Кирвалисская ведьма (СИ) - Стриковская Анна Артуровна - Страница 16

Я как раз хотела обзавестись секретарём, но в наше время трудно найти грамотного человека. Спросила о нем у трактирщика, оказалось, это его племянник, сын сестры, которая вышла замуж за учёного. Оба они умерли, а сын остался. Парень учился в столице, пока все деньги не вышли, но университет закончить не успел. Теперь ему кроме как к дяде некуда податься. Живет при трактире, за миску супа и кров ведет дядины книги.

Через декаду Петер вел уже мои книги, и делал это превосходно. Что он получил? Собственную комнату, жизнь на всём готовом, приличное жалованье и возможность заниматься в библиотеке замка. Парень счастлив и даже немного округлился на замковых харчах. Кроме секретарской он исполняет ещё и должность библиотекаря, причем совершенно бесплатно. То, что я позволяю ему выписывать книги по каталогу и их читать, для него — небесное благодеяние. Что мне это тоже на пользу, ему и в голову не приходит.

Если прибавить сюда кухарку Марту, которая свое отношение к моей тётушке после её отъезда перенесла на меня, то вот те, на кого я всегда могла и могу опереться в своей деятельности.

В замке полно и других слуг, но все они подчиняются преданным мне людям.

Еще я всегда могу рассчитывать на верность нашего начальника стражи. Он верен не мне, но герцогству и правящей семье, так велит ему честь воина. На его должности это то, что нужно.

А вот на управляющего Зигиса и на представителя императора полагаться не могу, оба жулики. За ними нужен глаз да глаз, иначе обворуют, да на меня и свалят. Но не я их поставила и не я уберу. Одно радует: за годы совместной деятельности мы научились ладить хотя бы внешне. Да и живут они в городе, а не в замке. А вот метр Кордель, императорский нотариус Кирвалиса, со мной в самый замечательных отношениях Я восхищаюсь его умом, честностью, порядочностью и профессионализмом, а он просто мне сочувствует.

Но вернемся к тем четырем проклятым годам.

За это время Эгмонт закончил свое образование и вступил в полк. Никакой выгодной женитьбы ему не светило. Вернее, светило бы, если бы… В общем, братец мой при самом вступлении во взрослую жизнь облажался и погубил свою репутацию. Сделал это по глупости. Поспорил с дружками, что обольстит любую придворную даму по их выбору. Ему указали на весьма набожную супругу главного казначея. Обольстить-то он ее обольстил, мерзавец, даже стал постоянным любовником (тянул с неё деньги, разумеется), но не сумел держать язык за зубами.

Казначей — не самый последний человек в империи. Он не стал терпеть такой дискредитации, велел поймать мальчишку и выпороть, чтобы было неповадно. Для этого доверенные слуги начали шуметь у двери дамы, когда там находился юный любовник. Тот, естественно, постарался скрыться. Его отловили тогда, когда он уже вылез из окна своей любезной и разыскивал по кустам свои вещи, выкинутые ему его дамой. Схватили голенького и выдрали розгами так, что он неделю сидеть не мог. Слух об экзекуции широко разнесся по столице и Эгмонта, несмотря на титул, перестали принимать в приличных домах, а появиться при дворе стало просто немыслимо. Император таких вещей не любит и не прощает, а императрица тем более. Опозоренному шалуну её фрейлины не светили, а именно на них, самых богатых и знатных невест в империи, он нацелился.

Поэтому-то ему пришлось срочно закончить учение и выбрать военную карьеру, но не в гвардии, а в обычных частях. Расчет шел на то, что через несколько лет позорный случай забудется, и он сможет начать все сначала.

Но история эта не прошла для Эгмонта даром. Он стал нервным, дёрганым, подозрительным. Опозоренный однажды, он все время боялся, что ему это припомнят и, чуть что, бросался защищать свою честь, даже если ей ничто не грозило. Хорошо еще, что у него был хороший учитель фехтования, иначе мы бы похоронили его гораздо раньше. Об этом мне, вернее, отцу, писал его соглядатай, приставленный присматривать за Эгги. Нужно ли говорить, что все его донесения доставлялись мне, так что информация у меня была точная.

А еще мой братец стал играть, пить и шляться по непотребным женщинам. Доходили до нас слухи, что он и раньше этим не брезговал, но не в таких масштабах. Если бы он предался одному какому-нибудь пороку, наш бюджет бы вынес это, но он себя не ограничивал. В замок с нудной регулярностью поступали счета и являлись кредиторы.

После того, как отца хватил удар, я сумела ввести режим строгой экономии и немного поправила наши дела, но Эгмонт снова все разрушил. Его долги с лихвой перекрывали наши доходы. Можно было продать часть земель и из этих денег покрыть его траты, но я знала: мой брат на этом не остановится.

Поэтому заставила отца написать ему письмо, в котором определила предельную сумму долга в год. Все, что свыше, отец оплачивать отказывался.

Конечно, пришлось проделать огромную работу. Внушить что-то вздорному старику было очень трудно, он не слушал, возражал не по делу, нес всякую ахинею, но капля камень точит. Мне было уже двадцать пять, когда отец принял решение.

Под его диктовку секретарь составил письмо, которое герцог Оттон подписал собственноручно при свидетелях. То, что каждая фраза была ему мной вталдыкана сорок раз, осталось за сценой. Нарочный в тот же день увез послание к месту дислокации полка, в котором служил Эг.

Наутро отец пожалел, как он сказал, бедного мальчика, но дело было сделано.

Эгмонт получил письмо и взбесился. Он прекрасно понимал, откуда ветер дует. Сам герцог никогда бы не додумался до такого. Поэтому брат взял краткий отпуск и приехал в замок, чтобы поставить зарвавшуюся сестру на место.

На мое счастье он сразу взял неверный тон. Ему бы подластиться к отцу, поплакаться на тяжелую полковую жизнь, глядишь, тот бы и разжалобился. Эгги же сразу полез в бутылку, начал качать права и предъявлять претензии. Это было грубой ошибкой.

Оттон не переносил, когда ему противоречат. Он тут же вытащил из кармана все худшие свойства своей натуры: вредность, упрямство и гневливость. Братцу досталось на орехи, папаша припомнил ему все прегрешения, огрел поперёк спины палкой, мало того, пообещал урезать обещанную сумму вдвое. Ничего не добившись, брат уехал.

Перед отъездом он меня нашёл и высказал в лицо все, что обо мне думает.

Ха! Папенька каждый день ругал меня куда как хлеще, так что я уже привыкла и не обращала внимания. Я уродина, на которую ни один мужчина никогда не взглянет? Хорошо, с этим я давно смирилась. А все остальное… Если ты точно знаешь, кто ты и что ты есть, то тебе безразлично мнение таких неумных и пристрастных личностей, как мой брат. Так что он дал залп из пушки по воробьям: я и глазом не моргнула. Если кто-то думал, что я разрыдаюсь, то он просчитался. Но если просто хотел пар спустить… Флаг ему в руки!

После визита Эгмонта отец захандрил, потерял всякий интерес к жизни, а вдобавок простудился. Где, ума не приложу. И одевали его тепло, и со сквозняками я боролась нещадно, но только захворал родитель всерьез и надолго. Заболел в преддверии зимы, сначала чихал и кашлял, потом слёг и только к весне худо-бедно выздоровел.

Зато стал тихий, мирный и даже какой-то робкий. Перестал со мной спорить, передал мне всю власть в доме, даже все финансовые бумаги теперь подписывал не глядя, если получал их из моих рук.

Когда же Эг решил с отцом помириться и попросился приехать (видно, опять денег не хватило), Оттон заплакал и умолял к нему сына не допускать. Мол, он на него опять кричать будет. Достаточно того, что Эгмонт получит все после отцовой смерти.

В таком духе я и отписала брату. В ответ получила целый лист грязной брани, но даже читать не стала. Сожгла, чтобы отцу на глаза не попалось.

В целом последние три года прошли спокойно. Я вела хозяйство, отец ел, спал, смотрел в окно или гладил кошку. Их у него развелось штук пять.

Эгмонт пребывал в своем полку и только изредка присылал письма с требованиями денег. Пока что он практически держался в заданных рамках, незначительно их переходя. Я, скрепя сердце, платила, чтобы не устраивать скандала и не порочить наш род.