Вторая попытка (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 40

И именно сейчас, в этот момент я поняла, что хочу его. Ни какого-то гипотетического ребёнка, а именно этого, который сейчас во мне. И не потому, что так получилось, что залетела, а потому что — люблю. Осознание этого факта навалилось вместе с отчаянием. Почему до меня все доходит так поздно?

— Эй, малыш, — позвала я. И потом уже громче: — Ну, дай маме знать, что с тобой все хорошо. Мама волнуется…

Я впервые сознательно назвала себя мамой. Тишина в доме, тишина во мне, даже желудок сдался и обречённо замолчал. Только сердце бешено тук-тук, тук-тук…так громко, что оглушает, и удивительно, ну как никто не услышит этого громогласного стука, не придёт, не спасёт? Я ждала шевелений ребёнка долго, так долго, что уснула. А когда проснулась, все было также. Новое пятно крови на постели, протекла, несмотря на прокладку, а малыш молчит, не шевелится совсем…

Глаза застилали слёзы. Ну почему же все так паршиво, почему не может быть так, как у обычных, нормальных людей? Я у меня есть две простыни, обе помеченные моей кровью. Я смогу сделать веревку.

Каждую из простыней я распорола надвое, и связала так крепко, насколько позволили мои ослабшие руки. Шевелить пальцами мне было сложно, в ушах тонко звенело — я пила одну лишь воду уже третий день. А когда веревка была готова, отчаяние накатило с ещё большей силой. Только сейчас я поняла, что её некуда привязать. Кровать была слишком далеко от окна, и она была дурацкой — деревянный параллелепипед, без ножек или витых спинок. Лаконичное дерево, удобный матрас. Батареи как таковой тоже не было — пластины отопления были утоплены в стену, я сломала все ногти, пытаясь добраться до трубы, которая там, в глубине, наверняка была. Лёгкий комод или столик не годятся. До ванной слишком далеко, мне не связать такой веревки, материалов не хватит… А потом вспоминала, что там, за садом еще и высокий забор…В общем бельё я испортила зря. Зато в нелепых хлопотах прошёл почти весь день, порой я даже забывала о том, насколько голодна. Пыталась вспомнить, а шевелился ли ребёнок в течение дня — и не могла.

Схватки — если это были они, периодически происходили. Я замирала и пыталась расслабиться. Они проходили, но не сразу, истрепав все нервы. Сейчас я лежала и глядела в потолок. Руки гладили живот, стараясь добиться от него отклика, причём я делала это неосознанно, уже по привычке. Рано, говорила я. Совсем рано, никуда не годится. Сиди внутри, до самого сентября, ну куда нам спешить?

— Сынок? — позвала я. Безрезультатно.

За окном мне почудилось движение. Я повернула голову — рыжий кот сидит на подоконнике. Тот самый, изображение которого у меня уже есть.

— Привет, — поздоровалась я.

Кот вальяжно потянулся всем своим холеным телом. Затем спрыгнул с подоконника в комнату, огляделся. Судя по всему, он нисколько не боялся, наверное, это его дом. Да и где ему ещё жить, такому толстому, не в лесу же. А кот тем временем запрыгнул на постель, потыкался лицом в мои руки, лежащие на животе. Мол, сколько можно себя-то гладить, если я пришёл? Я засмеялась, отняла одну руку, приглашая. Кот, тяжёлый, тёплый, лег прямо на мой живот, я поерзала, устраиваясь поудобнее, и погладила рыжего наглеца. Тот замурлыкал от удовольствия и тихонько выпустил когти в ткань футболки, скрывающей живот, чуть царапая кожу.

— Вот наглый, — восхитилась я.

Я была рада хоть такой компании. Накатило умиротворение. На мне лежал тёплый кот, он мял мой живот лапками и с упоением мурчал, на меня светило солнце, заглядывающее в окно, яркое, весеннее. И на секунду я забыла о том, насколько все паршиво. Улыбнулась. И тут из глубин моего живота навстречу лапкам кота раздалось лёгкое движение. Я замерла, не веря себе самой. Но движение повторилось, на этот раз уже увереннее. Даже кот его почувствовал и навострил уши. Я снова засмеялась, но теперь уже от счастья. Ребёнок во мне жив. А как выбраться из этой передряги я ещё придумаю.

Мои пальцы перебирали длинную мягкую шерсть кота. Наткнулись на ошейник. Да, кот явно был домашним.

— Спасешь меня ещё раз?

Кот зевнул. На кусочке бумаги ненавистным серым карандашом я написала записку. Не стала даже перечитывать, ибо содержание было очень похоже на бред душевно больной. И когда кот ушёл, он унес мою записку, свёрнутую трубочкой и прикрепленную к ошейнику с собой.

Наступила ночь. Я уже сбилась со счёту какая. Сегодня я спала без света. Точнее не спала, а просто лежала и смотрела в серый в темноте потолок. Ребёнок слегка шевелился, это радовало. Но промеж моих бедер было сыро. Я знала, что это кровь. Знала и боялась встать, а вдруг спровоцирую ещё большее кровотечение? И боялась увидеть её, такую алую, яркую. Словно, если я не буду обращать внимания на проблему, она рассосется сама собой. А темнота успешно помогала мне лгать самой себе. Я думала о рыжем коте. Вернулся ли он к своему хозяину? Заметил ли тот мой бред, излитый на бумагу? Поверил ли в него?

Где-то далеко в глубинах тёмного пустого дома что-то гулко грохнуло. Шум растворился, словно его и не было, и на мгновение я испугалась, а вдруг и правда галлюцинации на почве стресса и истощения? Но звук повторился, еле слышный, далекий, но такой желанный, говорящий о том, что я в этом склепе не одна.

Мне казалось, что жизнь моя уподобилась песочным часам. И песчинок, которые стремительно утекали, становилось все меньше. И некому было перевернуть часы, чтобы запустить цикл по новой. И то, что песчинки, которые символизировали мгновения моей жизни, были укрыты от внешнего мира за хрупким стеклом, тоже пугало. Одно неловкое движение, и все минуты, часы, секунды мне отмеренные просто рассыплются по полу вперемежку с битым стеклом.

Ночь тянулась и тянулась. Невыносимо, томительно долго. Так, что не получилось бы насладиться ею, даже скажи мне, что эта ночь последняя. Я вспомнила, как меня раньше мучило, бесило ожидание. Ждать для меня значило — ждать Алика. Я ждала, ждала…господи, глупости какие. Сейчас я ждала, позволят ли мне жить дальше. Позволят ли родиться ребёнку, который рос в моём животе. Вот это, я вам скажу, ожидание. Все остальное хрень.

Шум, который подарил мне надежду, растаял, растворился в ночной тишине. Сейчас её нарушало лишь пение какой-то пичужки за моим окном. Быть может, это соловей. Интересно, как выглядит соловей? Никогда не видела…что за дурость в голову лезет?

Грохот повторился. Я сконцентрировалась. Он шёл откуда-то снизу. И определённо источник шума находился в том же склепе, что и я. Быть может, первый этаж или подвал, наверняка здесь есть подвал. Кто может грохотать ночью в подвале? Привидение? Ха-ха.

— Ну давай же, — сказала я тому, кто производил шум. — Кем бы ты ни был. Хоть Дракулой. Хоть привидением. Да бог с ним, пусть даже Эльзой, я и на неё согласна…

Прогрохотало снова. Я ждала и смотрела в потолок. Он был белым, скучным. Если бы у меня были силы, я бы притащила стремянку, взобралась на неё и раскрасила это полотно во все цвета радуги. Но так как сил не было, оставалось лежать и смотреть на то, что есть. Кровотечение прекратилось, и теперь кожу стягивала корка подсохшей крови. Я решила не вставать, терпеть до утра. А потом и помоюсь, и попью. Не буду ходить лишний раз. Зачем испытывать судьбу, я же могу потерпеть…

Тишина, опять тишина. Даже птичка, кем бы она не была, улетела. Наверняка у неё нашлись более увлекательные дела, чем развлекать беременную, умирающую от голода и запутавшуюся в собственной жизни женщину. Начало светать. Вот полежу ещё час и встану, точно встану, решила я.

Внизу пронзительно взвизгнул металл. Быть может, там и правда мертвец выбирается из гроба, замурованного в бетон? Например, бабушка Эльзы… снова ха-ха. Видимо чувство юмора вытекло из меня вместе с кровью. В конце длинного коридора послышались шаги. Я напряглась. Сейчас. Сейчас меня спасут. В дверь трижды постучали.

— Я здесь! — хрипло сказала я. Прокашлялась и сказала громче: — Я здесь!