«Путь к счастью Эллы и Миши (ЛП) - Соренсен Джессика - Страница 9

До самой смерти.

Но я не могу сейчас так поступить. На мне лежит ответственность. Растущий в моем животе ребенок и мужчина, который всего через несколько недель станет моим мужем. Это ужасно, и не похоже на ту жизнь, которую, как я думала, хотела. Но ничего другого не остаётся, и, по правде, любая другая альтернатива столь же мрачна. Любой вариант моего будущего зачастую вызывает ужас.

Эта запись была сделана ею в восемнадцатилетнем возрасте перед тем, как выйти замуж за моего отца. Она была беременна моим старшим братом Дином. Ее мысли наводят ужас, тем более, что недавно я сама размышляла о своем будущем, в которое в общую картину вписываются дети. Но я не понимаю. Однажды отец сказал, что первое время она была счастлива, в таком случае, о каком начале говорил он? Когда было положено это начало? Судя по дневнику, она знала его всего шесть месяцев, и похоже уже тогда скатывалась в бездну отчаяния, которая мне очень хорошо знакома. Независимо от того, что я делаю или моих попыток изменить свою жизнь, в конце концов, меня настигает депрессия. Такое состояние всегда будет сопутствовать мне – мне и Мише. Я поняла это некоторое время назад, и все же пойду с ним до конца, всегда скрещивая пальцы на удачу, чтобы он об этом не сожалел.

А что если подобное случится?

Я извлекаю рисунок, сложенный в конце дневника, вместе с фотографией моей мамы, сидящей на кровати и прижимающей подбородок к коленям, ее волосы спадают на зеленые глаза, которые выглядят так похожими на мои. Она улыбается, но что-то не так в этой фотографии, словно она заставляет себя притворяться счастливой, или, может быть именно так она выглядела, когда была счастлива. Зачастую трудно понять, большую часть времени, что я ее знала, она казалась потерянной. Но здесь она таковой не кажется, но и на человека, у которого все хорошо, она не похожа. Интересно, а как выгляжу я?

На рисунке изображена ваза с одинокой розой в ней, надломленные и увядшие лепестки рассыпаны вокруг дна. Мне больно на это смотреть, потому что, будучи художником, могу догадываться, где блуждали ее мысли, когда она ее рисовала, ведь и сама там бывала.

– О Боже, Элла, как ты могла скомкать свадебное платье и впихнуть его в сумку. – Сердится Лила, и топая входит в кухню с охапкой материала и свернутым журналом. Она одета в рваные джинсы и розовую футболку, ее светлые с черными прядями волосы влажные. – Серьезно, зачем ты так сделала?

– Прости. – Я торопливо закрываю дневник, испытывая сожаления, что вообще его открыла. Возможно, я не была готова к его прочтению. Возможно, мне стоит отпустить прошлое. Дела у меня шли хорошо, и я даже не принимала лекарства. Но мне хочется понять ее. – Я и не подумала, когда его туда засовывала.

Лила выпускает нижнюю часть платья, придерживая верхнюю, и рассматривает ткань.

– Теперь оно все мятое. – Она прижимается носом к лифу платья и возится с одной из черных роз на нем. – Мы повесим его в ванной и отпарим мятые места.

– После того как ты приняла душ в ванной должно быть много пара. – Я подношу край кружки ко рту. – Можешь повесить его там прямо сейчас.

– Ага, а может там образовалось много пара после приема твоего душа. – Она закатывает глаза и недовольно отшучивается. – Вы и ваши душевые... Не понимаю этого.

– Что ж, а тебе следовало, – говорю я, не в состоянии сдержать улыбку, когда меня настигают мысли о Мише, его руках и языке. Темные мысли, которыми меня наводнил дневник, испаряются, как пар, идущий из кружки, хотя уверена, что они вернутся продолжи я чтение. – Ты действительно кое-чего лишаешься.

Она вешает платье на спинке стула и садится напротив меня.

– Тогда, возможно, мне придется попробовать это как-нибудь с Итаном.

Между нами устанавливается тишина, когда она открывает журнал, который принесла с собой, и я вижу, что он свадебный. Мы дружим почти два с половиной года, и до сих пор, порой, кажется, что едва знаем друг друга. Возможно, это из-за того, что я не могу говорить о серьезных вещах или потому, что нам обеим нравится хранить наши секреты.

– Итак, вы с Итаном, – заговариваю я, ставя кружку на стол. – Как у вас дела?

Она пожимает плечами, сдерживая ухмылку, и переворачивает страницу журнала.

– Хорошо, наверное.

– Ты типа любишь его? – Я имитирую млеющее состояние. В детстве у меня никогда не было подруг. Напротив, меня в основном окружали Миша и его друзья или мой брат и его друзья, поэтому иногда для меня странно вести себя по-девчачьи.

Лила опускает руку на стол, а затем скрещивает руки.

– Думаю, что да.

– Думаешь? – спрашиваю я. – Или знаешь? Потому что я слышала, что вам обоим это известно.

Она хмурит брови.

– Итан говорил Мише, что мы признались друг другу в любви?

Я киваю и делаю еще глоток кофе.

– Порой они так поступают. Рассказывают друг другу свои секреты, словно парочка девчонок.

– Ну, они же друзья, – говорит она. – Они должны делиться друг с другом.

Я киваю и задаюсь вопросом, а должна ли я поведать ей о своем страхе написать и произнести свои клятвы, поскольку такие вещи не могу обсуждать с Мишей. Она может помочь мне во всем разобраться. Пожалуй. Хотя не думаю, что она смогла бы помочь мне справиться со страхом перед свадьбой, а это возможно и является причиной того, почему я не могу написать клятвы.

Прежде чем я что-либо говорю, она внезапно с большой ухмылкой на лице поднимается со стула.

– Я чуть не забыла. У меня для тебя подарок.

– Зачем? – Выражение моего лица омрачается. Никто никогда не дарил мне подарки, кроме Миши, и я не очень люблю их получать.

– Ну так, для твоей же свадьбы. – Она закатывает глаза, словно я несу нелепицу, а затем направляется в комнату для гостей. И через несколько минут возвращается с большим розовым подарочным пакетом в руке. – Держи будущая невеста, – нараспев произносит она и вручает его мне. – Я собиралась тебе его отдать вчера, но ... ну, ты знаешь. Кое-что случилось.

– Да, знаю. – Я кладу пакет на стол. – Это не из-за моей паники по поводу свадьбы. Клянусь.

Она плюхается на стул, примостив локти на стол.

– Тогда что это было?

– Ерунда. – Я колеблюсь, и когда своим взглядом она давит на меня, решаюсь немного впустить ее в свою жизнь, тем более недавно мне стало известно, что и ее родителей нельзя назвать образцовыми. – Я просто беспокоюсь о будущем.

Она откидывается на спинку стула.

– Это нормально, Элла. Все испытывают беспокойство о своем будущем, особенно когда собираются пожениться и начать совместную жизнь с кем-то еще.

– Да, полагаю, что ты права. Наверное, мне стоит просто расслабиться. – Но даже произнося эти слова, мне не кажется такое возможным. Расслабиться. Конечно, это легко, когда Миша держит меня в своих руках или он внутри меня, и все остальное вокруг – реальность – не существует. Но находясь в одиночестве, без его поддержки, я слишком чувствительна к тому, что во мне присутствует, мрачность, которая в любой момент может обрушится на меня вместе с печалью – я могу потерять себя в любой момент.

Мы сидим в тишине, пушистые снежинки тают на окнах, оставляя тонкие полосы воды на стекле.

В конце концов Лила приподнимается и прилагает усилие выглядеть счастливее.

– Ладно, хватит грустить. Тебе нужно открыть мой подарок.

Я подозрительно смотрю на подарочный пакет, а затем открываю его. Внутри, завернутая в декоративную бумагу и скрепленная бантом, лежит коробка. Кладу ее на стол, затем развязываю бант и поднимаю крышку. Первое, на что я натыкаюсь – отделанная белым кружевом голубая подвязка. Я вынимаю ее и надеваю на запястье.

– Ты же знаешь, что это не так делается? – дразнит меня Лила, выпрямляясь на стуле. – И это твое что-то голубое¹.

– Так типично для тебя, – шучу я, на лице Лилы расползается улыбка, когда я перехожу к следующему предмету: серебряному браслету с подвеской в виде сердца.