Разыскивается миллионер без вредных привычек (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 26

— Правда, — оскорбилась я.

— А можно с тобой?

Посмотрела на часы — до школы время ещё есть, если каникулы не начались ещё. Тем более их дом, мимо которого мы прошли выглядел мирно, ребёнка там явно не хватились. И пошли собирать моих собак, все семь штук. Хозяева при виде Никитки не удивились, им было абсолютно все равно.

— Дай мне поводок, — попросил он. Я выделила ему поводок Ириски. — Эй, это не собака даже!

Я засмеялась и выделила ему ещё и Роджера. Зато с этим следопытом не потеряться. Ребёнок в восторге, ребёнок в восторге. Идеально! Я сижу в тенечке, а Никитка носится по заросшему стадиону, собаки за ним. Кидает палку — приносят. Ну, кроме Наполеона и Ириски, те привычно со мной рядом.

— Пора возвращать собак! — крикнула я.

— Ну вот… если так, я каждый день согласен рано вставать.

Мы развели питомцев по домам. Остановились неловко на подъездной дорожке.

— Тебе в школу?

— Да…

— Тогда пока.

Уходить не хочется, раздумываю, стоит ли войти в дом? Проверить, как няня там. Ей ещё ребёнка в школу отвозить. Или не вмешиваться?

— Настя…я тебя ещё ночью попросить хотел, только боялся. У меня последний звонок сегодня. Все с мамами и папа и будут. Я хотел папе сказать, но ему же по работе надо… Ты может сходишь со мной?

У меня буквально перехватило судорогой сердце. Смотрю на него — маленький большой ребёнок. И стесняется, и переживает, что отвечу. Помню, как волновалась в детстве на утренниках, придут мои или нет. Потом конечно отпустило… Наверное, в восемь лет это все ещё безумно важно. Я кивнула. Вошли в дом, даже не заперто было. Никитка умывался, я разглядывала бардак на кухне, и все ожидала, явится ли няня. Не явилась. Спит, что ли? И не подумаю тарелки мыть. Пусть сама моет.

Тарелки я мыть не стала. Сбегала к Тане. Таня была против, но я все же принарядилась прибегнув к хозяйскому гардеробу и даже чутка подкрасилась, дабы не ударить в грязь лицом. Никитка явился уже отмытый дочиста, в костюме тройке, белоснежной рубашке, с галстуком. Я чуть не прослезилась от умиления — ещё один идеальный мужчина растёт! Мы написали записку и прикрепили её к холодильнику, вдруг няня все же проснётся.

Шли на остановку. Я держала за руку этого красивого и серьёзного мальчика, и думала, что вполне могла бы быть его матерью по возрасту — мне двадцать восемь, ему восемь. Надеюсь, окружающие так и думали. Пусть неправда, но приятно же.

— А я ни разу не автобусе не ездил, — доверительно сказал Никитка.

— Бедный ребёнок, — вырвалось у меня.

На сам автобус он взирал с восторгом. Все две остановки не отлипал от окна, словно не видел всего этого из папиного БМВ. Выходил с явным сожалением.

— Ещё на метро хочу.

Я улыбнулась и потрепала его по макушке. Классный руководитель уже собирал детей, я представилась другом семьи и вручила Никите букет, который мы купили в магазинчике напротив.

— Ты самый красивый мальчик в этой школе, — Никита насупился, а я рассмеялась: — да не бойся, не слышит никто.

Тем самым временем, совсем близко, в большой Покровке страдала Таня. Раньше, она работала няней. С девятнадцати лет уже. Иногда задерживалась в семье на пару месяцев, иногда на пару лет. Она была на хорошем счету — Таню буквально передавали из рук в руки. Но то раньше. Сейчас она работала не няней. Мамой.

В первый раз так… Раньше она приходила в восемь, уходила в шесть, круг её обязанностей был строго определён. А теперь… иногда казалось, что они с Тотошкой одни в этом мире. И что это правильно. Ни к одному живому существу Таня ещё не привязывалась так сильно, яростно даже.

Тотошка засыпал. Имел привычку вскакивать чуть не в пять, носиться по дому с топотом, тащить на улицу, гоняться за голубями, бросать камушки в лужи. Иногда, если погода была хорошая, Таня доходила с ним до самой речки, вот уж тогда Тотошка был в восторге. А сейчас… четырнадцать дней осталось… и сопит лежит рядышком. Пока не уснёт, не отпустит. И прядку Таниных волос в кулаке держит, как гарантию того, что не убежит глупая нянька.

Вроде уснул. Таня тихонько высвободила волосы из маленького кулачка. Полежала бы рядом, да дел ещё куча… Но Тотошка распахнул глаза.

— Мама.

— Таня, — попросила она. И по слогам повторила: — Та-ня.

— Мама, — упрямо повторил мальчик.

И снова за прядку схватился, чтобы не ушла. Таня прилегла рядом, обняла своего детёныша. Чужого, точнее, но сердцу разве прикажешь??? Оно совсем слушать доводов разума не хотело. Дыхание ребёнка выровнилось, кулачок разжался. Встать нужно сейчас, а слезы на глазах, и ещё бы вот пять минут… Но пять минут чужого ребёнка своим не сделают, только измучают.

И постоянно ощущение, что пора прощаться, хотя две недели впереди ещё. И Настька со всеми её проблемами тоже сразу в сторону отошла. И не понимает, как Тане хреново сейчас. Но хотя бы делает вид.

Время только девять утра, Тотошка уже уснул. Теперь можно немножко о себе подумать, если бы думалось. Хотя бы в душ сходить. Приготовить обед. Поплакать. И как на все время найти? В душ Таня успела. А обед и слезы решила совместить. Так и стояла — хлюпала носом и суп готовила, с мелкими дорогими макаронами. Тотошка нравится. Иногда слезинка срывалась и расплывалась каплей на тёмной столешнице, тогда Таня размазывала её пальцем, и продолжала дальше чистить морковку, глубоко уйдя в свои нелёгкие мысли.

— С вами все хорошо?

Вопрос прозвучал резко, из-за спины, негромким приятным голосом. Мужским. Таня даже не задумываясь ответила:

— Так себе.

А потом опомнилась, завизжала и вскочила на ноги. Мужчина стоял на её, то есть на хозяйской кухне! В кухню вели две двери, одна из коридора, а вторая из сада. Незваный гость стоял у уличной стеклянной двери. Танька не растерялась, покрепче обхватила нож и метнулась вглубь дома. По дороге схватила телефон лежащий на тумбе. Нет, она и не подумала убегать — у неё же детёныш! Детёныша нужно защищать.

Она не подумала и о том, что это может быть, например электрик. Как он войти мог, если дом заперт! Залетела в детскую, схватила тёплое сонное тельце, к себе прижала. Нож вперёд выставила, так как мужчина за ней пришёл.

— Сейчас мы уйдём, — сказала она максимально спокойно. — Просто уйдём. Делайте с домом, что хотите, насрать мне, я не сторож. Но меня с ребёнком выпустите!

Рука дрожала, и ножик в ней ходил туда сюда. Тотошка проснулся, зарезал, а держать его одной рукой непросто — тяжеленький уже. Мужчина, видимо, все же испугался, руки даже поднял.

— Сдаюсь, — сказал он. — Я вас не пытаюсь отвлечь, просто поверните, пожалуйста, направо голову.

Танька осторожно повернула. Ну и чего там такого, справа? Стена в серебристо-голубую полоску. Фотография в рамочке — на новый год Тотошку увозили отдыхать к папе на две недели, дав Таньке отпуск. На фотографии мамаша, которую Таня сейчас ненавидела, и Тотошка, на руках у незваного гостя. Танька ойкнула и выронила нож. А папа, а это папа, как она могла забыть, сто раз фотографии видела, да и самого живьём, год назад! Подобрал ножик сразу, от греха.

Таня спустила с рук тяжёлого Тотошку. Он стоял и сонно тёр глазки — поспать успел всего ничего. Потом прямиком направился к отцу. Танька отвела взгляд, нет, не из ревности, просто неудобно — чуть не прирезала мужика в его же доме.

— Папа, — чётко сказал Тотошка, приведя Таньку в изумление.

Гость, точнее, хозяин, удивление это разглядел, улыбнулся.

— Я его три раза в месяц к себе забирал, на выходные. Меня папой называет, а Олю мамой ни в какую.

Танька не стала говорить, что мамашу ребенок видит не чаще отца. Но удивилась, вот значит куда от неё Тотошку забирали, а она думала мамаша его по своим тусовкам таскает. А ребёнок решил пояснить, кто здесь кто. Отошёл от отца, подошёл к няне. Обнял за ногу.

— Мама. Папа — мама.

Вот теперь то Тане стало неловко в прямом смысле слова. Была бы Настей, покраснела бы целым полем алым маков. Подхватила ребёнка снова на руки, проскользнула мимо отца на кухню, спасать суп нужно. По дороге шёпотом выговаривала — ну какая же мама, если Таня?