Играй в меня (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 9

— Просто так, — улыбнулась я. И соврала ему в первый раз: — Чаевые хорошие дали.

— Гла-азки, наверное, клиентам строила? — зарычал смешно Димка.

Я засмеялась. Мы вообще много смеялись в те дни. Не знали же ещё, насколько все плохо станет вскоре. И хорошо, что не знали. Хоть те дни останутся в моей копилке счастливых. Мы ели торт, держа куски руками, перепачкались в сладком креме, а потом сексом занимались прямо на полу.

— Выходи за меня, а?

Мы лежали голые, в открытое окно залетал ветерок, шевелил шторки, остужал наши разгоряченные тела. Вопрос был неожиданным. Я приподнялась на локте, заглянула в Димкино лицо — он улыбался.

— Дим?

— Ну вот сама подумай. Скоро твою маму выпишут. На полу заниматься сексом уже не получится, да и в кровати — скрипит. У меня родители. Захотим отдельно жить, скажут, что малы. А мы такие оп — и поженимся. И будем заниматься сексом, когда захотим на самых что ни на есть законных основаниях.

— Это самое оригинальное предложение руки и сердца, которое я слышала, Дим.

После короткой перепалки, в ходе которой Димка пытался выяснить, сколько же у меня этих предложений было, мы перебрались в постель. Лежали в обнимку, мечтали. Что Димка мне кольцо купит. Завтра же. А заявление чуть позже подадим. Осенью? Надо все же родителей подготовить, да и операция у мамы. Что папа даст денег Димке на развитие, если тот составит толковый бизнес-план. И если дела пойдут хорошо, то потом оформит ссуду, под небольшой процент. Что квартиру снимем. Потом, разумеется, когда мама оправится после операции, сначала ей тяжело будет одной.

И так легко стало на душе. И поверилось вдруг, что все хорошо будет.

— Люблю тебя, — горячим шепотом в моё ухо.

Маленькие волоски на затылке шевелятся от дыхания, мне смешно, щекотно… И так хорошо, что страшно.

А кольцо он купил. Тоненькое, с прозрачными мелкими камнями, что на солнце отсвечивали синим. Мне оно казалось самым красивым в мире. Интересно, где оно сейчас? Димке я его вернула…

Катя

Реальность радовала стабильностью. Я научилась довольствоваться малым: жизнь не бьёт кувалдой по башке — уже отлично. У меня был законный выходной и планы на него грандиозные — спать минимум половину дня.

Проснулась я раньше запланированного. Неудивительно — на мой постели сидел Сенька. В пальто, хорошо, хоть обувь оставил в прихожей.

— Эм, привет, — поздоровалась я. — Ты давно тут?

Вместо ответа Сенька полез ко мне под одеяло, как был, в пальто. Совсем леденющий — стало быть, сидит недавно, иначе бы отогрелся. Пристроил обжигающие холодом ладони на моей заднице, лицом в футболку уткнулся.

— Тёплая, — протянул он с удовлетворением. — А я так замёрз, ужасно просто.

Я вздохнула, поправила одеяло, чтобы оно накрывало нас как следует, и поерзала, устраиваясь поудобнее. Погладила его волосы. На них таяли снежинки, а влажными они всегда начинали виться кольцами, как в детстве. Сеньку это бесило.

Он молчал. Я чувствовала, что что-то его гложет, то, что носит в себе, а со мной поделиться не может. Я же Дюймовочка, слабая.

— Согрелся? Я в душ пойду.

— Полежи ещё чуть-чуть. Так хорошо…

Я знала, что стоит только подать знак, как он пойдёт дальше, но боялась согнать странное умиротворение, в котором он пребывал. Если быть честной — я Сеньку любила. Но неправильной любовью, недостаточной для того, чтобы сделать его счастливым. Нам бы врозь, да никак.

— Ты меня любишь?

— Конечно, Сень, люблю. Как иначе?

Я не покривила душой. Видела, насколько он в моей любви нуждается. Залюбить бы его так, чтобы морщинки тревожные с лица стереть. Чтобы улыбался часто. Как раньше. Но слишком оно далеко, то, что раньше было.

Я не заметила, как уснула. Когда проснулась, Сеньки рядом не было. Его пальто брошено на кресло. Брюки, рубашка, носки — на пол. Я встала, терпеливо все собрала — белизна моей квартиры такого кощунства потерпеть не могла. Пахло свежесваренным кофе, сам виновник беспорядка громко пел в душе — наверняка соседи счастливы.

— Мне уехать нужно, — сказал он за завтраком, который у нас получился в два часа дня.

Все же планы сбылись — поспала я знатно.

— Это тебя мучает?

Сенька отодвинул допитый кофе. Сейчас он выглядел отлично — посвежевшим, помолодевшим даже. Когда он спал так спокойно, как сегодня, в последний раз? Я почувствовала угрызения совести — ведь именно я та самая заноза, что жить счастливо мешает. Пожалуй, если бы не тревога, поселившаяся в глазах, Сенька был бы вовсе умиротворен.

— Понимаешь, я уже перерос эти… командировки. Не для того я жилы рвал столько лет. Я сейчас могу сам отправить кого хочешь. Но распоряжение пришло сверху, ты понимаешь? Я отказаться не могу. Придётся ехать, дней на семь, не меньше. Я тебя боюсь оставить.

— Господи, что со мной случится за неделю?

— Не ко времени все. А может, наоборот — слишком вовремя? Вот что меня пугает, понимаешь? Поехали со мной.

— Сеня, я работаю. Езжай спокойно, не накручивай себя.

Эту тему он больше не поднимал. Мы сидели, смотрели старую американскую комедию, смеялись, выпили по бутылке пива. Я остро ощущала — Димки не хватает. Но именно Димки, а не Дмитрия Чернова, бизнесмена из Москвы. Он стал чужим ещё тогда — много лет назад. Но пока его не было рядом, можно было воображать что угодно. А сейчас пропасть между нами чувствовалась как никогда. Я могла лишь надеяться, что мы не столкнемся как можно дольше. О том, что это не произойдёт вовсе, я даже не мечтала — не настолько наивна.

— Всегда бы так, — Сенька уже одевался. — Почему у нас жить по-человечески не выходит?

— Все у нас выходит, Сень. Только немножко по-другому.

Он горько рассмеялся. Посмотрел на меня внимательно. Вдруг захотелось никуда его не отпускать — все же передалась его тревога. Или с ним поехать? Глупости, никто нас вместе не отпустит. Да и неделя всего — семь дней.

— Ты свободная, Катя. Ты это помнишь?

Я кивнула, хотя мы оба знали, что он лжет. Как можно вообще быть свободным в этом мире? Всех что-то держит: ненависть ли, любовь или долги.

— Не забывай этого. Я за твою свободу кровью платил, не хочу, чтобы ты её потеряла. Веди себя хорошо. И осторожно, Катя. Пожалуйста.

Я на прощание поцеловала его в щеку. Потом открыла окно на кухне, свесилась вниз, в морозный вечер, и помахала рукой.

— Простудишься! — крикнул он, открывая машину. — Марш домой!

Я послушно закрыла створку. Постояла, прижавшись лбом к холодному стеклу, до тех пор, пока он не уехал со двора. И только сейчас в полной мере поняла — мне и правда страшно. Я не могла пустить Сеньку в свою жизнь, но всегда знала, что он рядом. Позову — придёт. На сломанных ногах приползет. А теперь уехал. Семь дней. И страшно. Потому что Димка вернулся. Потому что невовремя.

И за самого Сеньку очень страшно. Он не рассказывал мне о своей работе, мы вообще мало говорили в последние годы. И он хотел всеми силами держать меня в стороне от всего, что могло Дюймовочке навредить. Но я знала, что так просто большие деньги не делаются.

Ночью я лежала и молилась. Сто лет этого не делала, а сейчас нуждалась в этом на уровне потребности. Не за себя, за Сеньку. Чтобы все было хорошо. Чтобы вернулся живой, здоровый. Чтобы счастлив был, каким бы невозможным его счастье не казалось.

На следующий день я поехала к дому Димы. Просто хотела увидеть его со стороны. Сидела полтора часа. Бесполезно. Один раз показалось, что пошевелилась одна из шторок на его окнах. Но, наверное, и правда показалось.

Сидела в машине, снова курила. Иногда терла кожу на безымянном пальце, словно проверяя, нет ли на нем кольца. Нет, и давно не было — головой-то понимала, но поглядывала то и дело. Наверное, своей жене он купил другое кольцо, роскошное — ко времени их свадьбы он уже был баснословно богат.

Тем колечком я ужасно гордилась. Могла зависнуть на несколько минут, просто рассматривая, как тонкий ободок сидит на пальце. Снимала его только когда ходила в больницу. Мама Димку любила и привыкла к нему, но я не знала, как она отнесется к столь ранней свадьбе.