Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич - Страница 17

– Смотри, смотри, у этого тоже нос отшиблен! – крикнул Приемыш, показывая на льва с человеческой головой. – Точно как у той головы, что возле трегромад!

– А я думаю, та большая голова тоже сидит на льве, только того льва засыпало песком. У этой головы вот здесь сзади такое, – Землевед помахал пальцами от ушей к плечам, – и у той то же самое.

– Но кто им отбил носы? Зачем?

– Откуда я знаю, сын?! Я и так переполнен вопросами без ответов. Это у Камнебоя спросим, может быть, носы – самая хрупкая часть изваяний. А теперь пойдем – у нас уже в обрез времени, чтобы вернуться к обещанному сроку.

– Подожди, отец. Так кто где жил? Выходит, там, где была большая гроза, жили каменщики, у трегромад тоже каменщики, здесь – курзы, там у реки, где лицо на камне, – тоже курзы. Интересно, а они воевали между собой?

– Они не могли воевать. Курзы бы мгновенно разбили каменщиков, они были намного умней.

– Значит, они мирно жили бок о бок. А если и те, и другие – такие же люди, почему они так отличались?

– А я думаю, что они не жили бок о бок. Мне кажется, они жили в разное время.

– О, то-о-очно! А кто раньше?

– Если бы раньше жили курзы, то значит, они поглупели и превратились в каменщиков. А если каменщики, значит, они поумнели и стали курзами. Я думаю, что скорее каменщики поумнели. Если они тратили столько сил на возведение столбов и трегромад, если они высекали людей со звериными головами и вот таких зверей с человечьими головами, значит, у них был запас стремления и воображения. Люди со стремлением и воображением с годами умнеют, как Камнебой, а без того и другого глупеют, как наш вождь.

– А не могло быть так, что люди сначала поумнели и превратились из каменщиков в курзов, а потом потеряли стремление и воображение, поглупели и исчезли?

– Ох и вопросы ты задаешь, сын! Как дубиной по голове. Не знаю, что и ответить. Пойдем быстрей, не хочу опаздывать.

– А не пора ли им уже вернуться? – спросила Красотка.

– Я думаю, они вернутся не позже середины завтрашнего дня, – ответила Мамаша. – Землевед опаздывал только два раза: один раз – когда его ранили в ногу, другой – когда он ходил за Восточный хребет и нашел там эту страшную штуку с костями. Ой, чего это Ушка встрепенулась и вскочила?!..

Ушка, подобно тем недавним «духам реки», незаметно появилась на высоком берегу вскоре после ухода Землеведа с Приемышем. Она просто сидела и смотрела на людей. Запевала взяла сырую рыбку, немного подошла к зверю – все, как тогда. Вскоре Ушка сидела у костра в обнимку с Запевалой и виляла хвостом, а Веселька с Прыгулькой стояли чуть поодаль, вытаращив глаза и открыв рот. И только спустя некоторое время осторожно, шаг за шагом приблизились и дотронулись пальцами. Вскоре началась бурная любовь навеки с валянием в пыли.

– Ушка, Ушка! – кричали девочки, подарив имя новому члену племени.

Ушка действительно вскочила и осторожными крадущимися шагами с вытянутым хвостом пошла вверх наискосок, ощетинилась, зарычала, потом резко отрывисто закричала. Чуть в стороне на краю крутого склона появились Землевед с Приемышем.

– Что у вас за чудище такое?! – спросил Землевед.

– Это Ушка, она хорошая, идите, не бойтесь!

Вперед пошел Приемыш. Он уже кое-что знал об этих зверях: чуть подошел, опустился на четвереньки, ласковым голосом подозвал Ушку, дал себя обнюхать, потрепал по щеке. Охрана смилостивилась.

– Ну, рассказывай! – потребовала Мамаша после непродолжительных, но крепких объятий.

– Да чего рассказывать… Вышли мы на край земли. Дальше – вода без конца и края, и в эту воду впадает наша Могучая река. Чудесная чистая прозрачная вода – красотища. И купаться в ней – одно удовольствие. И рыба в ней плавает, да еще какие-то круглые твари с клешнями как у раков бегают, и трава растет, и видно под водой как от меня до той глыбы. Наша река осталась справа от нас – мутная, грязная. На запад идет ровный берег огромной дугой, а на берегу – любимые игольчатые деревья – идешь прямо по сухим иглам и шишкам. Потом – острый выступ земли, за ним – прямой берег, а там – разрушенное жилье людей, много-много разрушенного жилья – оно идет полосой вдоль берега насколько хватает глаз. А самое интересное место – у толстых стен… Мне трудно все объяснять словами, но там есть что-то важное. И там течет ручей, там много деревьев с маслянистыми ягодами и сладких желтых ягод – мы ими питались всю дорогу. Из зверей там бродят козы и небольшие антилопы, много черепах. И воздух ароматный, и красотища!

– Что-то не верю я тебе, – ответила Мамаша. – Что-то уж очень в твоем рассказе все красиво и складно. Дуришь ты нас, чтобы не оставаться здесь, неугомонная ты душа! А здесь ведь хорошо – вода, те же самые ягоды, и Ушка пришла…

– Ну-ка, скажи, когда я тебе врал хоть раз в жизни?!

– Ну, может быть, и не врал, но привирал, приукрашивал. Ты говорил, что путь через саванну – сплошной праздник, а вон как намаялись!

– Но ведь там край земли! Как мы можем сидеть здесь, когда в пяти днях ходьбы – прекрасный край земли! Вот что… Где моя петля? Приемыш, подай! Вот, ты прекрасно пролезаешь в нее. Красотка, иди-ка сюда… Замечательно, еще кулак остается, не дорос живот. Запевала, с тобой и так все ясно. Значит, завтра с утра трогаемся. Думаю, путь по реке будет быстрее, доплывем за три дня. Эту зверюгу тоже берем с собой.

Три дня пути прошли почти без приключений, если не считать незадачу с Ушкой, которая поначалу наотрез отказалась идти на плот. Но в конце концов уговоры в сочетании с применением силы сделали свое дело, и на сей раз плот отчалил с десятью живыми существами. Река несла быстро, но без буйства, на третий день к вечеру притормозила, а впереди пропала земля.

– Гребем к левому берегу! – скомандовал Землевед.

Вскоре левый берег кончился, исчез, и с трех сторон открылся бесконечный простор. Тишайший простор! Камнебой с Остроглазом увели плот с речной струи в неподвижную воду и сложили весла. Никто не произнес ни одного внятного слова – одни междометия. Все смотрели на запад, щурясь от двух солнц – прямого и отраженного в едва колышущейся воде – лавина предвечернего света повергала в трепет, запах воды приводил в благоговение. Мир стал другим, горстка застывших людей на утлом плоту в золотисто-синем пространстве выпала из времени. И только Ушка, внезапно заскулив, вывела всех из транса.

– Гребем к берегу! – скомандовал Землевед.

– К правому или левому? – с усмешкой переспросил Камнебой.

– К единственному и последнему!

Наутро после недолгих споров отправились на запад – туда, к мощным стенам, к большим развалинам, к розовому столбу и человекоголовому льву. Решили, что плот еще пригодится и, главное, добыча с Большого Курзыца, сложенная на нем, но измучались грести в неподвижной воде. Решили зачалить плот на четверти пути, чтобы потом вернуться и перегнать, не задерживая женщин и детей, и пошли пешком почти налегке. Больше всех ворчала Красотка:

– Вот хорошее место, давайте встанем. Как, нет воды? Вон сколько воды! Подумаешь, пить нельзя… Зато какая чистая!.. Вот ручей – пить можно, давайте здесь, тут красиво. Ну что с того, что вы там уже выбрали… Думаете, так приятно тут с животом тащиться… Неправда, большой живот, это ты петлю слишком широкую завязал…

Мамаше было явно тяжелей, но она шла молча, лишь изредка предлагая передохнуть. Длинноногая Запевала шла легко, что-то мурлыча себе под нос, размахивая венцом антилопы – разве можно оставить его на плоту! Малышки частью ехали верхом, частью спешивались и семенили за взрослыми, достаточно окрепнув за долгое путешествие.

На второй день пути по берегу заночевали у очередного ручья, поужинав орехами и круглыми раками, запеченными в углях, – новая пища всем понравилась. Заметно похолодало, поднялся легкий ветерок, вода внизу зашуршала, зашлепала в скалах. Циновки остались на плоту, пришлось ломать тонкие ветки игольчатых деревьев и укрываться ими, прижавшись потеснее друг к другу. Стало тепло, но никто, кроме малышек, не мог заснуть, несмотря на усталость.