Золото Алдана
(Роман в 2 книгах) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 3

Обустроив временный приют, Варлаам принялся валить лес для своего первого настоящего жилища. Добела шкурил стволы, рубил венцы. Умения и сноровки ему, конечно, недоставало, но он возмещал их упорством и старанием. Кровяные мозоли на руках постепенно сошли, кожа загрубела. К Рождеству Богородицы[5] новопоселенец перебрался-таки в светлостенную избушку, напитанную густым смоляным духом.

Пышнобородые староверцы поначалу не допускали в свою общину незваного пришельца, ибо ко всякой новизне и перемене были недоверчивы. А иначе и нельзя — попробуй-ка столетиями хранить устои попранной веры. Но с течением времени молодой пустынник своим благочестием и прилежанием к труду смягчил их настороженность, а иных даже расположил к себе…

Удаление от мира и его греховной суеты, физический труд, молитвы, земные поклоны до изнурения, строгий пост, чтение книг старого письма, беседы с праведниками общины мало-помалу открывали перед Варлаамом всю глубину и гуманность почитаемого этими людьми древлего православия.

Изучая рукописную книгу «Травознаи Руси», он познавал божественные силы, скрытые в былинках, овладевал искусством варить из них зелья от разных хворей. Любовь ко всему живому, пытливый ум и наблюдательность Варлаама исподволь развивали в нем дар целительства.

Читал Варлаам вечерами при свете лучины, после любимого чая из листьев и ягод сушеной земляники. Поскольку лучины сильно коптили, а от дыма горчило в горле, да и сгорали они быстро, отшельник придумал масляный светильник: вставил в плошку губчатую сердцевину камыша. Она, впитывая масло, горела долго ровным, чистым, без чада пламенем.

Участливые, не по летам разумные, благочестивые проповеди Варлаама, способность к целительству, внимание и обходительность к убогим влекли к нему страждущих. Плату за труды свои он не брал, а ежели кто настаивал на вознаграждении, тех корил и вразумлял: «Христос завещал: „Даром получили, даром давайте“».

Первые лета избушка Варлаама стояла одиноко, но по мере того как множилось число излеченных и через них ширилась в округе молва о даровитости новопоселенца, рядом начали расти сначала землянки, а затем и более основательные рубленые постройки.

Пустынника, предпочитавшего уединение, стало тяготить постоянно шумное окружение, и он перебрался в глубь тайги версты за четыре от выросшего вокруг его первой обители селения, уже получившего в народе к тому времени имя Варлаамовка.

Новое пристанище располагалось в пихтаче, в подковообразном ложке под защитой громады серой, с зеленоватыми разводьями лишайника, скалы. Из-под ее основания, вскипая песчаными султанчиками, вытекал ключ. Сбегая по крутому ложку, он крепчал, шумел, сердился на крохотных водопадиках и замирал на карликовых плесах. Вода в ключе была всегда в меру студеная и настолько приятная на вкус, что ее употребление доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие.

Прямо возле своей пустыни Варлаам соорудил часовенку во имя особо почитаемой им Семистрельной Божьей Матери.

Шли годы. С неослабной теплотой и душевным рвением отшельник помогал всем страждущим и немощным словом и делом. Никто не имел отказа, для каждого, по мере сил, он старался сотворить добро. Дополняя зелья тихими и кроткими словами, а главное — исходящими от него любовью и участливостью, он врачевал самые загрубелые и ожесточенные сердца, ставил на ноги безнадежных.

Хотя послушать его просветляющие проповеди, излечиться от недуга по-прежнему ходило уйма люда, теперь ни один из них, из почтения к отшельничеству ревнителя древлеотеческой веры, поблизости селиться не смел.

Осенью 1863 года, когда Варлааму перевалило за шестьдесят, воздал Творец преданному человеку — привел прямо к порогу его обители мальчонку лет десяти-одиннадцати, одетого в сермяжные[6] лохмотья, и даже креста нательного не имевшего. Стоял он сизый от холода, переступая босыми ногами на прихваченной инеем листве, и смотрел на Варлаама взглядом зрелого человека, познавшего всю горькую изнанку жизни. Что удивительно, тяжесть пережитых невзгод не придавила его, не сделала униженно-заискивающим или недоверчиво-злобным. Напротив, малец отличался дружелюбием и самостоятельностью: кормился не подаяниями, как большинство бродяжек, а промыслом: копал съедобные коренья, собирал орехи и ягоды, умело ставил на дичь силки, плетенкой ловил рыбу.

Варлаам понимал, что житие его на земле клонится к закату и в этом немытом создании он узрел того, кто будет способен перенять и понести накопленные им знания, опыт далее. Старец принял отрока, как чадо родное. Да они и схожи были. Оба сухопарые, высокие, с серыми глазами на узких, благородных лицах, окаймленных волнистыми прядями волос.

Любознательному подростку, нареченному Никодимом, учиться понравилось. Он с легкостью осваивал не только грамоту, но и краткое изложение основных истин христианства — Катехизис, а затем и Библию, состоящую из Ветхого Завета[7] и Нового Завета[8]. С неослабным интересом постигая строго соблюдаемое в этих краях первоисточное православие, наизусть читал отрывки из святочтимого Стоглава, псалмы из Псалтыря, писанные до никоновой поры. Книги старославянские возлюбил. Особенно «Житие» и «Книгу бесед» протопопа Аввакума.

Пытливый парнишка подошел к пониманию того, что Бог всегда был, есть и будет. Он — начало и причина всего сущего. Что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой не есть три Бога, а Един Бог. Что сам Господь невидим и открывается людям посредством Слова, передаваемого через земное воплощение Бога — Сына Его — Исуса[9] Христа. Как образно объяснил Варлаам: «Бог это вроде солнца. Оно ведь являет собой не только раскаленное тело, а еще испускает свет и дает животворящее тепло. То есть, в нем одном, как и в Боге, заключены три сущности, неотделимые друг от друга».

Наряду с православием, Никодимка усердно вникал в азы врачевания. Запоминал, как готовятся и употребляются все возможные настои, отвары; что применяется внутрь, что наружно.

— Молодец, сынок! — часто хвалил, поглаживая воспитанника по голове за понятливость и прилежание, Варлаам. В такие минуты счастливая улыбка озаряла строгое лицо старца.

«Как непостижимо велик мир отмеченного Богом человека! Он и время употребляет по-иному. Там, где простой смертный его бездарно тратит, такой без пользы для души и ума не проведет ни минуты, — размышлял он, радостно наблюдая за переменами в Никодиме. — Сколько в этом малом добра, разума, трудолюбия, как он созвучен природе и вере нашей».

Однажды, мотаясь по лесу, парнишка услышал треск повалившейся от старости ели. Падая, та переломила ствол росшей рядом осины.

— Больно, больно! Помогите! — донеслось до Никодимки.

Он кинулся на помощь, но ни под деревом, ни возле никого не обнаружил. Перепуганный мальчонка рассказал о странном крике Варлааму. Выслушав ученика, он посветлел:

— Сынок, мертвого на земле ничего нет. Божья сила разлита по всему, что нас окружает. Она и в дереве, и в скале, и в озере, и в зорьке. Все вокруг живое. Только не каждому дано это чувствовать. Коли ты услышал боль дерева, стало быть, дарована тебе свыше способность воспринимать чувства других… Даст Бог, отменным целителем станешь.

Как-то в затяжной июньский вечер у хижины отшельника остановились две ладно сработанные повозки. В сумеречной тишине было слышно, как пофыркивают, отмахиваются от назойливых комаров лошади. К вышедшему на порог хозяину обители приблизился, снимая на ходу с головы остроконечный куколь[10], крепыш лет девятнадцати, с умными, проницательными глазами. Назвался схимник Маркелом. Сопровождавшие его два мужика стянули с лохматых голов ермолки и учтиво поклонились старцу.