Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита
(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава - Страница 59

Удерживаться от греховных поползновений всегда бы надлежало нам возвышенными только побуждениями: любовью или благоговейным страхом ко Господу. Но если эти побуждения не столь еще глубоко пустили корень в нашем сердце, чтобы принять их за главную опору и, так сказать, исходную точку нашей деятельности, то небесполезно, для укрепления души нашей, руководствовать и второстепенными побуждениями, каковы, например, стыд, честь, доброе имя и проч. Утопающий хватается нередко и за ветку, только бы спасти себя от явной погибели. Не мешает поэтому, за неимением лучших семян, высевать из закромов души нашей подчас и такие семена, в коих нет еще надлежащей доброты. Придет Тот, в руке Коего лопата, и вывеет хлеб на гумне Своем, причем соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым[209]. «Случалось видеть, — говорит преподобный Иоанн Лествичник, — что иные духовное делание начинали из тщеславия, но хотя и порочное было положено начало, однако конец вышел похвальный, потому что мысль их переменилась»[210].

При употреблении пищи и пития соблюдай умеренность и воздержание. Невзирая на ослабление духа подвижничества в наши времена, нам случалось встречать на пути жизни немало еще и старцев, и стариц, кои, садясь за стол, никогда не забывали, что не должно творить плотоугодия в похоти, потому что пресыщение — враг целомудрия и мать нечистоты; что плоть пресыщенная, как корабль, нагруженный сполна, не в состоянии по-надлежащему бороться с бурями плотских вожделений; что рай потерян через снедь; что пища не приближает нас к Богу. Невоздержание и леность угашают дух молитвенный и отнимают память о Боге, о смерти и муках. Напитав себя еще до стола сими помыслами, те старцы и старицы не опускали их из виду и за столом. Употребляйте, с помощью Божиего, и вы такой способ для соблюдения умеренности в пище и питии; впрочем, держись в этом случае средины всегда более или менее безопасной. Почувствуешь взыграние плоти или движения в теле, противные духу целомудрия, — садись за стол только для вида. Не до еды, не до неги тому, у кого начинается пожар в доме или у кого злодей подкапывает кладовую. Не до нового груза кораблю, когда и без того из стороны в сторону бросает его буря; в крайности моряки и прежний груз выбрасывают за борт, только бы спасти жизнь, коей ничего нет дороже. Ежели так поступают сынове века сего, то чаду ли света, невесте Христовой, жизнь коей принадлежит Христу, питать себя пространно? Впрочем, если бы иногда одной, не то другой из сестер твоих такой пост показался бы тяжелым, то пусть, не смущаясь, объяснится с тобою, а ты разреши ей поесть и раз и два, пока эта слабая духом сестра мало-помалу не войдет в заведенный порядок, — как вывихнувшийся член в свое место. Украдкой же есть одной от других не должно; в противном случае грех невоздержания станет еще грешнее и, как растение при исходищах вод, усилится во мраке тайны. Так как истинный пост состоит не в воздержании только от пищи, а в умерщвлении страстей, то, помня это, ядый не ядущаго да не укоряет; и не ядый ядущаго да не осуждает[211].

Касательно рода пищи и способа приготовления всего лучше сообразоваться с уставом Святой Церкви. Многие из инокинь готовят для себя в будни блюда по два, а в праздники, для утешения, и по три. Спасительный страх в твоем сердце: как бы ни быть истязанной тебе за омрачение светлого образа иноческой жизни греховными чувствами, желаниями, мыслями, словами и делами — очень похвален. Ведь страх Господень, ослабляя и даже уничтожая иногда приятность греховного увлечения, незаметно восстановляет клонящуюся к падению душу. Не раз, полагаю, ты, обручница Христова, радовала ангела-хранителя сим святым чувством страха, и не раз, может быть, он предохранял тебя от многих зол, как кокош предохраняет птенцов своих, сбегающихся под его крылья при налете хищника.

Иноческий образ — ангельский образ: поэтому и ангельские качества всегда, везде и во всем прилично проявлять ему. Как небесные силы, служа Господу, славословят Его немолчно выну и благолепный своя лица покрывают крылами благоговейного смирения, так инокини, подражая им, должны иметь в себе страх Божий как залог духа жизни и неусыпно славить Творца и Искупителя. Страхом Господним, по словам преподобного Кассиана Римлянина, доставляется и начало обращения, и очищение от страстей, и хранение добродетелеи в тех, которые наставляются на путь совершенства. Проникнув в сердце человеческое, страх Господень рождает в нем презрение ко всему вещественному. «Страх Господень чист, пребываяй в век века»[212], — говорит пророк Давид. Правда, обложенные плотию, все мы более или менее нуждаемся иногда в ослабе и отдохновении. Постоянное напряженное состояние без покоя, требуемого немощами нашей природы, — не наша доля, не наш удел; все мы пока еще на пути к этому счастливому жребию небожителей. И не могши вдруг оторваться от уз, наложенных на нас падением, по крайней мере, станем мало-помалу снимать с себя и разбивать звено за звеном. Начнем прежде с того, что легче для нас и сподручнее, — с ослабления, а потом и с устранения тех слабостей, кои к нам ближе, нам виднее, не выступая пока против исполинов. Жалуешься ты, например, на сон, гнетущий тебя и побеждающий. Но сон продолжительный часто происходит от израсходования сил физических, особенно при неумеренной и суетливой деятельности, от ненастной погоды, имеющей влияние на состав организма нашего, иногда от вражеских прилогов демона, любящего посевать плевелы на ниве душ наших во время нашего сна, наконец, от пресыщения. Итак, чтобы осилить сон и не повредить себе, нужно умерить при внешних трудах суетность или чрезмерную заботу о них, по примеру Марии блаженной. «Чадо, — говорит Премудрый сын Сирахов, — деяния твоя да не будут о мнозе; аще умножиши, не будеши неповинен»[213]. При переменах атмосферы, склоняющих ко сну, можно, для отклонения сего последнего, заняться не тем, так другим подельем, требующим не столько умственного напряжения, сколько механической работы: вязание, рисование, шитье, уборка келлии, чистка и мытье посуды и прочие в этом роде занятия могут обмануть плоть, готовую пасть в объятия сна, и усилить дух наш. Так как злые духи, судя по опытам людей, у которых чувства навыков приучены к различению добра и зла, искушают нас сном по преимуществу в состоянии молитвенном, то каждому из нас должно бдительно смотреть за своим молитвенным светильником, да не погаснет. Угаснет же он от поблажки и излишнего снисхождения к плоти, от недостатка надлежащего внимания к чтению и пению при домашнем и церковном молитвословии, от потери, наконец, страха Божия и мысли о вездеприсутствии Божием. «Кто в чувстве сердца помышляет, — говорит преподобный Иоанн Лествичник, — что он предстоит Богу, тот будет в молитве неподвижен, как столп, и не наругается над ним ни один из демонов»[214]. Да будет же молитва твоя аки денница, и паче полудня возсияет ти жизнь[215]. Впрочем, шесть часов в сутки, употребляемых тобою на покой немощной плоти, небольшая, по нашему мнению, для нее роскошь. Если и нужно обсчитывать эту хилую подругу нашу, то всего лучше исподволь и мало-помалу, не смущаясь много тем, что не можешь вдруг вместо шести часов дать ей отдыха три или менее. Тебе хотелось бы знать, как лучше расположить время нощное, чтобы бдение у сна, а сон у бдения молитвы часов не отнимали? Хорошо бы вам, живущим под одним кровом в числе семи, бдеть и молиться чрез всю ночь, сменяя одна другую на божественной страже. Но, пока наступит это вожделенное время, от души советовал бы вам посвящать на молитвенное бдение время с половины, по крайней мере, двенадцатого часа ночи, после двухчасового отдыха пред этой порой. Встававшие, подобно пророку Давиду, в полунощи исповедатися Господу о судьбах правды Его, знают и испытывали всю сладость и пользу от бдения молитвенного в это время. Как цвет ко плоду, так дневная и вечерняя молитва относится к полунощной: последняя — венец и краса первой. И немудрено: в полночь для всей видимой природы и для человека, по отзыву опытных, происходит нечто немаловажное. Не касаясь важности полуночного процесса для видимой природы, небесполезным нахожу сказать тебе об отношении этой поры к природе нашей. С приближением полуночи все мы, особенно не занятые усердной заботой, обыкновенно начинаем более или менее беспокоиться. Что же значит эта тревога нашей души, что она, подобно некоторым цветам, с десяти часов свертывающимся, начинает как бы входить в самое себя? То, что в эту пору ослабления кипучей деятельности в мире физическом начинается усиленная, по отзыву людей духовных, деятельность мира духовного: начинается борьба двух миров, ангельского и бесовского, за нас, — та борьба, которая с мраком вечерним, как более благоприятствующим князю тьмы, располагает людей к делам темным, постепенно разгорается, а в полночь становится самою лютою и опасною для спящих беззаботно. Один старец, вставший на правило ночью, услышал голос трубы, как бы на войне. Смущенный этим, думал он сам с собою: «Откуда бы такой голос? Солдат здесь нет, войны не бывало». Тогда как он размышлял таким образом, вдруг подходит к нему демон и говорит: «Точно идет война; если ты не хочешь воевать и терпеть, чтобы на тебя нападали, ступай спи и не увидишь нападения»[216]. Вспомним при этом притчи Спасителя о плевелах и о десяти девах, имеющих в полунощи услышать глас Жениха; вспомним святого апостола Петра, по преданию, встававшего каждую полночь оплакивать содеянный им и прощенный уже грех; вспомним апостола Павла с Силою, молившихся в темнице; припомним, наконец, все те и гибельные, и благодетельные для человечества события библейской и церковной истории, коих свидетельницею была полночь, — и мы поймем важность полуночной молитвы и, следуя совету одного подвижника, будем в эту пору молиться с горячим чувством. «Когда в глубокую полночь, — говорит он, — почувствуешь ты побуждение к молитве, встань с одра своего, мой сын, встань, не ленись! Знай, что в это время зовет тебя твой ангел-хранитель и хочет молиться с тобою»[217].