Женщина с той стороны (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 5

— Тебя вез Карагач? — властно спросила она у меня.

— Карагач? Кто это?

— Тот старик с немым служакой и грязными ослами. Отпусти ее.

Мои волосы выпустили, я вскинула руку и коснулась горящей головы. Девушка ждала.

— Да, я ехала с ним.

— Твой голос невнятен. Почему?

— Я…из другой страны. И еще плохо знаю ваш язык.

— Дальше поедешь со мной.

Она отошла в сторону и, подозвав одного из солдат, что-то ему шепнула. Тот кивнул, а я медлила. Девушка пошла к карете, затем обернулась.

— Ты не поняла? Или идея ехать в моей карете с согласия тебе не по нраву?

— Мне нужно по нужде, — выговорила я, мучительно покраснев. Девушка позволительно махнула рукой.

Я впервые огляделась. Мы уже покидали горы. Сейчас мы находились на вершине холма. Дорога здесь текла вольно, не стеснённая стенами. Ни одного камня, ни одного куста. В отдалении виднелись повозки. Я была вынуждена присесть прямо за каретой, убеждая себя, что меня никто не видит и не слышит.

Следующие три дня тянулись привольно. Ехать в карете было почти удобно. Девушку звали Айя, но обращаться к ней следовало госпожа. Ее спутницу Бэла, ее я звала по имени. Она смотрела на меня презрительно, недоумевая, почему меня вообще в карету пустили.

Как я поняла, Айя была какой-то шишкой в местном мире. Или женой шишки. За напускным высокомерием в ней горела жажда жизни и любопытство. Она раскрашивала меня о Карагаче, ранее была о нем наслышана.

— Говорят, раньше он был одним из самых сильных колдунов. Я слышала, что он взглядом мог искрошить камень в труху. Ему покорились травы, он долгие годы лечил семью императора. Сам Валлиар пил настойки его приготовления. Но сейчас постарел, потерял силу, да и разум вместе с нею.

— Он подарил мне слух! — неожиданно для себя встала я на защиту старика.

— Да? — удивилась Айя. — Быть может, зря я верила в наговоры и ездила приносить жертвы степным богам? Черный мне не помог, а остальным колдунам я не верю, да и не знаю их. А как называется твоя страна?

— Россия, — я с трудом выговорила слово, которое никогда не произносила на родном языке, полагаясь только на память от прошлых упражнений. Быть может, в самой России мое произношение бы засмеяли.

— И где же она находится?

— Далеко. За…степями варваров. Это самая большая страна в мире. Самая сильная.

— Странно, я всегда считала, что за степями находятся пески, а за ними море. Такое огромное, что за тысячи лет, никто не сумел его пересечь. По крайней мере, вернуться и рассказать об этом. Там, — Айя мечтательно погладила ожерелье, — самые красивые и крупные жемчужины. Полюбуйся!

Я согласилась. Жемчуга и правда были восхитительны. За эти дни я почти сдружилась с Аей, не обращая внимания на сварливую Бэлу. Мы ехали на север. Места становились все живописнее, пыль и жара нас не так мучали. Дорога катилась через перелески и возделанные поля, мелькали маленькие, аккуратные и просто сказочные деревушки. Айя развеселилась, мы приближались к ее дому. На карету водрузили штандарт с зеленым флагом, который полоскался на ветру, являя миру морду разъяренного хищника с оскаленной пастью. То ли существо было мифическим, толи на земле таких не водилось, я его не знала.

— Это наша страна самая лучшая в мире, — произнесла Айя, когда мы въехали в очередную деревушку и под колеса кареты бросились ребятишки, вынуждая возницу остановиться. Айя вышла на улицу, я за ней. Ребята окружили нас, а она, смеясь, достала сумку и принялась вынимать из нее сладости. Бэла по ее просьбе бросила детям горсть мелочи. Они устроили кучу малу, и самый маленький малыш упал и заплакал. Ему было чуть больше года, он еще ходил вперевалку, осторожно ступая босыми ногами в дорожную пыль. Айя подхватила его на руки, не боясь испачкаться.

— О небеса, до чего же он совершенен! — искренне воскликнула она, прижимая ребенка к себе. — Нет чуда больше, чем рождение. Только рождение уравновешивает смерть и придает жизни смысл.

Она на мгновение зарылась лицом в его кудряшки, затем поставила на землю и вручила ему засахаренный фрукт и монетку, которую малыш зажал в кулачке.

— Иди домой, — погладила она малыша, — и не забудь отдать матери монету.

Он поковылял прочь, вдали от дороги его подхватила на руки женщина, перед этим низко поклонившаяся Айе. А я подумала, что ужасно высокомерная со своей обслугой, даже со мной, Айя еще и добрая, и тонко чувствующая. Она нравилась мне все больше.

Мы поехали дальше. Бэла радовалась тому, что следующая ночевка будет в придорожном трактире, и им конечно же выдадут лучшую из комнат наверху. Айя задумчиво молчала. Беседовать она не хотела, это было на нее не похоже. До этого она с удовольствием обучала меня своему языку и смеялась, когда я коверкала слова. Теперь же все чаще выглядывала в окно, словно чего-то выжидая, томилась и мрачнела на глазах. Недалеко от перекрестка она крикнула вознице, и он, ни слова не говоря, повернул в сторону и остановил за деревьями. Солдаты встали вокруг, мы вышли.

— Что-то случилось, госпожа? — встревоженно спросила Бэла.

— Ничего, уймись. Мы ждем Вана, которого я отправляла с посланием.

Мы ждали около часа. Наконец, на дороге показалось облако пыли. Скакал верховой отряд, за ним в отдалении тащилась повозка. Пятеро мужчин, подъехав, спешились и поклонились. Один из них был солдатом Айи, остальные были одеты в простую серую одежду, кожа их была смугла и запылена. Их главарь, высокий, атлетично сложенный мужчина с волнистыми темными волосами, падающими на плечи, и пронзительными серыми глазами подошел ко мне. Его руки обвивали татуировки, прятались за рукавами рубашки и выглядывали из-за воротника.

— Она? — спросил он и кивнул в мою сторону. Из-за этого движения шея на мгновение обнажилась, продемонстрировав мне оскаленную змеиную пасть. Я похолодела.

— Она, — ответила Айя. Затем подошла ко мне. — Прости меня, Зоя, женщина с той стороны. Мое счастье для меня оказалось превыше государственного. Я не могла позволить Карагачу отвезти тебя к своему мужу и уж точно не собиралась делать этого сама. Ты родишь повелителя другому господину.

И, не оборачиваясь, пошла к карете. Меня связали и бросили в подоспевшую повозку, накрыв с головой каким-то вонючим одеялом. Я давилась слезами. Это предательство ударило по мне больно, очень больно. По-женски я могла бы понять Айю. Но неужели она не могла просто отпустить меня? Карагач хотя бы не скрывал своих планов.

Повозка запрыгала по камням, я запрыгала вместе с ней. Голова болталась и стучала о доски, и сосредоточиться не получалось ни на одной мысли, даже на самой поганой. Мы гнали до самой ночи, а я думала, что трястись по ухабам, стараясь не описаться, становится дурной традицией. Через волокна одеяла я видела кусочки неба. Они все темнели и темнели, вскоре потерявшись в складках одеяла совсем. Телега остановилась. Запахло костром, мужчины негромко говорили на неведомом мне языке. Наконец, меня вытащили на свет божий, и руки-ноги развязали.

— На твоем месте я бы не стал давать деру, — ухмыльнулся мне здоровый детина, продемонстрировав отсутствие переднего зуба. — Догоним и накажем.

Меня любезно сопроводили до костра, вручили миску с отвратной похлебкой и кружку с горьким аналогом местного чая. Когда я уже доедала, к костру подошел главный. Он был без рубашки, при свете костра на его коже блестели капли воды. Я завистливо вздохнула, помыться сразу целиком стало моей навязчивой мечтой. Все его тело было покрыто татуировками, но рассмотреть их мне мешала робость. Лишь на груди я увидела разъяренного летучего мыша с раскинутыми крыльями и оскаленной пастью. Обладатель тату поймал мой взгляд и ухмыльнулся. Я уткнулась в свою кружку и усиленно старалась слиться с пейзажем.

Он сидел у костра, так же, как и его товарищи, ел. Мой взгляд возвращался к нему вопреки всему, не раз краснея, приходилось отворачиваться. Не раз и не два я пыталась спросить, что же мне уготовано, хотя бы узнать, куда же меня везут. Но дальше того, чтобы открыть рот дело не шло, холодные серые глаза вымораживали мое нутро, не давая словам сорваться с языка. Мне указали на мое ложе недалеко от костра, я направилась к нему, когда что-то ударило меня в голову. Заклекотало прямо в ухо, дергая волосы. Я вскинула руки, с криком пытаясь это оторвать, когда подошел сероглазый. Я замолкла, он пугал меня сильнее, чем неведомый зверь в моих волосах. Блеснул металл, он достал нож. Я завороженно наблюдала за его приближением, а сероглазый оттянул мои волосы и полоснул. Голове сразу стало легко-легко. А тот распутал отрезанные волосы и освободил крупного летучего мыша. Мыш не бросился спасать в панике свою жизнь, а наоборот, взлетел на плечо освободителя. И уставился оттуда на меня глазками бусинками, разевая пасть с маленькими клыками, словно в ухмылке. А я весь вечер щупала свою голову. Моя единственная гордость, копна волнистых каштановых волос, превратилась в короткие кудряшки-пружинки. Ветер забавлялся ими вволю, я грустила по утрате, но в этом мире без горячих душей, где волосы можно было вымыть лишь в холодном ручье, это, пожалуй, даже во благо.