Беременна от брата жениха (СИ) - Громова Ксения - Страница 29

Как же хорошо, что Андрей уехал. Иначе бы он мог случайно прочитать эти сообщения, и что бы тогда было?

Или Тимур знает, что Андрей уехал?

Который раз я замолкаю первая. Не вижу смысла в этих сообщениях.

Объясняю это тем, что дочь слишком связала мое настоящее с моим прошлым. Теперь каждый звонок из прошлого – доводит до дрожи. Смысла не вижу, а почему-то реагирую. Немного болезненно…

«Как ты, моя девочка?»

«Твоя девочка добавляет тебя в черный список. А вот с Викой все хорошо…»

Боже… Пожалуй, это самое длинное сообщение данному адресанту. Долго читает… или долго думает, что ответить? А, может, решил вовсе не отвечать? Было бы хорошо.

Этой переписке пора было действительно прекратиться

Но собеседник считает иначе:

«Понял, принял. Рад, что у Вики все хорошо…»

Понимаю, что если я промолчу, то это будет четвертый намек на нежелание вести беседу. Чувствую где-то внутри, что Тимур, хоть и настойчив, но биться в закрытые двери перестанет... ненадолго. Уехал ведь, когда я у меня случился приступ ненависти? И сейчас перестанет… наверное.

«А как ты?..», - сжимаю телефон покрепче и бросаю взгляд на спящую Ульяну.

Моя девочка, послушная моя девочка. Позволяет маме побыть наедине с собой… Понимает, что мне это необходимо.

«Словно мертв. Однако, через два дня у меня состоится бой, и я вновь почувствую себя живым в эти моменты радости»

«Хочешь жалости?», - грубо, но получается только так.

«Ты спросила, я не солгал».

Усмехаюсь. Выкрутился.

Бросаю взгляд на часы и понимаю, что со всеми перерывами в нашем общении прошло несколько часов. Ульяна начала ворочаться, сладко посапывая при этом. Времени остается немного, а побыть наедине со своими мыслями так и не удается, но сожаления нет. Вторжение Тимура в мой телефон было не таким болезненным, как жизнь бок о бок с Андреем.

«Мне пора. Ульяна просыпается», - отправляю, слезаю с окна и подхожу к малышке.

Проснулась, и правда. Смотрю в ее большие темные глазки и улыбаюсь, она сладко причмокивает, а затем начинает хныкать. Беру на ручки и оставляю нежный поцелуй на ее пухленьких розовых губках бантиком.

«Передавай Уле привет…», - приходит последнее сообщение.

Хоть и нет подвоха, но все равно вздрагиваю от последнего сообщения. Веет тайной, чем-то неизведанным, моим страхом. Кажется, что в этом сообщении совсем другой смысл, но качаю головой и стараюсь не думать об этом.

А сокращение красивое. Я еще не думала над «Улей»…

Вновь игнорирую сообщение, забываясь повседневными делами…

Я для них исчез, я для них пропал. У нее своя семья, ребенок, ведь так? Я там лишний, мне было проще оборвать все связи, чтобы оставить ее в покое. Как она меня о том просила. Иначе я бы не оставил ее, и что с того, что ребенок не мой? Мое предложение улететь в Польшу вместе со мной действовало без каких-либо условий, мне стало неважно, чей это был ребенок.

Но она не хотела меня видеть. Вплоть до истерики. А истерики у беременных заканчиваются плохо, я знаю это на деле.

Я смог пересилить себя и не натворить дел, а просто уйти, уехать, улететь.

Боже, как же недавно это было. Казалось бы. Но на самом деле прошло полтора года, как я не видел ее. Как узнал, что она на втором месяце беременности. Она просила меня уйти вплоть до угроз, и я ушел. Слишком много натворил дел, чтобы позволить себе рисковать ее ребенком – Вика была в опасном состоянии, когда билась в истерике, била меня и умоляла исчезнуть из ее жизни.

Я хотел обернуться в тот миг, чтобы посмотреть на нее, но понял, что окончательно потерял ее, так и не обретя. Я просто ублюдок в ее глазах. С машиной, огромным домом в Польше и черствым сердцем. Просто боец, который нах*р не сдался ей. Но только я знаю, насколько сильно мне осточертел этот дом, а точнее – одиночество в нем. В моем глупом сознании тешилась надежда, что с Викой здесь было бы иначе, но предложение полететь вместе со мной действительно было глупым. Разве мог я надеяться на то, что она уедет со мной?

Во время ее истерики я понял, какой бред я тогда предложил ей. Она твердила, что беременна от Андрея, и я поверил в это окончательно только здесь, в Польше, когда отслеживал новости о ней. Она родила, и все встало на свои места. Меня тогда еще не было, ребенок действительно от Андрея.

Но сейчас, спустя полтора года, я сидел в этом одиноком доме на веранде, смотрел на густой лес и ловил себя на мысли, что хочу написать ей. Под любым предлогом просто напомнить о себе. Она не ответит, даже добавит в черный список, не ответит, но мне хотелось, чтобы она подумала обо мне хотя бы на одну сотую часть того, сколько я думаю о ней все это время.

Как выглядит девочка? Как назвали? Я не знал. Я ничего более не пробивал, чтобы не тревожить незажившие раны. Зачем это? Наши жизни пересеклись лишь однажды, чтобы смиренно разойтись навсегда.

Хотя у меня была возможность узнать все. Даже увидеть девочку, я бы непременно нашел способ увидеть малышку. Но зачем, если я увижу там только копию Андрея?

Я слишком далеко зашел в своей мести и жестокой игре с Викой, чтобы иметь право на что-то в их жизни.

Но написать захотелось. Сейчас, спустя столько времени…

И я нашел предлог – поздравил ее с рождением дочери. Выяснить, что родилась девочка, не составило труда, и я остановился на этом.

Как я и ожидал, Вика поняла, кто ей пишет. Как и ожидал, желания отвечать у нее не было, и вскоре наш диалог окончился. Он был коротким, но уж слишком он был живым, слишком желанным и долгожданным, чтобы я смог остановиться…

Моя девочка спит, сладко посапывая и причмокивая своими губками, она даже не подозревает о терзаниях, которые изранили мою душу от и до. И я надеюсь, что она никогда о них не узнает, ибо я сильно боюсь разрушить ее покой – независимо от того, сколько Ульяне будет лет. Я сделаю всевозможное, чтобы она ни в чем не нуждалась – сумма, накопленная мной, позволяла жить многие годы, ни о чем не заботясь. Но, конечно, заботиться я буду, как только дочка подрастет и станет ходить в садик, я начну работать, приумножая то, что у нас с нею будет.

Я рассчитала все от и до. Сумма, которой я располагаю, обеспечит нас на долгие годы, примерно – на десять лет. Все рассчитано даже с учетом форсмажорных обстоятельств, если брать среднестатистическую зарплату недалекой провинции, в которой я планирую жить. Москва не для нас, и на это есть две причины: слишком дорого, чтобы позволить себе не работать до детсадовского возраста Ули, и слишком мало одной Москвы, чтобы уживаться здесь вместе с Андреем после нашего грядущего развода.

Развод… Наступает время, когда я должна буду сказать об этом Андрею. Поговорить.  Убедить его в том, что наша семья перестала быть таковой еще до рождения Ули, он и сам это чувствует, он и сам это поймет. Я надеюсь.

Прошел год после рождения дочери, сколько раз он подходил к ней? Сколько раз он с нею играл? Я задавала эти вопросы не только себе, но и ему, на что он отвечал неизменно. Ему была важна душевная часть наших отношений, отношений мужа и жены, а никакого тепла между нами больше не было. Не стесняясь, Андрей винил в этом меня, а я смотрела в его лицо, пылающее какой-то глубокой, еле заметной агрессией, и не знала, как сказать ему правду.

- Тебе даже плевать на то, что я возвращаюсь поздно.

- Ты работаешь, - неуклонно отвечала я, изображая супружеское понимание.

- От меня несет женскими духами, Вика! – взорвался он однажды.

Я прикрыла глаза, глубоко вздыхая. Я чувствовала. Я всегда чувствовала эти духи – то сладкие, то горькие, то игривые, то какие-то ядерные, от которых меня выворачивало наизнанку. Не от боли, нет, они просто были безвкусными.

Я все знала, чувствовала, все видела, но мне нужно было еще немного времени – Уля должна подрасти, мне нужно было скопить еще немного денег, мне нужно было заочно найти агента, который подберет мне квартиру неподалеку от Москвы. Кажется, что все так легко – собрал вещи, схватил ребенка под подмышку и побежал, куда глаза глядят. Только вещей – чемодана два, и это только с детскими вещами, ребенка не схватишь под подмышку – ведь это ребенок, и бежать, куда глаза глядят, непозволительная роскошь для матери с грудным ребенком, и поступать столь необдуманно с Ульяной на руках я не имела права. Это было глупо.