Наследница достойных (СИ) - Ваганова Ирина Львовна - Страница 5

— Нет у меня ничего, — раскрыла я ладонь, — сама голодная, как медведица в марте.

Пес шумно вздохнул, вернулся к хозяйке, заворчал. Старушка подняла голову и уставилась на меня бесцветным взглядом.

— Здравствуйте! — шагнула я вперед. — У вас что-то случилось? Могу я помочь?

— Заразы не боишься?

Я отрицательно покачала головой, крестьянка поднялась и махнула, приглашая следовать за ней. Мы зашли в полутемный сарай. В нос ударил запах гноя и прелой соломы. На земляном полу в беспорядке лежали неподвижные овцы. Несчастные животные не имели шерсти, а тельца их были усеяны большими и маленькими язвами.

— Болеют? — спросила я, проглотив вставший в горле комок.

— Сдохли, — без тени сожаления сказала старуха. — Надо в яму перетаскать да землей засыпать. Одной никак не справиться.

— А где же ваши родные? — Я не сомневалась, что в большом доме с таким обширным хозяйством должно жить человек семь, а то и двенадцать.

— В город подались. Жрать-то нечего теперь будет.

Я чуть было не спросила, как же они оставили старуху одну и даже не помогли захоронить погибших животных, но смолчала, опустилась на корточки, попыталась приподнять ближнюю ко мне овцу и резко отдернула руку.

— Шевелится! — Животное открыло круглый глаз и уставилось на меня. — Живая. Смотрит!

— Не до шуток, — сердито отозвалась бабка и склонилась рядом со мной. Овечка приподняла голову и едва слышно заблеяла. Из дальнего угла эхом отозвалось еще несколько слабых голосов. — Вот чудо-то! Правда, живая!

— Водички им, может быть? — предложила я. — Где взять, скажите. Принесу.

— Еще не хватало! — выпрямляясь, старуха всплеснула руками. — Господа за моей скотинкой станут ходить. Чего выдумала? Иди в дом. Управлюсь.

Могла бы я, конечно, послушаться и уйти. Безумно хотелось посидеть под крышей, пожевать хотя бы черствый ломоть хлеба, выпить молока. Но без спросу я все равно постеснялась бы, так что предпочла остаться с хозяйкой.

Довольно долго мы занимались овцами: перестелили солому в загоне, напоили всех по очереди и перенесли на чистую подстилку. Некоторые овечки поднимались на дрожащие ноги, другие лежали и жалостно блеяли. Принять их за мертвых теперь было невозможно. Видимо, кризис миновал.

В дом я зашла настолько измученной, что едва не упала сразу же за порогом. Бабка, напротив, выглядела свежей, будто работа придала ей сил. Она уже не хмурилась, хотя и приветливым ее обтянутое тонкой сморщенной кожей лицо назвать было нельзя. Со мной она возилась с тем же суровым видом, что и с овечками. Словно по обязанности, помогла умыться, накормила остывшей кашей, напоила квасом. Я с облегчением скинула надоевшие ботинки, сунула ноги в любимые туфли, мысленно радуясь, что захватила их с собой. Сменила платье на просторную рубаху, которую выделила мне хозяйка:

— Не брезгуй. Стираное.

Поток моих благодарностей встречала кривой усмешкой. Но когда я улеглась на постеленную на огромном сундуке перину и с наслаждением сомкнула веки, старуха присела на край, погладила меня по руке и шепнула:

— Откуда ж ты явилась, голуба? Я уж думала, все отзывчивые сгинули.

Ответить я не успела — провалилась в черноту вязкой дремы.

Наутро я открыла глаза, только когда надоедливый солнечный луч не оставил ни малейшей возможности подремать. Ярким светом была заполнена вся чисто убранная горница. Над чугунным котелком на столе поднимался дразнящий парок, распространяя запах вареной картошки. Рядом на белой, расшитой замысловатым узором салфетке лежали блестящие мытой кожурой пупырчатые огурчики и толстые ломти хлеба. Я соскочила с постели и, подбежав к столу, сняла тряпицу с горлышка кувшина. Квас! Мне еще вечером очень понравился кисленький, отдающий ароматом мяты напиток. Налила в глиняную кружку, выпила жадными глотками, налила еще, огляделась.

В доме, судя по тишине, никого не было. Со стороны деревни слышалась перекличка петухов, да под окном цвенькала синица. Краем глаза я заметила свернувшегося на лавке дымчатого кота. Не стала его тревожить. Спешно оделась, причесалась и села завтракать. Вскоре в сенях затопали. Я, продолжая жевать, обернулась к входящей в горницу хозяйке. Старуха не выглядела такой угрюмой как накануне, но улыбчивой не стала. Пошаркав к столу, она положила и развернула узелок:

— Вот. В дорогу тебе собрала. Яйца вкрутую, хлеб, огурцы с грядки. Помыла. Сала чуток. Сыр овечий.

— О! Спасибо, очень кстати, — я спешно развязала кошелек, вытряхнув на ладонь несколько монет. — Сколько должна?

Старуха выбрала самый маленький кружок и прижала кулак с ним к груди:

— На удачу.

— Возьмите еще, — настаивала я, — вы так меня выручили!

— Это я тебе должна, Голуба, — покачала головой хозяйка, — животинки-то мои, пойди-глянь, все на ножки поднялись, травку щиплют. — Она часто заморгала и смахнула пальцем несуществующую слезу.

Своей заслуги я не видела, но спорить не стала, еще раз поблагодарила за приют, спрятала дареные припасы в котомку и попрощалась. Выйдя за ворота, полюбовалась голенькими овечками, пасущимися на пустыре, где еще месяц назад стоял соседский дом. Животные выглядели вполне здоровыми, кожа у них очистилась от нарывов и успела покрыться легким пушком. Если так пойдет и дальше, к осени овечки совершенно обрастут.

Дорога вела на восток, я пошла по ней, не спускаясь к реке. Каждый шаг отдавался болью в натруженных мышцах, косточки у больших пальцев ног нестерпимо ныли. Я ругала себя за то, что не наняла лошадь, но помня вчерашние злоключения, сомневалась, что потрачу время с пользой. Лучше попытаю счастья в следующей деревне.

Зияющая пустырями улица отняла надежду. И во второй деревне встретили меня неласково.

— Иди-иди, куда шла, — в ответ на обращение грубовато прохрипел мужик, оседлавший лавочку около крайнего дома.

Я не рассчитывала найти кого-то более приветливого и продолжила расспросы:

— Где можно нанять лошадь? Хорошо заплачу, не сомневайтесь.

— Чего сомневаться-то? — ухмыльнулся крестьянин, — я б и сам заплатил за конягу, только пали они все.

— Как это все? — изумилась я. — До единой?

— Одна осталась, да ты опоздала. Рыжий Лука — хозяин ее — с перепугу на сторону подался. Еще на заре уехал.

Я поправила лямку импровизированной сумы на плече, вздохнула полной грудью, чтобы придать себе бодрости, и пошагала по улице, стараясь не прихрамывать. С каждым шагом это становилось все труднее. Мужик оказался прав. Где б я ни просила помощи, получала либо отповедь, либо молчаливый презрительный взгляд. Оставалось теряться в догадках — что так злило деревенских? Неужели незнакомая, хорошо одетая и симпатичная девушка внушала им опасения?

Миновав редкую рощицу, где среди берез и орешника затесались молодые елочки, воинственно топорща темные ветви, я заметила на дороге кибитку. Не тот ли это крестьянин, что покинул деревню, испугавшись падежа лошадей? С какой бы целью он ни остановился, нужно догнать. Я пустилась бежать. Котомка с переброшенным через лямку дождевиком страшно мешала, в бок при каждом шаге ударял лежащий в кармане револьвер, но я не замечала ни этих неудобств, ни боли в ногах. Только бы успеть! Уговорю хозяина подвезти меня хотя бы до предгорий, отдам все деньги, лишь бы он согласился.

Бег разгорячил меня. Пот заливал глаза, но я не сбавляла темпа. Кричать точно не смогла бы, поэтому, если кибитка тронется, я опять останусь на дороге одна.

Все ближе и ближе зашторенный кузов фургона, я уже могла разглядеть выцветшие заплаты на линялом холсте, задок телеги из небрежно сколоченных брусков, неподвижные колеса. В кутерьме мыслей рождались робкие сомнения: почему путник остановился в чистом поле?

Вопрос оказался не праздным. Обогнув кибитку, я увидела лежавшую на дороге лошадь. Она не шевелилась, не дышала, не похрапывала, только желтоватые хлопья пены на темно-коричневых боках свидетельствовали о том, что еще недавно животное тащило повозку. На обочине растянулся мужчина, высокая трава почти скрывала его, и я обнаружила присутствие человека не сразу. Он, услышав мое учащенное дыхание и вырвавшийся разочарованный возглас, приподнялся на локте. На заросшем рыжей бородой лице выделялись яркие голубые глаза. Кепка со сломанным козырьком съехала на затылок, ворот рубахи распахнулся, открывая волосатую грудь. Мы уставились друг на друга.