Внеплановая беременность (СИ) - Кострова Валентина - Страница 28

— Чему ты так странно улыбаешься? — ревниво спрашивает Дима, я усмехаюсь, кручу чашку на столе.

— Вспомнила мужа. Скучаю по нему.

— Вечно в командировках? Поэтому ты по клиникам ходишь одна? Замужем, но одна. Некому сжать твою руку, когда делают узи, разделить счастливую улыбку, радость, — Дима бьет по больному. Мне действительно этого не хватает. Никита был только один раз со мной на узи, когда узнали пол и о пороке сердца.

— Зато ты видимо ходишь на каждое узи с женой.

— Я стараюсь поддерживать Милану в столь трудное для нее время.

— Вот и поддерживай дальше, радуйся тому, что у тебя есть, Дима. Я не знаю, зачем ты пригласил меня в кафе и о чем хотел поговорить, но думаю, нам нечего больше сказать друг другу, — встаю осторожно из-за стола, былой прыти нет.

— Аня, — Дима перехватывает руку, заставляет взглядом вернуться на стул обратно. — Мне есть что тебе сказать. Сядь, пожалуйста, — что-то в его голосе вынуждает меня вернуться на свое место и с беспокойством на него глянуть сквозь опущенные ресницы.

— Мне трудно об этом говорить… Я, когда тебя увидел с животом, во мне вспыхнула надежда. Хотел узнать кое-что. Понимаешь, у нашего с Миланой ребенка есть небольшие проблемы по здоровью. Говорят разное. Я хочу здорового ребенка, не хочу после рождения таскаться по больницам, видеть отчаянье на лице жены. Мы не заслужили всего этого. Понимаешь? — ищет в моих глазах поддержку, я скованно улыбаюсь. У Димы с женой тоже ребенок с патологией? Получается, что все проблемы создает Дима? Сынок больно толкается под ребрами, морщусь, прикладываю ладонь.

— Я сочувствую.

— Борис Романович, конечно, обнадеживает, но мне лично сказал, что нужно быть готовым ко всему. Милане он такое в глаза не может сказать.

— Почему? Для нее потом это все узнать будет равнозначно катастрофе.

— Ну как дядя может сказать своей племяннице, что ее ребенок может умереть, едва только появится на свет? — хмыкает, а у меня сердце кровью обливается от его циничной усмешки. Дима не понимает. Он даже не представляет, что будет с его женой, если случится самое ужасное: ребенок умрет. Не он же носит под сердцем крошку; не он не спит ночами, когда малыш растягивает бока, давит на все органы, заставляет задыхаться; не он переживает, когда делают очередное узи и с трепетом ждешь слов «все хорошо».

— Я считаю вы неправильно с ней поступаете. Вы ее просто убьете потом. Я искренне вам сочувствую. Прости, Дим, но мне пора домой. Мои будут за меня волноваться, — теперь он меня не задерживает. Одеваюсь и выхожу из кафе, хватая ртом воздух. Иду вперед, перед глазами все размыто от слез. Нахожу где-то поблизости скамейку, присаживаюсь.

Слезы — это обычное мое состояние. Сейчас я плачу от мысли, что все проблемы вокруг меня создал Дима. Даже с ребенком проблемы из-за него. Слава Богу, я ему не призналась в том, что его сын живой, толкается во мне, тревожит по ночам, радует по утрам. Я приму его любым, потому что это мой ребенок, выстраданный, выплаканный, вымоленный. И такого бездушного отца он точно не заслуживает, а в сердце Никиты обязательно найдется местечко для меня и моей крохи.

Никита

Домой тянет невероятно сильно. Точнее меня тянет туда, где сейчас находится моя семья. Я минуты отсчитывал, досадливо их торопил до посадки на самолет, до взлета, в полете. Сейчас желтое такси несет меня по утренней Москве домой. Сначала хочу заехать в нашу квартиру, привести себя в порядок и только потом уже бежать к матери, чтобы наконец-то обнять свою Анютку, стиснуть в объятиях сына и поцеловать мать. Я жутко соскучился.

Три недели тянулись невероятно долго. Впервые командировка выдалась для меня тяжелой в моральном плане. Все чаще ловил себя на мысли, что пора закругляться с романтикой походов и осесть в городе, в кабинете. Скучно, но тогда я не буду так часто и надолго оставлять свою семью. Об этом подумаю позже, сейчас все равно отпуск, ожидание рождение ребенка и суета в этом новом этапе жизни.

Очень важное решение принял за это время: ребенок, каким бы он не родился, останется в нашей семье. Я не очень понимаю тех мужчин, которые при трудностях сбегают, сверкая пятками. Как можно оставить своего ребенка и свою женщину наедине с трудностями, когда им так нужна поддержка? Единственное, что иногда скрябает изнутри: не очухается ли папаша. Не придет ли он однажды к нам домой… Не представляю, хватит ли мне выдержки отпустить Аню с малышом к этому придурку. Она ведь может повестись на его речи по поводу своих отцовских чувств. Слишком доверчива, слишком ранима. Ее хочется защищать, оберегать и укрывать от проблем.

Дома неуютно. Тоскливо. Небрежно кидаю дорожную сумку в коридоре, иду сразу в ванную комнату, принять душ. Аня с мамой рано проснутся, Пашку в школу нужно будет собирать. Радует, что малышка теперь в декрете и ей не нужно будет тащиться на работу. Есть время побыть вдвоем.

Обмотавшись полотенцем вокруг талии, звонок в дверь застает меня на пороге спальни. Кто это мог быть? Растерянно подхожу, смотрю в глазок, мое удивление ползет на самую верхнюю шкалу измерений. По ту сторону стоит Марина.

— Привет. Какими судьбами? — пропускаю бывшую жену в квартиру, радуясь, что дома никого нет. Можно точки расставить и договориться о дальнейшем взаимодействии с Пашей. Сын у нас общий, так что исключить друг друга из жизни не получится.

— Привет. Не ждал? — ее глаза устремляются мне на грудь, раздраженно захлопываю дверь.

— Иди на кухню, поставь чайник. Я сейчас приду, — отдаю указание Марине. Не оглядываясь на нее, иду в спальню одеться. Когда появляюсь на кухне, бывшая сидит на стуле возле окна, смотрит перед собой. Осторожно, не совершая резких движений, подхожу к столу, присаживаюсь.

Она очень похудела. Ее худоба пугает. Бледная кожа, темные круги под глазами. Некогда пышные светлые волосы сейчас стянуты в простой хвост. Полное отсутствие косметики, что на Марину не похоже. Она в магазин за хлебом выходила с блеском на губах.

— Артур меня бросил, — кидает на меня грустный взгляд. Не удивлен. Такие долго в одиночестве не умеют быть.

— Сочувствую.

— Как мне быть?

— Я не знаю, Марин.

— Ощущение, что меня бросили на самое дно жизни и забыли. Мне возвращаться к родителям?

— Ты же говорила, что Артур покупал тебе квартиру, можешь туда переехать.

— Ты дурак? Никакой недвижимости у меня нет, нет машины, нет никаких сбережений. Я была полностью на обеспечении Артура. На твои алименты покупала Пашке мороженое, — небрежно сообщает, прикусывает губу. Я усмехаюсь, качая головой. Да, алименты с размером средней зарплаты в регионах — копейки для нее.

— Что ты хочешь от меня?

— Ник, — поворачивается ко мне лицом, внимательно на меня смотрит. — Может сойдемся?

— Серьезно? — удивленно вскидываю брови, смеюсь. — Марин, поезд ушел. Я женат.

— Как? — она хмурится, ищет на пальце кольцо. Я достаю цепочку из-под фтуболки и показываю ей обручалку, сразу же расстегиваю замочек. В командировке пришлось снять. Кольцо занимает свое законное место.

— Вот так. Я же не обязан был сидеть и ждать, когда тебя бросит Артур, и ты ко мне вернешься. Я встретил девушку, полюбил, женился, зачал ребенка. Осталось построить дом и посадить дерево.

Смотрю на Марину, улыбаюсь, а перед глазами стоит Аня. Я уже не раз представлял, как признаюсь девушке в своих чувствах. Конечно, до конца не уверен во взаимности, но для себя решил, что сумею завоевать. Мне нужна Аня, нужно ее дыхание возле себя, ее прикосновения, ее улыбка. Для жизни необходим другой человек, которого всем сердцем любишь.

— Ты издеваешься? — шипит, негодующе сверкая глазами. — А я? Ты же меня любил до трясучки!

— Когда я тебя любил, тебе моя любовь была не нужна, ты хотела денег и красивой жизни. Теперь я люблю другую, и она любит меня, любит Пашу. Мы семья, которой у меня никогда толком не было из-за твоего желания поймать журавля в небе. Марин, я тебе ничем не могу помочь. Учись устраивать свою жизнь сама.