Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 42

Теперь из коридора в комнату падала полоска света. И уснуть бы мне, устала просто невероятно, но никак. Прокручиваю в голове все события длинного дня и ужасаюсь. Чтобы я делала, если бы Хабаров не вмешался? Пытаюсь успокоиться — если бы не он, этого бы не случилось. А… а если бы случилось? И поле сгореть могло, и Лёшка приехать… так и ворочалась, то про бабушку думаю, то про Хабарова, то про Лешку, чтоб его. Зато когда уснула, не снилось ничего вообще.

Следующим днем, воскресным, а потому спокойным, меня вообще никто не трогал, хотя косились все, кому не лень. Сегодня хорошо, сегодня я могу спрятаться, а завтра и в полицию, и на работу, а там пересуды… Жесть, которую мне необходимо пройти. А пока не выпускаю из своих рук Маришкину ладошку, и пусть только попробует Лёша подойти — разорву его голыми руками. С такой мыслью я к маме и пошла.

— Как там бабушка?

— Хорошо. Ругается только, за Зорьку волнуется.

— Вчера её… подоили, а с утра я сама.

Доить корову не самое моё любимое занятие, но справилась. Я вообще не понимала, зачем корова нужна, когда хорошее молоко можно недорого купить от наших же колхозных коров и недорого. Но бабушке — виднее. Мама кивнула и обещала вечером сама подоить, а там уже с соседкой договорится, та согласится доить за само молоко — у неё поросятам оно нужно. Маришка к бабушке прижалась и зашептала горячо, захихикала, точно про вечернюю дойку рассказывает.

А я на кухню пошла. Запах я почувствовала ещё с улицы — ароматище. Аппетита после вчерашнего не было, а теперь сразу появился. Мама пекла абрикосовый пирог. Это — нечто. Мама вообще отлично готовит, а абрикосовый пирог её коронное блюдо. Нежное тесто, хрусткая воздушная корочка, чуть золотистого цвета, а под ней сочные абрикосы. Я сглотнула слюну и наклонилась, пытаясь рассмотреть пирог через стекло духовки. Открывать нельзя, за нарушение температурного режима в духовке мама и без сладкого оставить может. Я не ошиблась — равнодушная жёлтая лампочка освещала пекущееся совершенство.

— Готово уже, — сказала мама. — Сейчас достану, посторонись.

Достала, а потом сразу салфеткой накрыла. Едим мы этот пирог тёплым, значит уже скоро. И Маришка рядом завертелась, тоже на запах прибежала.

— Вкуснятина, — облизнулась она.

— Это не нам, заяц, — улыбнулась мама. — Нам я следом поставлю шарлотку, наши яблоки уже пошли.

Маринка заметно скисла, салфетку подняла, рассматривает пирог, который кажется золотого цвета, а через тесто проглядывают округлые бока абрикосов.

— А кому?

— Сейчас твоя мама отвезёт пирог Марку Дмитриевичу. Ты же согласна с тем, что он его заслужил?

— Согласна, — кивнула дочка. — А ты, мам, велик мой забери, а то я вчера его там оставила.

Да, мой ребёнок смог покинуть посёлок и на велосипеде добраться до боярской вотчины. От этой мысли щекотно и страшно, мало ли что могло случиться? А ещё… я не хочу к Хабарову. Я привыкла делить людей на чужих и своих. Хабаров — чужой. Он так много сделал… но мне тяжело выразить ему свою благодарность. Просто… сложно. Отчасти потому, что приходится признать, что меня спас никто иной, как Хабаров, великий блядун и покоритель абсолютно всех женских сердец, к которому я относилась с таким высокомерием… Я то была не как все. Я устояла перед его чарами, чего бы мне это не стоило. Точнее, когда то смогла устоять. Теперь — нет. А он нас спас…

— У меня машины нет, — робко возразила я.

— Папину возьми. Он как раз вчера колесо прикрутил, чтобы за лекарствами ехать.

Папа год, как вышел на пенсию, и разбирать и собирать машину его любимейшее занятие. И меня вовсе не радует, что вот именно сегодня машина стоит целая. А мама аккуратно, чтобы не задеть пирог, обворачивает форму полотенцем — чтобы не я обожглась и не остыло раньше сроку.

— Ну, что встала? Полотенце в машине оставь, а то не солидно дарить в нем.

И пирог мне в руки сунула. Греет, через полотенце, пахнет умопомрачительно.

— Мам…

— Никаких мам, — жёстко сказала она, вдруг напомнив мне, что она дочь бабули, и когда нужно может быть такой же жёсткой. — Взяла и пошла. Яш, ключи от машины ей дай! И не забывай… нужно уметь принимать помощь, и благодарить за неё, какой бы ты не была гордой.

В замкнутом пространстве машины пирог паз вовсе невыносимо. И вызывал отнюдь не аппетит, а скорее — злость. Я злилась на себя, на маму, на Хабарова, на хренов пирог, на дурацкую ситуацию. Еду, солнце глаза слепит, папину старую машинку подкидывает на каждой кочке, а все встречные мужики руку поднимают, приветствуют, думают — отец. Я грущу. Еду, потом снова грущу. Ещё немного репетирую, самую малость. Можно например пирог подкинуть и сбежать. Можно вручить пирог, как великую милость богов. Можно наступить себе на горло и сказать спасибо…

— Люба, ты слабачка, — сказала я сама себе и чихнула от пыли, которая сразу же забилась в дырявую папину машину. — Просто представь.

Я притормозила и приткнулась к обочине — отчего бы не потянуть время? Откинулась назад на сиденье, ноги задрала, как руль позволил, и закрыла глаза. И представила себе. Что если… Если бы Хабарову было бы все равно? Вот приехала к нему моя маленькая девочка на велосипеде, который не забыть бы забрать, приехала, а ему все равно. И он просто отвёз бы и отдал её отцу. Маришки родному отцу. А почему бы нет? Как сказал Жорик… он же папа.

И тогда то вот… жопа бы настала, круглая такая, здоровая. Лёшка, который когда-то самым родным казался, просто увёз бы мою дочку. Нет, я не верю в то, что она ему нужна, но он же упорно верит в то, что с меня денег можно вытянуть, и тянул бы, до победного, а я бы словно белка в колесе крутилась бы и занимала у всех. Нет, нужно держать свою девочку крепко и никому не позволять её обидеть.

Представила, подумала, поехала. То, что его временный дом обжила жена, я уже в курсе. Кумушки доносили, хотела я это слышать или нет. Жена пока никуда не делась. Поэтому я поехала сразу к дому на озеро, там по крайней мере народу нет, а общественность я теперь не очень жалую. Ворота стоят нараспашку, народу и правда, никого, даже рабочих нет. Хотя выходные вроде как, кончились, одной мне на работу не нужно — временно отстранили. Въехала — велик дочки стоит прислоненный у стенке. Жара и пирогом пахнет невыносимо.

Дверь машины скрипнув открылась, иногда она заедала и приходилось открывать с пинка. Вышла, пирог свой прихватила, стою. К счастью, стучаться и кричать не пришлось, барин вышел на крыльцо собственной персоной. Руки в чем-то белом, плечи припорошены строительной пылью, зато топлес, я помимо своей воли немного залипла.

— Привет, — меланхолично протянул он и руки вытер воняющей химией краской. — От чего тебя спасать сейчас?

— Не от чего, — сглотнула я, вспомнив вдруг, какая гладкая его кожа, коснешься языком, чуть солоновата на вкус.

— А это чего у тебя?

Потянулся ко мне всем полуобнаженным телом, хищно втянул носом воздух.

— Пирог… Я хотела сказать тебе, спасибо, Хабаров! Спасибо, что спас и… мама тебе пирог испекла.

Пирог у меня Хабаров отобрал и пошёл в дом. Потом обернулся и меня за собой поманил, я пошла за ним послушно. Кухня большая, не пустая, мебель уже почти вся установлена, но кажется все пустынной и необжитой. На столешнице ножик копеечный из местного магазина, нелепо смотрится на дорогущем мрамор. Им он пирог и разрезал, откусил кусок, даже зажмурился от удовольствия. Я сглотнула — пирог реально очень вкусный.

— У тебя жена приехала, — то ли просто констатировала факт, то ли обвинила я.

— А у тебя муж, — пожал плечами он и откусил махом ещё полкуска. — Фкуфно.

Я кивнула — и правда же вкусно, не поспоришь. А Хабаров посмотрел на меня лукаво, чего у него такое настроение хорошее? Хотя это не у него в жизни жопа, у меня.

— У тебя взгляд какой-то голодный, — задумчиво пробормотал Хабаров. Отрезал кусочек раза в три тоньше своего и мне протянул. — Кушай на здоровье.

Я откусила. Жую, думаю, как-то все неловко и смешно. То трахались за каждой копной сена в колхозе, то вот стою и сказать не знаю что. Уходить нужно…