Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария - Страница 39

И да, я не особо удивляюсь. Может, чуть-чуть.

— Олька… — он обнимает, целует так, что опять ноги дрожат. И тащит быстрее к выходу.

Не спрашивает, чего меня принесло, просто радуется.

И это так приятно, это так правильно для меня.

Я ему потом все скажу. Обязательно.

Вот доедем домой.

Но все происходит быстро.

Олег неожиданно прерывает разговор, дергается, словно его судорогой пробивает, а потом валит меня на асфальт, закрывает собой.

— Лежи, Олька, лежи, — хрипит он, и я с ужасом ощущаю, как тяжелеет на мне его тело, а бок заливает горячим.

Кровь! В него стреляли! Я начинаю извиваться, пытаюсь выбраться из-под него, потому что надо срочно осмотреть. Срочно прекратить кровотечение, но он только сильнее прижимает, и опять хрипит:

— Лежи, лежи, бл*…

Над нами кто-то кричит, что-то происходит, я в каком-то ступоре, осознаю, что Олег теряет сознание, кровь все льется и льется!

— Олег… Олег… Мать твою, выпусти меня! Олег! Не смей, Олег! Не смей!!!

Мне кажется, я тоже кратковременно теряю сознание, потому что следующее мгновение я понимаю, что уже в машине, и голова Олега на моих коленях, и мы куда-то мчимся, а на водительском сидит Вася!

Он, как всегда, молчит, но руки вцепились в руль, скулы белые от напряжения.

Я опять перевожу взгляд на Олега и выхожу из ступора.

— Вася, аптечка где?

Он коротко кивает назад.

Я оборачиваюсь, скольжу взглядом по салону. Вот она!

Осторожно перекладываю голову Олега на сиденье, становлюсь перед ним на колени. Хорошо, что задний ряд машины вполне позволяет.

Быстро провожу осмотр. Действую на автомате, ужас ситуации закукливается где-то настолько глубоко, что не мешает работать.

Плечо, судя по остановившемуся кровотечению, не страшно. Главное, чтоб одно ранение. Но больше вроде нет.

Разрезаю пиджак и рубашку. Сквозное. Хорошо. Крови потерял, конечно, у меня вон, весь бок уделан, но не смертельно. Перевязываю.

Пока вожусь, Олег приходит в себя, порывается встать.

— Лежи.

Откуда у меня такой властный голос? Откуда у меня такое хладнокровие? Даже думать не собираюсь.

Потом попереживаю, повою. Все потом. Сначала дело.

— Олька…

— Лежи. Все хорошо.

Коротко наклоняюсь, успокаивающе трогаю губами губы.

— Ольга Викторовна, как он?

Голос у Васи взволнованный, напряженный. Ловит мой взгляд в зеркале.

— Нормально. Кровотечение остановилось. Мы в больницу, надеюсь?

— Да. Пробка.

— Может, надо скорую?

— Нет, я сейчас по встречке.

Он что-то нажимает, и сверху, на крыше загорается люстра и начинает орать сирена.

Я не комментирую. Пусть делает, как знает. Это его косяк полностью, пусть исправляет.

Машина ускоряется, немного лавирует, но я даже не собираюсь смотреть в лобовое. Не до того.

— Олька… Бл*, ну вот чего за хрень, а?

Да уж, прощай, Троскен, здравствуй, Сухой…

— Ну вот как так? В первый раз ты ко мне приезжаешь, сама… А я тут…

Я не отвечаю ничего. Просто трогаю его лицо, глажу, не могу насытиться прикосновениями, не могу остановиться.

Я еще не осознаю до конца опасность ситуации, не понимаю, что могло бы быть. Меня только-только начинает отпускать от шока.

Вася делает невероятное, и мы буквально через несколько минут тормозим у больницы.

Дальше все опять начинает мельтешить, прыгать, кружиться.

И я прихожу в себя в коридоре больницы, рядом с палатой Олега.

Его уже осмотрели, перевязали, вкололи все, что необходимо, и теперь за закрытыми дверями происходит жесткий разбор полетов с участием всех заинтересованных лиц.

Я не захотела присутствовать и вышла.

Стою, смотрю в окно.

Осень в Москве красивая. Не такая, как у нас, в Питере. Мягкая и сочная. Желтая и приветливая. Теплая такая.

Мимо меня к палате идут двое мужчин, настолько разных, что взгляд невольно задерживается.

Высокий красавчик, с породистым надменным лицом и твердым подбородком, одетый в классику, и такого же роста, весь забитый уголовными партаками мужик, с жестким тяжеленным взглядом и мягкой звериной походкой.

Они окидывают меня заинтересованными взглядами, но вопросов не задают. Судя по всему, прекрасно знают, что случайных людей здесь нет. Весь этаж блокирован, охрана похлеще, чем в Кремле. Куда только до этого смотрели, интересно.

Мне кажется, или они перед тем, как зайти, выдыхают?

Впрочем, неважно.

Я уже знаю, что с Олегом все хорошо. Пуля навылет, как я и думала, важные сосуды и органы не задеты. Врач сказал, что повезло, Олег ко мне резко дернулся, развернулся. Вот и попало в плечо.

Вместо сердца.

Я неожиданно чувствую тянущую боль в низу живота.

И вот тут-то на меня и нападает дрожь.

Неукротимая.

Мощная.

Я стараюсь дышать, глажу успокаивающе живот. Шепчу что-то.

— Тихо, тихо, тихо, маленький… Тихо…

И все утихает. Словно тот, кто сейчас во мне, верит мне и спокойно засыпает.

Я прекрасно знаю, что там только несколько клеток, там еще ничего толком не сформировано. Но почему-то воображение подкидывает картину мирно спящего младенца, сосущего пальчик. Ему хорошо и комфортно у меня внутри. Он мне верит. Я для него все. Весь мир. Вся жизнь.

И сегодня я его подвергла опасности.

Опять.

Своей глупостью.

Своей наивностью.

Из-за двери палаты доносится спокойный ледяной голос Олега. Наверняка, его подчиненных продирает дрожь от этого.

И меня продирает дрожь.

Я подвергла опасности своего ребенка, чтоб оказаться рядом с ним.

А он подверг опасности меня. Опять. В который раз.

Я вообще в опасности рядом с ним.

Из-за него.

И никогда, никогда не буду спокойна.

Потому что у него опять какие-то войны, какие-то мужские игры. В которых нечаянными жертвами чуть не стали я и мой малыш.

Опять.

Я уехала из мокрого Питера, который помнил меня слабой и сломленной, чтоб не повторилась история.

Так какого же хера я приехала к тому, кто был причиной моей боли?

Моей потери?

О чем я думала, овца? О чем?

Я резко разворачиваюсь и выхожу прочь из коридора, вниз по служебной лестнице.

Расположение больницы примерно такое же, как и у нас, я интуитивно нахожу служебный выход, устремляюсь прочь.

Москва ласково обнимает меня теплыми, пахнущими прелыми листьями, руками.

Привет, моя дорогая.

Зря я тебя не любила.

Ты же меня укроешь?

Олег.

Плечо ноет. Но я терплю. Не даю колоть обезболивающее. Пусть так. Зато живым себя чувствую.

Раз болит, значит живой. Хотя бы местами.

Не мертвец.

Смотрю на Москва-Сити. Красиво, бл*.

Красивый город — Москва. Холодная стерва, надменная. Как баба, купленная, покорная у твоих ног. Но, как только закончатся бабки — сразу посылающая тебя нахер.

Так вот, у меня для тебя сюрприз, сука: не закончатся бабки! Только не у меня!

Опять накатывает злость, которую я уже нихера не могу контролировать. Да и не пытаюсь.

Москва за окнами равнодушно смотрит на мою перекошенную физиономию и так же равнодушно подставляет зад, чтоб я ее поимел. В очередной раз.

— Босс…

Вася, сучонок. Пришел. Я не поворачиваюсь. Пусть говорит и уеб**ет. Я тут на шлюху любуюсь. На тварь, утащившую самое дорогое. Спрятавшую где-то. Тварь.

— По «Глобалу»…

— Похер. Передай Ремневу. Пусть раскатывает.

— Ремнев до вас не дозвонится. Ни по прямому. Ни по какому.

— И тебя, типа, парламентером послали?

Сопение.

Значит, его.

Знают, кого пнуть перед собой. Стратеги.

— Ладно. Пусть заходит.

Ремнев является не один, а с группой поддержки.

Лысый привычно скалится, почесывает щеку. Разваливается в кресле, без разрешения.

Ремнев косится неодобрительно, но ничего не говорит.

— Босс…

— Олег, давай по-быстрому. Я же тебе по «Глобалу» все сказал.