52 Гц (СИ) - Фальк Макс - Страница 80

— Я бы хотел, чтобы в тебе было мокро не от смазки, а от меня.

Джеймс застонал в голос, сжал задницу, подмахнул. Кончил, до костяшек насаживаясь на три пальца, забрызгав парусину своей спермой. Обмяк, горячий и вздрагивающий. Майкл освободил его, вытер смазку, оставшуюся на пальцах, подолом своей рубашки. Подтянул штаны, привалился рядом. Джеймс, вытирая глаза, выпрямился, шатаясь. Он рвано дышал, будто после долгих слез. Майкл погладил его по голому бедру, пока тот не подтянул джинсы и не застегнулся.

— Ты помнишь, что мне сказать, — сипло сказал Джеймс и кашлянул, прочищая горло.

— Я и не забывал, — сказал Майкл.

Они привалились друг к другу, обхватились руками, сидя на полу под тюками шерсти.

— Знаешь, — после молчания сказал Джеймс. — Я не думал, что все будет так. Я готовил себя к другому. Я думал, мне придется смотреть на то, как ты увиваешься за другими. Бегаешь за всеми подряд. Я выращивал на себе броню, чтобы ничего не чувствовать, не ревновать. Я был уверен, что ты забыл меня. Но когда… там, в «Киприани». Когда ты повернулся. И я увидел, как ты на меня смотришь. Я не был готов к этому. Я смотрел на тебя, пока ты еще не знал, что я здесь. Как ты разговаривал с людьми, как ты вел себя. Как ты изменился. Стал красивым, — Джеймс привалился головой к его плечу, погладил по груди. — А потом ты увидел меня — и тебя словно подменили. Ты стал отвратительным. Неприятным, это даже не то слово… не неприятным. Ты был пьяным чудовищем.

Майкл вздохнул, не возражая. Он сам знал, что Джеймс был прав.

— И моя броня… она треснула, когда я увидел, что с тобой стало. От одного взгляда на меня. Оттого, что ты узнал, что теперь у меня есть Винсент. Я не мог представить, что тебе будет так больно. Я был уверен, что ты все забыл, я готовился к твоему равнодушию. Я хотел отказаться тогда, потому что я испугался. Твоих чувств. И своей вины.

— Ты-то в чем виноват? — тихо спросил Майкл, ероша губами его волосы.

— В том, что не верил, что все это время ты меня ждешь, — сказал Джеймс, рассеянно поглаживая его по груди. — Потом, когда я видел, как ты читаешь сценарий… Когда ты сказал, что ты будешь гордиться, попросил не отдавать никому эту роль… Моя броня начала рассыпаться. Тогда я в первый раз подумал, что страшно ошибся, когда перестал верить в тебя. Я видел, как ты смотришь на меня. Я видел, что в тебе ничего не умерло. Потом, когда видел, как ты работаешь с Питером… деликатно, чутко. Искренне. Я понял, что значили твои слова… что Виктория — это твоя работа. Я думал — ты просто нашел удобную отговорку, чтобы оправдывать все свои связи. Но теперь я понял… это не так. Твои девушки, с которыми ты появляешься на публике… это и правда часть твоей работы. Прости меня.

Майкл тяжело вздохнул, зарылся губами в его волосы. Погладил по шее, зацепился пальцами за кожаный шнурок. Вздрогнул от внезапного осознания. Не дыша, подцепил его, вытащил из ворота. Положил на ладонь подвеску.

Лук со стрелой.

— Я не хочу ему изменять, — тихо сказал Джеймс сдержанным от слез голосом. — Я хотел сделать это один раз. Попрощаться. Понимаешь?..

— Да, — сказал Майкл и опустил руку, оставляя старый подарок висеть на шнурке.

Когда он вернулся на съемочную площадку, он нашел в телефоне десять пропущенных вызовов от Зака и несколько его сообщений.

«Закончишь трахаться — перезвони».

«Надеюсь, это не Лейни».

«И не Сазерленд».

«Господи, только не Сазерленд!»

«У нас большие проблемы».

«Лейни только что бросила девушка».

«Все говорят, что это из-за тебя».

Майкл оставался на месте съемок, даже когда все уже закончилось. Ему казалось, он прожил здесь целую жизнь. Оставлять ее в прошлом, понимать, что все кончилось, было трудно. Он прощался с этой историей, с этим местом. С Эриком, который врос в его плоть и кровь настолько, что Майкл не вполне понимал, как будет жить без него. Как он вернется назад, к прежней жизни, в Лос-Анджелес. К новым съемкам, к Виктории, к Ларри. Этот фильм перепахал его, словно поле, и он не знал, как собрать себя заново, как запихнуть внутрь все то, что пришлось из себя вынуть. Конструктор больше не собирался, части не подходили друг к другу, не желали складываться в единый механизм и работать, как раньше. Он не был прежним.

Он чувствовал себя мертвым. Ожившим зомби, который потерянно бродит вокруг старого дома, смотрит в окна, но не может войти в прежнюю жизнь.

Джеймс, может быть, понял бы его, но с Джеймсом было уже не поговорить. Он уехал.

Не замечая времени, Майкл прожил пару недель, глядя, как постепенно исчезают все признаки того, что здесь было. Как уводят технику, как увозят лошадей обратно в Ольстер. Съездил к Шеймусу — тот выкарабкивался медленно. Врачи говорили, если реабилитация пройдет успешно, он снова сможет ходить. Пока он не мог.

Майкл не знал, как закончить все это, как перестать маяться и блуждать. Ему нужен был какой-то… маяк.

Маяк.

Решение было спонтанным, почти бессознательным. Он хотел оставить себе что-то на память об этом времени. Наверное, именно так Джеймс писал на руках свою летопись. Майкл тоже хотел — помнить. Не забывать все то, что случилось. Видеть перед собой — постоянно — то, что было, как знак… он даже не понимал, чего именно. Не надежды, потому что надежды не было. Не боли, потому что боль уходила, оставляя после себя пустоту. Просто какую-то точку, которая говорила бы ему… Да черт знает, что бы она ему говорила.

Рисунок он нашел в интернете, коряво срисовал, чтобы было похоже на тот, из Баллингари. Принес в салон, попросил доработать по его кривому наброску. И на правой руке, на внутренней стороне от локтя до запястья, ему набили маяк. На скалистом основании, с волнами, бьющими в камни — поднимающийся из воды, стройный, непобедимый.

И его отпустило.

Пока маяк подживал, Майкл часто сидел и рассматривал его — бездумно, просто глядя на линию стен и на пенные гребни волн. Словно слушал шум моря, бьющего в скалы, шуршащего по камням. Дышал вместе с ним, в такт. Пытался услышать, пытался понять.

С маяком на руке жить стало как-то легче. Словно он сам расправился, поднял голову, задышал. Словно все, что было разобрано — собралось, как трансформер, во что-то новое, что-то другое.

Он просидел на одном месте, прощаясь с куском своей жизни, до конца мая. Отпуская Эрика, отпуская Джеймса. Отпуская себя, будто провожая в дальнее плавание, будто в новом мире кораблям все еще требовались месяцы, чтобы добраться из одной точки земного шара в другую. Он даже подумывал вернуться в Нью-Йорк не самолетом, а лайнером, но на трансатлантический рейс у него не хватило бы времени: в июне начинались съемки второй части «Неверлэнда».

Свадьбу Сары и Томми устроили с благородным размахом. Традиции традициями, мезальянс мезальянсом, но сохранять лицо было важнее, и аристократическая родня прогнулась. Деваться им было некуда, особенно — от авторитета леди Агаты. Со стороны Сары было несколько сотен гостей, со стороны Томми — пара далеких родственников, горстка близких друзей и лондонские знакомые.

Майкл радовался и завидовал — молча.

Томми в их компании бы не первым: у Эвана давно была семья и две дочери. У него была замечательная жена — спокойная, уверенная в себе, очень земная. Приятная брюнетка того особенного типа женщин, которые иногда встречаются рядом с гениальными мужчинами. Занятые своим собственным делом, домом, детьми, они ждут возвращения своих мужей из творческого полета и дают им возможность полностью отдаваться призванию. Жена Эвана работала акушером в частной клинике, писала диссертацию по каким-то сложным аспектам беременности (Майкл не вникал в детали) и была во всех отношениях человеком положительным. Их отношения казались Майклу куда больше дружескими, чем супружескими, но он в чужую личную жизнь не лез. Эван был доволен своим браком и любил всех своих девчонок, что жену, что дочерей. Этого Майклу хватало.