Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 15

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты же не боишься, — усмехнулся Черкес.

— Не боюсь, — согласилась я.

Выбралась со дна овражка и принялась стягивать куртку. Сняла, бросила её на землю — все равно той после конюшни ничего уже не страшно. Со страху не сразу получилось понять, куда мелкая пакость вообще забралась, сняла я и свитер. Чуть не стянула в запале и лифчик, потом опомнилась — грудь у меня явно не таких размеров, чтобы мышь мог спрятаться и остаться незамеченным. А ещё… смотрят. Разгар дня, солнце светит, я стою в лифчике, съежившись от холода, на меня смотрит Черкес, Сергей, ещё кто-то из охраны — провожать мыша занятие важное. Ещё смотрит дяденька с тачкой полной листьев и даже Вельзевул смотрит внимательно. Мужичье царство.

— Одевайся.

Голос у Черкеса такой холодный, что от него я мёрзну сильнее, чем от октябрьского ветра. Но все же, я не до такой степени напугана, чтобы надевать обратно одежду с мышом. Тщательно протряхиваю свитер, потом только надеваю. Так же поступаю с курткой. Наконец виновник торжества выскакивает из складок ткани и бросается прочь, такой маленький, но такой заметный в выстриженной траве. Вельзевул азартно бросается за ним.

— Стоять! — приказываю я, сама порядком от себя охренев.

Вельзевул поворачивается и на его морде крайнее изумление. Он и остановился то только потому, что удивлён до предела. Мог бы скептически приподнять брови, как его хозяин, приподнял бы. Потом поворачивается к убежавшей мыши, но её и след простыл. Ха, знай наших!

— Чокнутая, — бормочет Сергей.

Черкес молчит. Идём обратно к дому, я согреться никак не могу. Вельзевул снова рядом со мной, то ли охраняет, то ли надеется, что у меня ещё одна мышь в кармане припасена для его развлечения. Он все такой же большой и страшный, но… мне хочется погладить его. Я даже тяну руку.

— Не стоит, — предупредил меня сзади Черкес.

— А мне кажется, что он ко мне привык, — запальчиво возразила я.

— Тебе так только кажется… Он не привык к тебе. Он тебя терпит, потому что я приказал, как и всех людей что находятся на периметре. Одно моё слово и он любому из вас отгрызет руку, а может даже и горло.

— Мило.

Любуюсь домом при солнечном свете. Он непонятный, этот дом. Его нельзя назвать классически красивым — слишком много стилей смешано. Наверное, каждый хозяин из поколения в поколение пытался адаптировать его под себя, а в итоге получилось… получился этот дом. Потемневший от времени кирпич, дерево, серый камень… у основной части здания три этажа, в той, что живу я всего два. Здесь даже башня есть, но не изящная из сказки, а грубая, приземистая, нависающая, как скала. Она одним своим видом говорила — я переживу весь этот мир. А может и правда не шутит, переживёт, я бы не удивилась.

Когда двери перед нами уже открылись и я почти была в безопасности, я не удержалась и уступила своему желанию — мгновенными движением коснулась лобастой головы пса. Я уверена, то он мог бы перехватить мою руку, но смотрел он на хозяина. Ждал приказа.

— Колючий, — поежилась я. — И одновременно гладкий.

Дом пахнул на нас запахом полировки для мебели, неповторимым духом сотен книг, запертых в шкафах, о, я уверена, что здесь отличная библиотека, я типографскую краску за версту чую, едва уловимым ароматом ванили… Кажется, я привыкаю к запахам этого дома.

— Не стоит думать, — вернул меня из моих мыслей Черкес. — Что ты можешь приручить любое животное.

Незнакомый парень из охраны остался на улице, Сергей растворился в тенях большого дома — у него мастерски это получалось. Мы с Черкесом остались вдвоём. Сейчас отведут меня, закроют. Потом про меня может вспомнят, а может и нет… Смотрю на него. На лице отпечаталась усталость. В глазах — красные жилки, под самими глазами тени. Мне кажется, что я чувствую, как пульсирует, свернувшись в его голове боль. О, она ещё спит, я знатно её укачала… Но сон её уже не крепок. Немного осталось, и Черкес спрятавшись от всего мира в своей комфортабельной конуре будет просто надираться алкоголем, пытаясь её победить.

— Но с ним то я поладила, — улыбнулась я, как ни в чем не бывало. — С тем зверем, что живёт внутри твоей головы.

Черкес зубы стиснул, даже подумала — зарычит, как Вельзевул. Или просто психанет и сломает что-нибудь. Хотя он скорее мне руку сломает, чем испортит хоть малую вещь в своём доме. И вдвойне непонятно, если он так любит свой дом, почему то крыло стоит заброшенным? Черкес так же необъясним, как его дом. Они нашли друг друга.

— Ты нуждаешься во мне, — я снижаю голос, меня едва слышно. — Слышишь, как дом напевает тебе по ночам? Ты не можешь уснуть, ты пьёшь виски, а оно не помогает. Просто прислушался к своему дому — он шепчет, что тебе нужна я… Всё так просто…

Я во мгновение ока оказываюсь припертой к стене. Его рука на моей шее — право слово, уже привычно. Мне даже не страшно… почти. Я нутром чувствую, что он меня не убьёт. Может быть в будущем, но не сейчас. Я ему нужна… Только зачем? Не спать же укладывать, он скорее руку себе отрубит, чем признается, что зависит от кого-либо.

— Убейте её, — советует Сергей появившись за спиной Черкеса. — Просто убейте и все. И все закончится.

— Спасибо, — хриплю я.

Я буквально слышу, как пульсирует моё горло. Так, словно в нем бьётся само сердце. И жду — сожмутся пальцы или нет? Если да… то я проиграла. А если нет… дальше я боюсь думать, я боюсь последствий, к которым приведёт моя игра.

Пальцы сжимаются, кажется, моя плоть трещит под ними. Я последним рывком втягиваю воздух — не могу отказать себе в желании пожить несколько лишних секунд. И думаю — так умирать не хочется. А ещё думаю — мама, прости. Что все так глупо получилось, что я не уберегла Василька, хотя обещала, что я просто… умерла.



А потом воздух, такой упоительно живой течёт в меня. Я вдыхаю, не могу напиться им, и не могу удержать в себе — надсадно кашляю, сползаю на пол, первые секунды ничего не вижу, только огни мельтешат перед глазами. Потом вижу их, обоих мужчин. Стоят, возвышаясь надо мной, Черкес, как всегда, курит.

— Твой дом чувствует меня, — говорю я, с трудом проталкивая слова через измученное горло. — Он хочет, чтобы я сыграла ему на скрипке.

Это неправда, то что он сказал. И он, и я это знаем. Знаем то, что приручить можно любое животное. Главное — знать как. Только Черкес не знает, что сейчас я приручаю его. И то, что в первом маленьком сражении я победила…

— Почему ты не играешь на скрипке?

Столбик пепла сорвался с кончика сигареты и упал на пол. Кощунство, стряхивать пепел на паркет ручной работы, но сейчас из глубин молчащего дома материализуется безымянная женщина и все снова станет, как раньше. Безукоризненно и чисто. Я закрываю глаза, а потом решаю ответить.

— Жрать было нечего. Василек в больнице, на диализе, все деньги вложены в предстоящую операцию… Денег не было совсем. Моя скрипка… она как твой дом. Очень старая и в ней есть душа. Но… когда умираешь от голода порой случается так, что предаешь лучших друзей. Продать скрипку я бы не смогла. Но смычок… он инкрустирован золотом, камнями и слоновой костью. Он стоит так дорого… дали мне за него столько, что я могла питаться целый месяц. А брать другой смычок — это второе предательство, уже второе, моя скрипка не простит.

Теперь мне казалось, что дом и правда шепчет. О ней. Я не разбирал слов, но я всегда его понимал, мы с ним связаны кровью и самой моей жизнью. Время — почти рассвет. В это время я всегда пытаюсь уснуть. Но я закрываю глаза и слушаю. Ещё прислушиваюсь к своим ощущениям, пальцы чуть подрагивают — мне продолжает казаться, что я чувствую кожей её пульс.

— Сумасшедшая, — категорично заявил Сергей. — Её нужно пристрелить, как взбесившееся животное.

Я прикурил очередную сигарету, уже во рту вяжет горечью, но хочется вдыхать дым, мять в руках фильтр, откинулся в кресле. Думаю о том, что стоит лишь сказать, и на приземистом столике появится график. Я буквально слышу, как позвякивает в бокале лёд. Но… я так не хочу быть слабым, хотя и понимаю — однажды я просто сломаюсь.