52 Гц (СИ) - Фальк Макс - Страница 107

Они вышли на улицу, к закрытому кафетерию, где под квадратными желтыми тентами стояли деревянные столики, а на них, рогами вверх — садовые стулья. Бран освободил им столик, подставил стулья и сел. Полез в сумку, вытащил плоскую бутылку джина, спохватился:

— А стаканчиков у меня нет!

— Из горсти пить будем, — мрачно сказал Майкл.

— Я тебе в крышечку наливать буду, — язвительно сказал Бран, открывая бутылку. — В колпачок от моего Паркера.

— Пижон, — буркнул Майкл. — Ты что, каллиграфией увлекся?

Бран смутился, зачем-то зашарил по карманам.

— А че если да? — с наездом спросил он.

— Да ниче, — мирно ответил Майкл. — Увлекайся, чем хочешь, мне-то что. Бумага у тебя с собой есть?

— Тебе рисовую? — с издевкой спросил Бран, доставая из сумки блокнот и пододвигая к Майклу.

— Зачем мне рисовая, что я ее, жрать буду, — сказал тот, отлистывая пару чистых страниц и аккуратно выдирая их из блокнота.

— Завещание писать будешь? — не унимался Бран.

Майкл молча свернул из плотной бумаги два кулька, загнул острые края, протянул один Брану:

— Лей.

— Вот ты догадливый, — похвалил тот. — Из любого говна вещь сделаешь.

Он разлил джин по бумажным стаканчикам. Они выпили в полном молчании. Бран переложил букет на столе, оперся локтем рядом с ним, задумчиво закурил.

— Мы с ней вместе куда только не ходим, — невпопад признался он. — На мастер-классе по каллиграфии были. А что. Увлекательно. Сидишь с высунутым языком, рисуешь… Красота.

— Почему ты ее любишь? — спросил Майкл, подпирая подбородок ладонью.

— Потому что она… — вздохнул Бран. — Она, понимаешь… Она как я. Только баба. Выросла в какой-то деревне… В городе, но неважно. У нее отчим был. Мать — шалава. Вечно какие-то мужики… Все перед твоими глазами.

Он покраснел, замолчал.

— Ты мне не говорил, — растерянно и настороженно сказал Майкл. — Ну, в смысле, я знаю, что у тебя… твоя же и уехала потом куда-то. Но ты не говорил никогда, что тебя это, ну… задевает.

— А как это может не задевать? — со злой горечью сказал Бран. — Когда приходишь из школы — а у нее новый фингал на старом месте, и ты первым делом очередного урода от нее оттаскиваешь и с лестницы спускаешь? Я же все понимал!.. Ладно, денег нет, на работу ее не берут, потому что пьет, ее даже бабка Томми, пока жива была, полы мыть не пускала, потому что толку-то — нужен кто-то, ясное дело. Так она таких мудаков находила — где только находила!.. Хотя что она найти могла, — обреченно закончил он. — Только таких. Я даже рад был, когда она к этому пасечнику умотала. Приличный человек хоть.

— Ты не говорил, — растерянно и виновато сказал Майкл, моргая.

— Да потому что о таком пацаны не говорят! — отрезал Бран и агрессивно шмыгнул носом, хлопнув ладонью по столу. — Никто о таком не говорит! Что бы я тебе сказал вообще, что бы ты понял — у тебя нормальная семья была! Хорошая! Их все уважали! Мать учительница, у отца руки из золота — понятно, все на тебя снизу вверх смотрели, потому что — люди, а не хер от бублика, как у всех!..

Майкл молчал, не зная, что сказать. Он, конечно, был в курсе непростой семейной истории Брана, знал, как и все, что его мать вечно жила то с одним, то с другим, но Бран всегда держал такую морду кирпичом по этому поводу, что Майклу в голову не приходило его расспрашивать.

— Она когда о себе рассказывает, — продолжил Бран, разлив им по второму разу, — она как обо мне говорит. Вот, все то же самое. Только на меня отчим не лез. А ей четырнадцать было. Мать ее чуть из дому не выгнала, говорит — сама ты шалава, жопой вертела и довертелась. Представляешь?.. Мать!.. А он с ними еще жил потом. Она, как подцепила себе американца — так только ее там и видели. Поэтому и профессию себе такую выбрала. Чтобы мужики ею больше не командовали. Она сама выбирает, с кем пойдет, с кем не пойдет. Хочешь покомандовать — открывай кошелек. А иногда наоборот, ее просят, там, туфелькой на яйца наступить или этим, погонялом лошадиным выдрать — так это она с удовольствием.

— Да уж представляю, — отозвался Майкл, ошарашенный такими откровениями. — Это она может.

— Вот ты спрашиваешь, почему я ее люблю, — Бран разлил им еще раз — под такие разговоры джин шел, как вода. — Да потому что в ней силищи, как в слоне! А иногда она девчонка такая. Я ей однажды… приехал, жарко было — а она там с какими-то тюленями плещется. Я мороженое принес, продавали у входа, ну я и взял, как полагается, рожок, три шарика, вафель еще навтыкали… Принес ей. А она увидела — и заулыбалась так… Ну, девчонка! Потом опомнилась, нахмурилась сразу, но я-то уже увидел!.. Сначала, конечно, я не так влюбился, ну — фигура, сиськи, я же люблю таких. А потом так, мало-помалу, незаметно, вляпывался по самые уши, и вот эта улыбка — я ее аж забыть не могу, перед глазами стоит. Хочу, чтоб она так еще улыбалась.

— Ага, — сказал Майкл, заслушавшись. — Верный признак.

Бран испытующе глянул на него, будто искал в его лице насмешку — но не нашел. Перевел дух.

— Она меня будто говорить учит, — признался он. — Ты же знаешь, какой я мастер… Вот про это все. Про чувства. А она может. Я слушаю… и она из меня будто выковыривает что-то. Она меня понимает, — нежно сказал он. — Не так, как ты. Есть же то, что друзьям не расскажешь. Не потому, что не доверяешь… а потому что рассказать можешь только тому, кто на своей шкуре знает. Она — знает. И я — знаю. Вот мы и сошлись.

Майкл глубоко вздохнул и подставил бумажный стаканчик.

— Лей, — велел он. — И, это… поздравляю. Не будь с ней такой сукой, как я с Кудряшкой.

— Да куда уж мне, — отозвался Бран, возвращаясь к привычным интонациям. — У меня таких талантов никогда не было.

В начале ноября, едва закончились съемки «Неверлэнда», Майкл вздохнул свободно: работа вымотала его куда сильнее, чем ожидал. Постоянно бороться с желанием сделать что-то лучше и знать, что проявлять инициативу бесполезно, было мучительно. Раньше ему нравилось, очищая голову от ненужных мыслей, окунаться в роль, забывая себя целиком. Теперь он не мог — его вдруг стало слишком много, столько, что не забудешь, подальше не запихнешь.

Едва получив свободу, он улетел в Лондон, к родителям. Целую неделю провел, занимаясь блаженным бездельем: валялся на ковре с Фредди и смотрел с ней мультики или играл в шашки, копал ямы в саду для новых кустов под руководством Эммы, по старой памяти проторчал два дня в отцовском гараже, медитативно полируя лаково-красный Мазератти 1930-го года выпуска. Вытащил Эвана пообедать к Томми. Купил на барахолке антикварную печатную машинку. У нее западали клавиши и болтался регистр. Майкл распотрошил ее, очистил от пыли и грязи, пересобрал. У машинки оказался приятный шрифт и мягкий, звучный ход. Майкл даже пожалел, что не одарен никаким литературным талантом: за такой вещью приятно было бы сидеть, роняя на колени пепел от сигареты, и стучать, отпечатывая какую-нибудь захватывающую историю. Захватывающих историй у него было много, но ни одна не годилась для печатного пересказа. Он отвез машинку к себе, в Шордич. Может, как-нибудь он сподобится написать на ней Джеймсу письмо.

Пока им хватало чата в мессенджере. Они обменивались сообщениями — не слишком бойко, не слишком плотно, оставаясь на расстоянии. Ничего серьезного не обсуждали, о прошлом и будущем не говорили, просто делились короткими новостями и болтали о пустяках. Джеймс отвечал то сразу же, то урывками. Ему, наверное, неловко было чатиться с Майклом в присутствии Винсента. По крайней мере, ничем другим Майкл эти длинные паузы в разговорах не объяснял.

Главной новостью ноября была премьера «Баллингари». Шестьдесят первый фестиваль ирландского кино в Корке, один из старейших в Европе, открывался их фильмом. Это было событие, повод встретиться — но Майкл не спрашивал, появится ли Джеймс: он одинаково не хотел слышать ни «да», ни «нет». «Нет» — будет грустно, «да» — будет больно.