Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита
(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава - Страница 13

Подобных случаев было много. Но обычно старец облегчал болезни не столь явно, а под покровом юродства или обычной в его устах ласковой шутки. Жалуются, бывало, ему на боль в спине от простуды или от усиленных трудов, а батюшка, как бы в шутку, раза два ударит по больному месту, а потом посоветует свой обязательный во многих случаях горчичник, и «тогда все пройдет». Кто верил — по вере своей и получал желаемое. Голова ли болит у кого, батюшка и по голове постучит пальцами или возьмет ее обеими руками и крепко-крепко, до боли, сожмет, а сам все улыбается да приговаривает: «Ну, вот теперь и не будет болеть!» И, действительно, боль вскоре прекращалась.

В доме Ш-вых в Петербурге в ожидании приезда старца собралось однажды (как, впрочем, и всегда это бывало) много народу — своих и чужих. Во всех комнатах и на лестнице толпы гостей, званых и незваных, — все «детки» батюшкины. Раздался звонок. Быстро вошел старец, поддерживаемый хозяевами под руки, и на ходу благословлял, спрашивал, выслушивал, утешал… Одна женщина со слезами просила старца помолиться: ей предстояла операция по поводу рака груди. С ласковой улыбкой выслушал старец печальные слова больной женщины и вдруг, взяв ее за платок, накинутый на ее плечи, весело улыбаясь, сказал: «Да на что тебе операция? У тебя ведь ничего и нет!» Та удивленными глазами смотрит на батюшку и повторяет ему, что у нее рак груди и операция необходима. А старец, опять повторив: «У тебя же ничего ведь и нет, и никакой операции не нужно», — благословил ее и пошел. И что же? В тот же день женщина пришла снова в дом Ш-вых и объявила, что боли в груди нет. Спустя некоторое время она убедилась, наконец, в своем выздоровлении.

Исцеляя телесные недуги, отец Варнава врачевал и душевные болезни. Его преданнейший духовный сын Т. Т-в передает следующий случай из своей жизни, свидетельствующий о том, что отец Варнава помог ему побороть страсть сребролюбия. «Приехал как-то раз батюшка ко мне и убедительно просил дать ему некоторую сумму на нужды обители Иверской. А я, грешный, сам не знаю почему, вдруг не только отказался исполнить его просьбу, да еще и начал заверять, что у меня нет денег. Но батюшка несколько раз и убедительно просил дать ему хоть взаймы и обещал скоро вернуть. Я же стоял на своем, заверяя, что у меня нет свободных денег. И старец Божий оставил меня в покое. И что же? Я всю ту ночь так мучился, так совесть угрызала меня, уличая в обмане, что я едва дождался рассвета и рано поутру помчался в Посад, захватив с собой вдвое больше денег, чем просил батюшка. Подъехав к „Пещерам“, я прямо бежал к старцу. А он… уже на крылечке стоит и издали говорит, что давно поджидает меня! Со слезами раскаяния пал я ему в ноги и просил прощения в грехе своем. Родной батюшка простил, конечно, и успокоил меня, а принимая деньги, заметил только: „Ведь я от великой нужды беспокоил тебя, сынок!..“».

К мирянам старец был снисходителен, но до какой-то степени. Например, абсолютно возбранялась «дымная привычка». Одной курящей женщине, как уже упоминалось, обещал исцеление только при определенном условии: «Табачок-то тебе придется оставить…» Любителям вкусно поесть он обычно отвечал: «Поесть-то можно, но ведь помнить надо, что это потом черви съедят». Тем, кто заботился об удобной постели, он говорил: «Мягко спать можно, да помнить надо, что доски в гробу — жесткие». В сущности он напоминал слова апостола: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною»[10].

Но в чем иеромонах Варнава был неизменно строг и требователен — это в том, что касалось вопросов веры и Церкви. Как говорил епископ Трифон (Туркестанов), в батюшке необыкновенная кротость и смирение соединялись с особой строгостью и ревностью к вере православной, к неуклонному хранению в апостольской чистоте и совершенстве всех догматов Православия. Именно такое сочетание — человеческая мягкость и необыкновенная внутренняя сила, ощутимая в речах и наставлениях старца, является, по словам владыки Трифона, следствием постоянно пребывающей в нем благодати Святого Духа. Гефсиманский старец, известный своим снисхождением к человеческим слабостям, твердо встал за истину Церкви в случае с философом В. С. Соловьевым. В начале 90-х годов отец Варнава удалил от себя этого нарушителя догматов Православия, причащавшегося без крайней нужды за католической мессой, с таким напутствием: «Исповедуйся у своих ксендзов».

Уже по своей воле (или Промыслом Божиим) не сподобился окормляться у отца Варнавы еще один мятущийся философ, духовный сын преподобного Амвросия Оптинского К. Н. Леонтьев (в монашестве Климент). Отец Амвросий никогда не встречался с отцом Варнавой, знал его духом и почитал настолько, что благословил монаху Клименту поселиться близ Гефсиманского скита и жить под руководством старца Варнавы. Леонтьев не успел исполнить наказ своего духовника: он переехал в Сергиев Посад и вскоре, в 1891 году, скончался. Правда, отец Варнава принял у него последнюю исповедь, убедил его «покориться воле Божией».

В большинстве же своем тот, кто хотел, попадали к старцу. Невозможно сосчитать, сколько на Руси Святой было рассеяно духовных чад отца Варнавы, которые получали от него вместе с назиданиями: «молись», «терпи», «Господь исцелит», «Господь умирит злобное сердце» еще и укрепление в вере, исцеление душевных и телесных недугов!

Живая вера в Бога, глубокое самопознание, ум, просветленный Божией благодатью, опытность, приобретенная долговременным навыком общения с людьми всех возрастов, званий и состояний, — все это сообщало живому слову старца Варнавы силу, убедительность, зачастую оно касалось событий из прошлого, настоящего и будущего в жизни незнакомого собеседника.

Многим угодникам Божиим был свойствен дар прозорливости. Имел его и отец Варнава. Приведем в связи с этим некоторые свидетельства.

За год до кончины строителя Черниговского скита игумена Мефодия к нему пришел по одному делу скитский иеродиакон Н. и застал его плачущим.

— Что с Вами, батюшка? Почему Вы плачете?

— Плачу потому, что мне осталось жить на этом свете только один год.

— Как так? — удивленно спросил Н.

— Да так: иеромонах Варнава предсказал. Я раньше мало придавал этому значения, но, когда оно сбылось на игумене Иларии († 2 октября 1912 г.), я поверил, что оно сбудется и на мне. Предсказал же нам старец о нашем игуменстве и затем о нашей смерти давно, еще при жизни игумена Даниила († 20 февраля 1902 г.), когда отец Иларий был казначеем, а я проходил послушание в «Пещерах». Однажды пришли мы к отцу Варнаве в келлию. Старец посадил нас возле себя и начал с нами беседовать. В ходе разговора он, хлопнув рукой по плечу отца Илария, сказал:

— Будешь игуменом!.. Десять лет. И ты будешь — три года, — посмотрев на меня, произнес он.

Так как Варнава сказал об этом вроде бы в шутливом тоне, то и мы ответили тоже шутками. Впрочем, исчисление старцем лет нашего игуменства заставило нас призадуматься… Но вот отец Иларий, согласно предсказанию отца Варнавы, умер, действительно, после десятилетнего пребывания строителем скита. Теперь, значит, очередь за мною…

И что же? Отец Мефодий, когда никто и не думал, что он скоро умрет, в декабре 1915 года заболел, а 15 марта следующего года скончался, пробыв, по предсказанию отца Варнавы, скитоначальником три года.

Когда послушник Захария (будущий старец Троице-Сергиевой Лавры схиархимандрит Захария) прибыл из Белых Берегов паломником в Гефсиманский скит, где жил иеромонах Варнава, он увидел массу народа: все столпились, хотят видеть старца Варнаву, а пройти к нему нет возможности. Но вот батюшка вышел и, обратясь к толпе, сказал: «Где тут лаврский монах? Иди-ка сюда». Никто не откликался на зов, так как в толпе не было лаврских монахов. Старец сошел по лесенке вниз и говорит: «Дайте, дайте пройти лаврскому монаху». Подошел к юному послушнику, взял Захарию за руку, ласково так: «Ну иди, иди в мою келлию». — «Я не лаврский монах, я из Белых Берегов», — возразил Захария. «Да я знаю, что ты там жил, а теперь будешь жить в Лавре и будешь лаврским монахом». Введя в свою келлию обрадованного Захарию, старец благословил его и сказал: «Будешь жить у Преподобного Сергия и ко мне в Гефсиманский скит приходить». — «А вдруг да не примут меня?» — сказал Захария. «Примут! Иди к лаврским воротам, там тебя уже три начальника дожидаются». После старца Захария пошел в Лавру, и, действительно, у ворот стояли игумен и два монастырских начальника. Захария попросил их принять его на жительство. Они согласились, и Захария стал лаврским монахом.