Нет времени для Тьмы (СИ) - Каминский Андрей Игоревич - Страница 5

— Я тебе не чернь! — огрызнулась Марыся, окончательно потерявшая страх. Выслушивать поношение своей веры и своего народа от девчонки, выглядевшей даже младше ее, она не собиралась. — И не с какими жидами мы не в родстве, они сами в Христа не веруют. Зато много кто другой верит. И на Украине и в Московии и в Сербии с Болгарией, что стонут под игом турецким, но от веры православной не отступают. И латынники, хоть и еретики, а все же в Господа нашего веруют и Крест святой чтут. А уж их еще больше: и Польша, и Неметчина, и Франция, и Гишпания. А твои боги суть идолы были, камень да дерево. Бесам греки кланялись, бесы ими владели, покуда Христос их своим светом не озарил. Я и читать и писать умею и о ваших делах греческих кое что знаю. Я тебе не сирома голозадая: мой отец войсковым судьей был в Запорожье, а сейчас он винницкий староста. И мать моя из шляхтичей, урожденная Вишневецкая. Я знатного рода, а не какой-нибудь упырь из могилы в голой степи, где и ногайцы редко ездят.

На последних словах Марыся осеклась. Ей вспомнилась черная тварь, разрывающая ногайцев как хорек цыплят. Она настороженно поглядывала на свою слушательницу, готовая чуть что скакнуть в камыши, благо ноги вроде бы обрели былую силу.

Однако в синих глазах девушки не было и тени гнева или раздражения. Скорее в них была снисходительная усмешка, словно ничего другого от Марыси Ниса не ожидала.

— Твой отец знатного рода? — как ни в чем ни бывало, спросила эллинка. — Он царь?

— Он не царь, он староста — обиженно ответила Марыся, поняв, что над ней подшучивают. — Из казачьей старшины вышел, крымцев резал, в Черное море ходил, турецкие галеры на дно пускал, с Сагайдачным Синоп брал. Уважали его и казаки и ляхи, особенно, после того как он вместе с королевскими войсками на Московию ходил. После похода получил шляхетство, Сечь оставил, семью завел. А шляхтич в Речи Посполитой важнее короля, паны у нас короля и выбирают. И если хоть один шляхтич скажет «вето» — король на престол не взойдет. И у казаков так же и даже еще вольготней, потому что в Сечи всем войском могут атамана избирать, а не только старшины.

— Так у вас республика, — протянула Ниса. — Какая скука. Впрочем, даже Рим прошел через это, прежде чем прийти к Империи. Где хоть живет твой народ?

— По берегам Днепра и дальше на запад.

— А где ваш Днепр?

— Там, — Марья махнула рукой на запад. — За морем Азовским самая большая река.

— Борисфен? — пробормотала себе под нос эллинка. — Ну да, вроде скифы и сарматы называют его Данаприс. А как получилось, что дочь такого важного человека, из такого знатного рода оказалась в голой степи?

— Когда польский король пошел воевать с турками, с ним ушел и гетман Сагайдачный, и отец мой ушел с казаками, — ответила Марыся. — А султан Осман взял да и спустил с цепи своего пса цепного — хана крымского, Джанибека. Думал, хоть так казаков уязвить. Самого султана под Хотином разбили, а вот набег отразить не сразу удалось. Пожгли нехристи хутора и многих христиан побили и девок в полон взяли и меня тоже. Привезли в Бахчисарай, столицу царства ихнего, басурманского, на невольничьем базаре выставили. На третий день меня купил Нураддин-Султан, мурза ногайский. А по дороге, когда в его кочевья ехали из-за реки черкесы напали, хотели ногайское добро себе забрать. Я тогда в суматохе и убежала — лучше уж в степи сгинуть, чем татарину ублюдков рожать.

— Видать, эти варвары сейчас по всему Боспору хозяйничают, — озадаченно произнесла Ниса. — Так много времени. Скажи, какой сейчас год?

— Одна тысяча шестьсот двадцать второй год от Рождества Христова — ответила Марыся.

— Вот как, — опешила Ниса, — вы даже от него летоисчисление ведете? Ладно, так тоже можно. Проповедники с которыми я общалась, говорили, что их учитель был распят лет так тридцать назад. И что было ему тогда тридцать три года. Это что же получается? Полторы тысячи лет?

Марыся с благоговейным ужасом посмотрела на собеседницу, только сейчас осознав, какая бездна времени их разделяет. И все же она не удержалась от очередного вопроса.

— Так ты с первыми из христиан разговаривала? С великомучениками?

— Да беседовала так, для интереса, — неохотно сказала эллинка, — они тогда и на Боспоре стали появляться, а в Риме их уже много было.

— И что они тебе говорили? — жадно спросила славянка, в которой неожиданно проснулось благочестие.

— Да я особо и не вслушивалась. Бред какой-то. Люди созданы иудейским богом и эллины и скифы и иудеи, а значит, все равны перед Иисусом. Все должны в него верить, чтобы спастись в каком-то там раю. У меня хватало дел, кроме как слушать эту чушь.

— Видать тебе хорошего батюшки не попалось, — с сожалением вздохнула Марыся.

— Кого мне не попалось?

— Батюшки… Ну, попа. Священника. Того, кто несет людям слово божье.

— Жреца что ли? — удивилась девушка. — Так на что он мне? Я и сама — жрица великой Гекаты, Трехликой Богини. Имя Нисы Горгиппской знал весь Боспор. — Эллинка протянула руку с перстнем к глазам Марыси. — Вот моя богиня.

Славянка внимательно осмотрела перстень. На огромной печатке было вырезано изображение женщины с тремя лицами и змеями в волосах.

— Бесовщина, — убежденно сказала Марыся, с отвращением отстраняя жуткий перстень. — Креста на вас не было, язычники!

— Зачем мне ваш крест, когда меня с рождения отметила Неодолимая? — пожала плечами Ниса. — Мои предки прибыли на Боспор из Карии сразу после Пелопонесской войны. Не слышала о такой? А об Александре Великом слышала?

Марыся кивнула, хотя знала о великом Македонце только то, что он много воевал и это было очень давно.

— Ну, так это было лет за семьдесят до него. Кстати, мои предки ведут род от царей Карии, а со временем мы породнились и со Спартокидами. Так что если ты еще хочешь поспорить, кто из нас более знатен… — Ниса посмотрела на Марысю.

— Та помотала головой, показывая, что спорить не собирается.

— Геката всегда покровительствовала нашему роду — продолжала Ниса. — В каждом поколении кто-то из наших мужчин или женщин начинал служить Трехликой. Мой отец стал жрецом храма Гекаты в Горгиппии задолго до моего рождения. Уже тогда ему были даны сны и знамения, что от его семени родится девочка, которой суждено будет стать самой могущественной жрицей Гекаты со времен Медеи. После этого он вывез мать, тоже жрицу, к фанагорийским грязевым вулканам, поближе к подземным богам. Он говорил, что в момент зачатия сама Трехликая воплотилась в женской плоти. Прежде чем родилась я, в нашей семье появилось на свет шесть дочерей. Моя мать тоже была седьмым ребенком в семье, а это означало, что её дочь станет очень сильной колдуньей. За неделю до моего появления на свет начались знамения: рухнуло несколько колонн в храме Зевса, а святилище Афродиты Апатур заполонили летучие мыши. В ночь родов под окнами дома выли собаки, а в небе взошла кровавая луна. На утро узнали, что в эту же ночь у одной из храмовых сук народился и сразу сдох трехглавый щенок и все стали говорить, что он родился от Кербера — трехглавого стража Аида. С пяти лет я воспитывалась в храме Гекаты, где меня учил колдовству отец.

Ниса улыбнулась, что-то припоминая.

— Я оказалась очень способной ученицей. Мне еще и десяти не исполнилось, а я уже могла гадать по внутренностям животных и наводить порчу лучше любой из храмовых жриц. Когда мне исполнилось тринадцать лет отец сказал, что рассказал все что знал и я начала постигать тайны Трехликой самостоятельно. Тогда же отец снял свой сан и верховной жрицей в Горгиппии стала я. А на следующий год мою власть признали и жрецы храма в столице. Тогда я была почти всемогуща. Я могла умертвить любого человека: хоть в Пантикапее, хоть в Риме. По моему зову из Аида являлись призраки и эмпусы и набрасывались на того, кого я им укажу.

Лицо Нисы было прямо таки одухотворено воспоминаниями, она говорила с пафосом и гордостью. Правда, могущество, какое приписывала себе Ниса, плохо сочеталось с её юностью. Один раз Марыся чуть не прыснула: с такой комической важностью девушка рассказывала о себе. Но взглянув в лицо Нисы, славянка сразу передумала смеяться. Лицо эллинки было сейчас необычайно серьезным и… значительным. Казалось, что устами Нисы сейчас говорит кто-то другой — могучий и жестокий.