают, — поежился Гермоген. — Знаешь? Давай лучше кастрируем его, паскудника, чтобы силу отнять. Чтобы стал он как тряпка помойная: выжми ее да выкинь…
В пору молодости, нафанатизированный религией, епископ пытался оскопить себя, но сделал это неумело и стал не нужен женщинам, погрязая в мужеложстве. Сейчас в нем заговорило еще и животное озлобление против Распутина, какое бывает у мужчин ущербных к мужчинам здоровым… Илиодор убеждал епископа:
— Распутина надо устранить любым способом. Коли сгоряча и порубим его, так не беда. Согласен ли панагию снять и в скуфейку облачиться, ежели нас с тобой под суд потащут?
— А ты как? — отвечал Гермоген вопросом.
— Я хоть в каторгу тачку катать… Не забывай, что Гришка в Синоде хозяйничает, как паршивый козел в чужом огороде. Он и твою грядку обожрет так — одни кочерыжки тебе останутся!
Договорились, что расправу над Распутиным следует организовать с привлечением других лиц в декабре этого же года, когда Гермоген поедет на открытие зимней сессии Синода.
— А я, — сказал Илиодор, — тоже буду в Питере по делам типографии для издания моей любимой газеты «Гром и Молния»… До декабря, читатель, мы с ними расстанемся!
«Вилла Родэ» — в захолустье столичных окраин, на Строгановской улице в Новой Деревне. Это ресторан, которым владел обрусевший француз Адолий Родэ, создавший специально для Распутина вертеп разврата. Я разглядываю старые фотографии и удивляюсь: обычный деревянный дом с «фонарем» стеклянной веранды над крышей, возле растут чахлые деревца, ресторан огражден прочным забором, словно острог, и мне кажется, что за этим забором обязательно должны лаять собаки… Пировать бы тут извозчикам да дворникам, а не женщинам громких титулованных фамилий, корни родословия которых упирались в легендарного Рюрика. Распутин всегда находился в наилучших отношениях с разгульной аристократией. «Любовницы великих князей, министров и банкиров были ему близки. Поэтому он знал все скандальные истории, все связи высокопоставленных лиц, ночные тайны большого света и умел использовать их для расширения своего значения в правительственных кругах».
В свою очередь, дружба светских дам и шикарных кокоток с Распутиным давала им возможность «под пьяную лавочку» обделывать свои темные дела и делишки…
Часто, заскучав, Гришка названивал дамам из «Виллы Родэ», чтобы приезжали, и начинался такой шабаш, что цыганские хористки и шансонетки были шокированы вопиющим бесстыдством дам высшего света в общем зале ресторана.
Вернувшись из Царицына б столицу, Гришка однажды кутил у Адолия Родэ несколько дней и ночей подряд. Наконец даже он малость притомился, всех разогнал и под утро сказал хозяину:
— Я приткнусь на диванчике. Поспать надо… Утром его разбудили, он прошел в пустой зал ресторана, велел подать шампанского с кислой капустой — для похмелья.
— Селедочки! Да чтоб с молокой…
Распутин лакомился кислой капустой, со вкусом давя на гнилых зубах попадавшиеся в ней клюквины, когда в ресторане появился человек со столь характерной внешностью, что его трудно было не узнать… Это был Игнатий Порфирьевич Манус! Подойдя к столику, на котором одиноко красовалась бутылка дешевого шампанского фирмы «Мум», он без приглашения прочно расселся.
— Григорий Ефимыч, мое почтение.
— И вам так же, — отвечал Распутин.
— Надеюсь, вы исправно получали от меня мадеру?
— Получал. Как же! Много лет подряд.
— Именно той марки, которую вы любите?
— Той, той… на бумажке кораблик нарисован.
— Деньга от меня доходили до вас без перебоев?
— Какие ж там перебои!
Жирный идол банков и трестов, заводов и концернов международного капитала, этот идол сентиментально вздохнул.
— Когда-то я вам говорил, что мне от вас ничего не нужно, но просил всегда помнить, что в этом гнусном мире не живет, а мучается бедный и старательный жид Манус…
— Тебе чего нужно? — практично спросил Распутин.
— Я кандидат в члены дирекции правления Общества Путиловских заводов, но, кажется, так и умру кандидатом, ибо людей с таким носом, как у меня, до заводов оборонного значения не допускают.
— Кто мешает? — спросил Распутин.
— Закон о евреях.
— А перепрыгнуть пробовал?
— Не в силах. Слаб в ногах.
— А подлезть под него, как собака под забором?
— Не мог. Слишком толст. Брюхо мешает.
— Тогда… ешь капусту, — предложил Гришка.
— Спасибо. Уже завтракал. Я хотел бы коснуться вообще русских финансов. Не подумайте, что я имею что-либо против почтеннейшего господина Коковцева, но он… как бы вам сказать…
Распутин фазу же осадил Мануса:
— Володю не трожь! Кем я Столыпина подменю? Чул?
— Простите, я вас не понял.
— Цыть! Мадеру твою пил — пил, деньги брал — брал. Не спорю.
Спасибочко. Давай сквитаемся. Какого тебе рожна надобно?
— Мне хотелось бы повидать Анну Александровну…
Ага! Маленький домик Вырубовой в Царском Селе, калитка которого смыкалась с царскими дворцами, заманивал Мануса, как пьяницу трактир, как ребенка магазин с игрушками.
— Сделаем! Тока ты мне про акци энти самые да про фунансы не болтай.
Деньги я люблю наличными… Чул?
— Чул, — просиял Манус. — А по средам прошу бывать у меня.
Таврическая, дом трибэ. Веселого ничего не обещаю, но уха будет, мадера тоже. Кстати, — вспомнил Манус, — вас очень хотела бы видеть моя приятельница… княжна Сидамон-Эристави… гибкая, вкрадчивая и обольстительная, как сирена.
— Как кто?
— Сирена. Впрочем, это не столь важно, что такое сирена. Важно другое: по средам у меня бывает и Степан Белецкий.
— А што это за гусь лапчатый?
— Вице-директор департамента полиции.
— Ууу, напужал… боюсь я их, лиходеев.
— Напрасно! Степан Петрович — отличный человек. Бывает у меня и контр-адмирал Костя Нилов — ближайший друг и флаг-капитан нашего обожаемого государя императора.
— Он этого обожаемого уже в стельку споил!
- Предыдущая
- 104/247
- Следующая
