Опасная красота. Поцелуи Иуды (СИ) - Юраш Кристина - Страница 56

Кардинал такого, разумеется, не допустит!

А сегодня он как раз уехал по неотложным делам на целый день, поэтому Анежка Гурович не могла отказать себе в удовольствии провести с доставленной в полицию вертихвосткой разъяснительную беседу.

— Отпустите меня, сестра, пожалуйста… — проблеяла Виола. — Не знаю, что на меня нашло! Я больше никогда его не надену, клянусь, никогда в жизни!

Анежка Гурович повела носом, вдыхая тонкий цветочный аромат духов паршивой срамницы. Виола Амато чем-то напоминала ей эту сучку Монику Калдер, которая поехала с его Высокопреосвященством в Кергилен вместо нее!

Такая же с виду совершенно невинная и сладкая, а на деле мерзкая, грязная, подлая похабница! О, с каким бы удовольствием сестра Гурович сомкнула на ее тонком горле свои пальцы! В приступе дикой, яростной, всепоглощающей ревности Анежка Гурович в ту ночь изгрызла зубами всю свою подушку!

— Никогда не наденешь? Да что ты такое говоришь, лживая проститутка? — грубо выкрикнула Гурович и, нависнув над Виолой, с силой пихнула ее в плечо. — Я-то думала, ты скажешь: сестра Гурович, я сожгу эту непотребную одежду, я не хочу стать охальницей и подвергнуть себя искушению совершить этот грех снова… Место таким вещам — только в костре! Ты поняла меня, прошмандовка? Сними его! Сними прямо сейчас!

Девушка, всхлипнув, принялась стягивать с себя красную тряпку, причитая, что готова сжечь все свои вещи, готова сделать все, буквально все, что угодно, только бы сестра ее отпустила.

— Отпустила? — закричала Анежка, и с размаху ударила Виолу по щеке. — А это что? Это что такое, грязная шлюха? Разве порядочные женщины носят такой бюстгальтер?

Чувствуя непонятную взвинченность, сестра Гурович ухватила девушку за грудь, упакованную в бесстыдный лифчик, который практически не скрывал розоватые соски.

Полная, нежная, зовущая плоть, а пуще того дикий страх, застывший в глазах оступницы, как-то странно отдались внутри, и, к своему ужасу, Гурович почувствовала, что влажнеет, но остановиться уже не могла.

— Это что за трусики? — распаляя себя еще больше, сестра дернула тоненькие полоски стринг на бедрах Виолы, ткнув прямо девушке в выбритый лобок. — Такие носят только развратные, сластолюбивые… блудницы! И если ты надела на себя такое белье, значит, ты одна из них! Маленькая распущенная сучка! Мокрощелка! Давалка! Блядь! Ты даешь мужикам? Даешь себя трахать, да? Засовывать член в свои сладкие щелочки?

Девушка, прикрывая ладонями груди, билась в истерике, а Анежка осыпала ее самыми грязными, запретными словами, возбуждаясь все сильнее и сильнее.

Грязные слова всегда возбуждали Анежку Гурович.

Просунув свои толстые, мясистые пальцы Виоле между ног, офицерша нащупала клитор и грубо дернула.

— Что вы делаете, сестра? Не надо! — прорыдала Виола Амато, пытаясь сдвинуть ноги, но, не обращая внимания на ее сопротивление, сестра Гурович коротко ударила ее прямо по сухому междуножью.

— Заткни свой мерзкий, поганый рот, шлюшка! — приказала Анежка и, без труда раздвинув бедра Виолы, опустилась на колени и впилась ей между ног.

Чувствуя, как обмякает тело жертвы и увлажняются напряженные складки, Гурович с яростью вылизывала горячее лоно, оттягивая зубами половые губы, и просовывая свой толстый язык глубоко вовнутрь девушки, толкалась им в стенки влагалища.

Виола Амато уже не сопротивляясь. Прикрыв ресницы, она слабо подавалась навстречу сосущему и лижущему рту Анежки и глухо постанывала.

— Твоей дырочке нравится мой рот, а шлюха? — смакуя текущий из девушки нектар, спрашивала задыхающаяся сестра Гурович, грубо сжимая бедра Виолы. — Испорченная дрянь! Мужики когда-нибудь делали с тобой подобное?

— Н-н-н-нет… — прошептала Амато — ляжки ее были широко разведены, а на щеках играл румянец.

Она уже не сопротивлялась, когда Анежка поставила ее на колени и вынудила опереться локтями об пол, заставив высоко выпятить бедра, между которых во всей красе мокло в ее смазке и слюнях Гурович лоно, похожее на нежный розовый цветок в каплях росы.

И тогда офицер Анежка Гурович достала из своей сумки вибратор, который теперь постоянно носила с собой, плюнула на него и на четверть вставила в аппетитную зовущую, доверчиво раскрывшуюся перед ней щель.

— Что это? — взвизгнула Виола, которая никак не ожидала подобного, и попыталась соскользнуть, но проделать это с мощной офицершей было невозможно. — Нет, он слишком… большой!

— Как раз, чтобы удовлетворить твою ненасытную щелку, курва! — сказала офицер Гурович и всадила искусственный член до самого упора. — Я убью тебя, ты поняла? Убью за то, что ты посмела встать между мной и им! Ты сдохнешь в страшных, страшных мучениях, уж я позабочусь об этом!

Орудуя фаллоимитатором во влагалище плачущей и стонущей Виолы Амато, другой рукой Анежка Гурович ласкала себя, представляя, что это нож, который входит в сердце Моники Калдер.

Нож входил и входил в мягкое влажное податливое сердце суки много-много раз, а потом оттуда брызнуло что-то клейкое, прозрачное, и, слизав эту влагу и из щели, и с какого-то слишком толстого и продолговатого ножа, Анежка Гурович, в экстазе закатив глаза, кончила так бурно, как не кончала еще в своей жизни никогда.

В следующую субботу в бар под фривольным названием «Лова Лова» я приехала со значительным опозданием. Честно говоря, и вовсе не хотела идти, но звонок Фелиции, которая заявила, что, «если ты, Калдер, не поднимешь свою задницу и живо не притащишь ее сюда, то я сделаю это сама!», скорректировал мои планы.

Как ни странно, местечко оказалось очень дерзким — с красными кожаными диванами, различными рисунками скелетов и всякими необычными деталями, вроде висящего на стене велосипеда и — прямо-таки забитом посетителями, видимо, соскучившимися по подобному.

Великолепная толпа танцевала и просто хорошо проводила время, и я как-то удивительно легко вписалась в эту тусовку наряду с Фелицией и тремя ее подругами — очень хорошими девчонками, двоих из которых я шапочно знала.

Лишь одно не давало мне покоя — радостные глаза Фели. Я никогда не видела ее такой сияющей, открытой, такой влюбленной и по-настоящему счастливой. Даже несмотря на громкую музыку, она успела все уши нам прожужжать о своем ненаглядном женихе. Похоже, Фелиция действительно влюбилась, по-настоящему влюбилась, может быть, впервые в жизни…

Она так сильно хотела мне угодить, загладить свою вину, и при этом выглядела такой восторженной, даже отдаленно не подозревающей, ради чего на ней женится Итан Энглер, что мне становилось все паршивее и паршивее.

Я точно знаю, что он ее не любит, что она для него — лишь прикрытие своей нетрадиционной ориентации, но я должна промолчать.

Страшно даже представить, что станет с ней, если заикнусь об этом…

Но, пожалуй, будет еще хуже и безжалостней, если я промолчу. А вдруг она когда-нибудь застанет его с любовником? Каким ударом это станет для нее…

В моей жизни было так много лжи, так много секретов, в которых мне еще только предстояло признаться любимому мужчине, так пусть будет хотя бы одной тайной меньше.

Пусть я просто впервые за долгое время скажу тяжелую правду, уберегу ее от ошибки, даже ценой разбитого сердца…

Самое главное, что, даже если правда выйдет наружу, это не должно грозить самому Итану никакими карами, ни епитимьей со стороны нравственников, ни тем более отправлением в Поселения.

Я точно знаю, что Коул Тернер теперь не будет никого карать…

— Послушай меня, пожалуйста, Фели, — склонившись к ней, проговорила я, улучив момент, когда музыка затихла, и ее подружки отправились на сцену участвовать в каком-то конкурсе с призом — бутылкой шампанского. — Я понимаю, тебе будет тяжело это слышать, но ты не должна выходить замуж за Итана Энглера.

— Почему? — улыбка, не сходившая с ее лица весь вечер, сползла, и подруга удивленно захлопала ресницами. — А, я поняла — ты все-таки его любишь…

— Нет! — перебила я, не зная, как сказать, действительно, не зная, как рассказать то, что собиралась. — Дело не во мне. И даже не в тебе! Дело в нем!