Горный поход - Горбатов Борис Леонтьевич - Страница 27

— Даешь образцовое наступление к дню Первого августа!

У него хороший, зычный, веселый голос, у нижегородца Дядюкина. И захромавший Ширяев прибавляет шагу.

— Не могу отстать! — кричит он. — Даешь к Первому августа… образцы… наступления. Даешь Пирсагат!

А после наступления, боя, обороны собирается у котелков отделение, и отделенный командир подводит итоги соцсоревнования, отмечает лучших, критикует отстающих, — настоящий политический руководитель отделения.

Ночью у костра сидит и лежит отделение. Звездная южная ночь опрокинулась над бивуаком, растеклась по небу, замерла.

— А вот скажите, товарищ отделком, у меня вопросик такой. Почему тут народ пшеницу мало сеет и чем же он живет? — Боец приподнимается и ждет ответа.

И отделком, напрягая память, вспоминая слышанное на политзанятиях, на инструктаже, начинает рассказывать об этом народе, почему он пшеницу мало сеет, откуда сюда пшеница идет и как тут советский чай цветет и нас от заграницы избавляет.

Будут еще и еще вопросы. Могут спросить и о том, почему звезда в небе висит и не падает, и о том, какие теперь права колхозникам дадены, и о том, есть ли все-таки бог или нет, и о том, верно ли, что война скоро будет и какая она будет. Мало ли о чем можно спросить!

И на все эти вопросы вчерашний станичник, сегодняшний младший командир Рабоче-Крестьянской Красной Армии, должен дать и даст по мере своих сил простой, толковый ответ.

Стоит над костром ночь, не похожая на кубанскую степную ночку. Горы тут выше колокольни станичной. Ночи тут холодные. Завтра вставать рано надо.

Спит отделение. Спит младший командир. Рот у него приоткрыт. Снится ему золотая Кубань и девушка в беленьком платочке…

В ущелье реки Гедис-Дераси, впадающей в Куру, притаенно замер полк.

У мельницы, работающей на воде быстрой горной реки, — штаб полка. В расщелине между скалами — телефонная станция. Неподалеку, в леску, коновязь: кони лениво жуют сено.

На горе на дереве наблюдатель Юрченко. Бинокль его нацелен через Куру на другой берег, туда, где противник.

Рыскает по берегу разведвзвод Комахидзе, собирает данные о синих.

Ночью переправа.

Грохот стоит в верхней части ущелья: валят лес для моста. Огромные деревья покорно падают под топорами и пилами саперов.

Роты укрыто расположились по всему ущелью. На кусты наброшены палатки, сверху они замаскированы листьями. Под палатками кучки бойцов. Прорабатывают правила переправы.

Солнце играет в реке. Наблюдателю Юрченко видно: Кура глянцево блестит, как только что вымытая спина юрченковской лошади.

Весь день в штабе полка разрабатывают план переправы. Дело нешуточное: форсировать полком бурную, горную широкую реку.

Два с половиной метра в секунду — вот скорость Куры. Полногрудая, могучая, быстрая, она мчит свои воды стремительным гоном. Будет сносить к черту наши плоты и бить их, как щепки, о камни.

— Мы брали горные хребты, возьмем горные реки!

Командир полка Левушкин задумчиво смотрит на реку. У Левушкина орден Красного Знамени. Дело было так.

В июле девятнадцатого года во главе батальона наступал комбат Левушкин на селение Бори-Ренек против белых банд Юденича.

Батальон подошел к реке Луге и был внезапно обстрелян пулеметным и ружейным огнем противника.

Батальон был только недавно сколочен; Левушкин, командовавший раньше ротой, недавно назначен комбатом. Первая рота, услышав выстрелы, растерялась, дрогнула.

Левушкин увидел, как побежали назад испуганные стрелки первой роты, и закричал им:

— Куда вы? Эх, герои!..

Он бросился в роту, которой командовал раньше, крикнул командира взвода и нескольких бойцов и вместе с ними бросился в реку, вплавь.

Под пулями Левушкин и его товарищи выбрались на белый берег и открыли со своей стороны огонь.

Увлеченный геройским примером комбата, бросился в реку еще взвод и еще взвод красных. Белые начали отходить в лес. Левушкин вернулся к батальону и организовал переправу.

Он смотрел сейчас задумчиво на Куру. Фыркающая, как норовистый конь, мятущаяся, пенная Кура не похожа была на плавную, ровную русскую Лугу.

В первый раз полк форсировал Куру.

— Мы брали горные хребты, возьмем и горные реки!

Лунная, раздумчивая ночь. Освещенное луной, сверкающее, почти голубое шоссе. В широких берегах полноводная играет Кура. Стынут по берегу в ночной истомной дреме богатые сады. Деревья снизу вымазаны известью; кажется, что это белые родимые березки.

Яблонею пахнет.

Иду по шоссе, прижимаясь к деревьям, маскируясь. Ищу переправу № 2.

Ночью бесшумно, скрытно вышли из ущелий роты. Шли по одному, подогнали снаряжение так, чтобы ни одна пуговица не звякала. В садах залегли, нацелившись на переправы.

Угрюмо молчат орудия. Спят «максимы». Бойцы лежат в садах — ни разговора, ни курежа.

Зябкая ночь. Ежась в шинельке, иду.

Под деревянным мостом, что у самого шоссе, — тяжелый шепот. Скатываюсь туда. Оказывается, тут и есть переправа. На небольшой горной речушке, по которой сплавляют лес в Куру, на бревнах, прижавшись к ним, лежат бойцы.

Ночь стоит над Курой, над горами, над садами, над противником. Лежим, ждем.

Переправа начнется с рассветом.

Взвилась и рассыпалась в небе голубыми искрами ракета. Другая, третья.

Это противник освещает местность, нащупывает нас. Молчат наши орудия и пулеметы. Еще плотнее прижимаются к земле бойцы, пытаясь слиться с нею, утонуть в бесформенном, предрассветном мраке.

Ракеты бьют теперь точно. Противник заметил, должно быть, что-нибудь подозрительное. Горячая будет переправа.

Около меня ничком лежит стрелок-кубанец. Когда ракета заливает нас голубым светом, он крепко зажмуривает глаза. Может быть, он уверен, что этак его противник не разглядит.

Зататакали синие пулеметы, беглым огнем бьют по нашему берегу.

Ахнула, отозвалась наша пушка. Ночь вспыхнула пламенем вспышек. Заторопились, затараторили пулеметы. Ввязалось еще одно орудие.

Гул стоит над Курой.

Первый плот, связанный из поплавков Полянского, спускается на воду.

На нашем берегу быстро связывались плоты. Надутые воздухом поплавки привязывались к доскам, на них усаживалось отделение стрелков с пулеметом.

Первый плот медленно спустился на воду. За ним напряженно следили на обоих берегах.

— Снесет, — прошептал кто-то над моим ухом. — Ой, снесет!

Но плот верно шел через реку, чуть покачивались сидящие на нем стрелки и пригинались, так как перестрелка стала еще горячей.

— А ведь дойдет, — радостно и удивленно прошептал тот же голос над ухом, но вдруг плот начало уносить вниз. Его сносило по диагонали, так что скоро прибило к берегу, но далеко от того места, где предполагалось.

Второй плот, так же как и первый, снесло. Двое бойцов опрокинулись в воду. Один быстро выкарабкался, другой, не умея плавать, стал тонуть. С плота на выручку бросился курсант полкшколы Лисицын и вытащил товарища.

Две винтовки унесло быстрой рекой. Их так и не нашли. На вражьем берегу горячая шла стрельба: переправившиеся пулеметчики прикрывали переправу.

Уже гремели над полком имена первых героев переправы: семь отличных пловцов-тюрок, раздевшись, полезли в ледяную воду налаживать переправу. Они все время находились в воде, натягивали стальной канат, помогали плотам, искали упавшие в воду винтовки. Только иногда выскакивали на берег, голые бегали, чтобы согреться, хлопали себя ладонями по покрывшемуся гусиной кожей телу. На них набрасывали шинели, они кутались в колючее сукно и смеялись. Потом опять бросались в воду.

Всему полку стали известны имена двух связистов — Кошелева и Волчкова.

Они работали на переправе № 2 — один из них переправился с первым плотом, другой остался здесь. Река разметала второй плот. Переправа застопорилась. Как перебросить через реку провод, как связать переправившихся с оставшимися? Не дожидаясь указаний, бросается связист в воду с проводом в зубах и катушкой над головой.