Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 37

Душ для рабочих имелся, но воды в нем почему-то не было. Я повизгивая искупался в озере. Вода в темноте совсем чёрной кажется, и хочешь не хочешь, вспоминаются русалки, и проклятия, и кажется, что вот-вот ноги коснётся… или коснулось… Я сайгаком выскочил из воды и решил — больше никогда. Пусть озеро будет для красоты, но я в него больше не полезу.

Натянул футболку и джинсы из дежурной сумки, что ездила со мной в Европу и отправился к Любе. Ночь, точно спит. Но это хорошо — значит бабка цербер спит тоже. А я… я тихонько. И машину бросил на перекрёстке, дальше пешком пошёл, дабы не шуметь раньше сроку. Перелез через забор, свалившись в кусты, оцарапал руку — мало мне видимо побоев бабкиных. Согнулся в три погибели и к дому бегу. Ночи летние, тёплые, окна все приоткрыты. Нахожу нужное и скребусь тихонько, только бы бабка не проснулась.

— Люююб, — зову я. — Люб, ну, отзовись.

Шторка чуть шевелится, есть контакт! Я торопливо перебираю в голове все, что собирался сказать, и кажется, ерунда, не подходит ничего… Я несколько лет управлял отцовской компанией, я много говорил, уметь говорить — половина дела. А сейчас… ничего.

— Люб, — жалостливо шепчу я, вспомнив, что бабы любят жалеть. — Я без тебя не смогу, правда. И не хочу мочь. Ты же в деревне спряталась… как в норе, а это неправильно. Давай я тебя заберу, тебе же плохо тут. И тебя, и твою девочку. Знаешь, сколько в мире всего интересного? Твоей девочке понравится… Слышишь меня?

— Ну?

Шёпот совсем тихий, я карабкаюсь ближе к окну, прижимаюсь носом к стеклу — ни хрена не видно, бликует. Но то, что отвечает, это конечно радует, значит не все потеряно.

— С Элькой у нас давно ничего нет. И женились то мы, потому что отец сказал, я тогда слушал его… она и не плохая, глупая только, как пробка. Я завтра развод начну оформлять… Люб, ты выходи на улицу, поговорим, только осторожно, чтобы твоя церберша не проснулась.

Створка окна тихонько открывается внутрь. Я весь подаюсь туда и нос к носу сталкиваюсь… с бабкой. Луна вылезла, в её холодном свете чётко видно каждую морщинку на лице церберши, тонкую длинную косу, которую она заплела на ночь, ночнушку в цветок, и торчащие из под неё худые ключицы.

— Церберша, говоришь? — шепчет бабка.

— Ой, — отвечаю я.

Ничего другого в голову и не приходит. Она… она за кончик носа меня схватила. Старая, пальцы тонкие, а силы — немерено. А я, блядь, в такую ситуацию ещё ни разу не попадал.

— Только попробуй заверещи, — продолжает она. — Ребёнка напугаешь. Понял?

— Понял, — отвечаю я.

— Будешь дёргаться сливу сделаю. Знают миллионеры, что такое слива на носу?

— Знают…

Я хотел кивнуть, но не смог — нос в плену. Стою, не шевелюсь.

— Будешь рыпаться, Жорику позвоню. Усек? — я не понял, кто такой Жорик и зачем ему звонить, но на всякий случай согласился. А ещё потому, что обижать бабушек нельзя, даже если они такие свирепые, особенно, если это бабушка такой важной для тебя женщины. А бабка продолжила. — Чтобы я тебя тут больше не видела. Не для тебя она, своих бы тараканов разогнать. Езжай на свои Мальдивы и дорогу сюда забудь. Понял?

— Нос отпустите, — попросил я. — Мне больно. И никуда я не поеду… Любке не пять лет, сама решит. А я буду здесь столько, сколько сочту нужным. В конце концов я ещё урожай не собрал, и вообще никуда не спешу.

— Вот гад, — выругалась бабка. — А ну пошёл вон пока Жорика не позвала!

И нос мой отпустила, потом осторожно окно закрыла, хотя я думал хлопнет. Ах да, ребёнок же спит… Я нос потёр — как бы не пришлось завтра с красным ходить и потрусил обратно к машине. Нужно новый план придумать.

Теперь я с полным успехом могу сказать — все мои беды от Хабарова. Потому что если бы я не проснулась ночью от его стука, то ничего бы этого не случилось. Нет, проснулась же, выслушала короткий разговор с бабкой, повздыхала в подушку. Хабаров ушёл, с ним и мой сон. И черт меня тогда дёрнул выйти на улицу. Чего я ждала, того, что он сидит там под кустом с покаянной речью и билетами на Мальдивы? Угу, ещё и с уткой, и с женой до кучи. Я вздохнула. Тихонько прокралась, чтобы бабушка не проснулась, она и так вся на нервах, и пошла.

На улице тишь да гладь, только от дома культуры еле слышно музыку. Время уже совсем позднее, значит скоро закончат и Таська освободится. У неё в гримерке всегда есть водка и сигареты, а ещё — бабское плечо. Всё это сейчас мне необходимо, не бабушке же рассказывать, как мне Хабарова хочется, а нельзя. Значит поеду к Таське.

Джип свой я бросила у здания сельсовета, под насмешливое фырканье Анжелки. Она вообще так довольна, словно это не я без мужика осталась, а она миллион выиграла в лотерею, ну, или миллионера. Ходит сейчас в лучших подружках у голливудской жены Хабарова, все шепчет ей, шепчет… Так вот джип — его не было. Деревня у нас пусть и не очень многочисленная, но площадь занимает солидную и идти пешком мне просто лень. Достала велосипед, он у бабки в гараже стоит, вместе с гробом. Велосипед мой, школьный.

Села значит, поехала, кручу педали, думаю грустные мысли, матерюсь на кочках — не видно в темноте ни хрена. Дорогу привычно срезаю, у нас в деревне миллион секретных тропок. И вот тут то меня фортуна и догнала. Догнала — нагадила. С этой стороны деревни поля поступали вплотную, начинались почти сразу за огородами и лесопосадкой. И оттуда мне послышался лязг. Вот что там может лязгать в середине ночи? Местной алкашне и в обычные дни тут делать нечего, а сейчас и подавно — на дискотеке все. Может, телёнок сорвался с верёвки и бродит? А чем гремит?

Я похлопала себя по карманам, может, Жорику позвонить? Одно поле уже сожгли, мало ли… Но телефон остался дома, сразу не взяла, а потом не стала заходить из боязни разбудить бабушку и дочку. И я решила проверить. Круг небольшой, маньяков у нас отродясь не водилось, а если бы были, то тоже бы на дискотеку бы ушли. Поэтому я съехала с тропки на пыльную проселочную дорогу и поехала к полю.

Оно загорелось буквально на моих глазах. Если бы я успела чуть раньше, возможно даже поджигателя бы поймала. А сейчас стою и не знаю, что делать, телефона нет, даже Хабарова нет, который мог бы любезно со мной на пару тушить поле пиджаком за тысячу долларов. Ночь, я стою, и поле светится — горит.

Лихо развернула велосипед, чтобы ехать за помощью и упала прямо пыль. Она бензином пахнет, запах пристаёт к волосам, одежде, неважно, потом отмоюсь, сейчас главное на помощь позвать. Когда увидела впереди фары — обрадовалась. Остановилась, руками машу… дура, одним словом. Тем более машина полицейская, в ней Жорик, никогда ещё так ему рада не была.

— Поле горит! — крикнула я. — Вызывай пожарных!

Он вышел из машины, на меня посмотрел, фуражку свою в руках помял.

— Любовь Яковлевна, — позвал он, я ещё удивилась, чего так официально, мы же в школе вместе учились. — Садитесь в машину, пожалуйста.

— Пожарных надо вызвать!

— Вызвал, — терпеливо ответил он. — Сейчас приедут. Садитесь.

— А велик?

— Завтра бабушке отвезу.

Я плечами пожала, велик откатила в сторону и прислонила к столбу, чтобы пожарным машинам не мешал. Поле горит все ярче, надеюсь они скоро приедут, иначе мы в этом году вовсе без урожая останемся, и тогда меня точно из старших агрономов разжалуют, а прибавка к зарплате — семь тысяч. Для меня ощутимый бонус. Плюс да, все злорадствовать будут, это вынести тяжелей всего. С этими мыслями я в машину и села.

— Ты бы лучше поджигателя ловил, — вздохнула я. — До дома я сама доеду.

— Так это, — смутился Жорик. — Я уже поймал… в участок едем.

Участок это дом, который выделен под полицейские нужды. В нем две камеры с решетками, как положено, в основном в них отсыпаются алкаши, которые слишком уж перебрали. Серьёзных преступлений у нас не бывает, если что — приезжают опера из райцентра. И я даже не поняла сначала, что в Жоркин обезьянник именно меня везут.