Воспоминание - Деверо Джуд - Страница 27
- Предыдущая
- 27/109
- Следующая
Гильберт Рашер оторвал лицо от служанкиного бюста и крикнул Джону:
— Надо тебе положить свою жену там же, где и моя, — может, моя твою чему-нибудь да научит.
Алида даже не думала, что можно презирать это грязное создание сильнее, чем она уже презирала его. Он с ее мужем были из одного теста: единственное, что для них существовало в женщине, — это тело, задача которого — обеспечивать их детьми. Какая разница, что рождение ребенка убивает мать. Есть много других женщин. Они думали, у женщины нет ни души, ни мыслей, ни желаний, есть только тело.
Пенелла, служанка Алиды, подбежала к госпоже и подхватила ее. Опять началась боль. Служанка медленно повела Алиду наверх, в комнату, где все было уже подготовлено к родам. Уже дойдя до двери, Алида остановилась:
— Веди меня к жене Рашера. Я буду рожать там же, где и она.
«Может, в моего нерожденного ребенка перейдет что-то из того, что есть у Рашера», — подумала она.
Пенелла, которая искренне любила госпожу, смотрела на нее озабоченно.
Алида нетерпеливо повторила:
— Быстрее! Я не могу ждать.
— Девушка умирает, — Прошептала Пенелла — К ней уже пришел священник. Она больше нескольких часов не проживет. Плохо вам и вашему младенцу быть так близко к смерти! Вот почему я вам и не сказала о том, что происходит.
— Что с ребенком? — выдохнула Алида, скорчившись от боли. — С ним-то что?
— Не родился. Повитуха говорит, умрет вместе с матерью. Он слишком велик. — Пенелла всхлипнула и прошептала: — Ой, миледи, если бы вы ее видели! Она иностранка, от нее слова не добьешься, и такая крошечная! И она умирает из-за этого ребенка. Роды длятся уже два дня.
Мозг Алиды лихорадочно работал. Если женщина и ее сын (а что это будет мальчик, она не сомневалась) умрут, то, может быть, в момент смерти его душа перейдет к ее ребенку, и он тоже сделается мальчиком. Кто-то ей говорил, что у ребенка вообще не бывает никакого пола до момента рождения, что плод — это не мальчик и не девочка. Может, так оно и есть.
— Веди меня туда! — приказала Алида, и служанке ни чего не оставалось как подчиниться.
Алиду привели в маленькую, грязную комнатку, где на полу, на соломенном матрасе, кишащем вшами; лежала юная девушка. Ее лицо было грязным от слез. Она насквозь прокусила губу, и на ее подбородке запеклась кровь. Грязные пряди черных волос разметались вокруг лица, обвили шею, как будто собираясь задушить ее.
Под грязью Алида разглядела красивое лицо девушки. По ее оливковой коже было видно, что она родом из тех стран, что обласканы солнцем. Если попытаться вообразить себе, какой она когда-то была, то явно виднелись солнце и цветы, слышались птицы и ее веселый смех. Ей было не больше шестнадцати, и на ее хорошеньком лицеи коже еще сохранились следы былого цветения, но они уже покрывались пеленой смерти. Было очевидно, что девушка очень скоро умрет. Она уже лишилась воли к жизни, и теперь только слабое движение ее груди, которую заслонял огромный живот, выдавало, что она еще жива.
— Помогите, — приказала Алида служанкам, чтобы они уложили ее рядом с умирающей,
Заботливая Пенелла была категорически против, чтобы госпожа, хозяйка дома, лежала в такой грязи, но Алида сердито посмотрела на нее, что заставило ее подчиниться. Места было очень мало, и тела обеих женщин лежали совсем рядом, тесно прижавшись друг к другу.
Еще несколько часов назад Алида испытала бы жалость к бедной умирающей девушке, которая лежала так близко. Но сейчас она не могла думать ни о чем другом, кроме того чтобы родить для мужа сильного сына.
По лестнице поднялась повитуха Берта. Эта было жирное ленивое существо, однако леди Алиде так часто была нужна ее помощь, что у нее в замке была своя комната где-то наверху. Вчера она заявила слугам, что эта иностранка умирает, и ничего нельзя сделать, чтобы помочь ей или ее ребенку. Она и не собиралась прилагать ни малейшего усилия ради жены такого человека, как Рашер, который, как она прекрасно знала, ей никогда не заплатит. Несмотря на то, что ей приходилось работать только несколько часов в каждые девять месяцев, ей самой казалось, что она сама почти что леди, раз она помогает появляться на свет детям ее светлости.
Алида подняла ноги в очень хорошо знакомой родовой позе. Руки старухи были такие жирные от свинины, которую она ела на пиру, что не нужно было другого жира, чтобы помочь ребенку родиться.
— О, уже скоро, — авторитетно заявила Берта, а потом бросила взгляд на девушку с закрытыми глазами и пеленой смерти на лице, которая лежала рядом: — Ну, эта уже, считай, умерла… — Тон у Берты был таким, как будто то, с какой настойчивостью девушка цеплялась за жизнь, было ей, Берте, личным вызовом. Она могла думать только о том, что вынуждена была оторваться от обеда, чтобы помочь ее светлости, и ока хотела убедиться, что каждый знает: не ее обязанность также помогать и всяким грязным и темнокожим иностранкам.
Схватки у Алиды шли все чаще и чаще. Обхватив руку девушки, она чувствовала ее холодную кожу. Женщина с силой сжимала полубезжизненные пальцы умирающей.
Она делала так не потому, что хотела облегчить боль. Говоря по правде, Алиде иногда казалось, что она могла бы родить, не отрываясь от вышивки.
На самом деле она держала руку девушки затем, чтобы дух ее ребенка вернее вошел в младенца, которого родит она. Слова молитвы Алида шептала на ухо несчастной девушки, казалось, уже несколько часов:
— Боже милостивый, сделай так, чтобы дух этого ребенка вошел в меня…
Через какое-то время присутствующим показалось, что девушке стало немного лучше, хотя она и лежала неподвижно, и также неподвижен был ее вздувшийся живот. Казалось, что и ребенок внутри нее тоже больше ни на что не надеялся, а смирился с приближением смерти.
Когда Алиде показалось, что девушка уже в агонии и вдыхает в последний раз, она придвинулась к ней всем телом. Со всей силой, всем, что в ней было, Алида молилась Богу, чтобы он послал ее ребенку дух сына этой женщины.
Когда та почувствовала дыхание Алиды на своем лице, ее ресницы затрепетали, и после нескольких попыток ей удалось чуть-чуть приоткрыть глаза. Когда она увидела Алиду, чьи глаза были закрыты в страстной молитве, девушка, казалось, пришла в себя.
К удивлению Алиды, которая полагала, что девушка без сознания, пальцы той слегка сжали ее пальцы. Дыхание девушки было слабей, чем дыхание котенка, но чувствовалось, что в ее теле еще теплится жизнь.
Девушка заговорила, и так тихо, что расслышать ее могла только Алида. Остальные женщины в комнате суетились, пытаясь выглядеть занятыми, так что никто не обратил внимания на шепот умирающей:
— Мой ребенок станет твоим ребенком, А твой ребенок — моим. У них будет один дух, хотя и два тела, Они будут жить вместе и вместе умрут.
Говорила она на плохом английском, так что при обычных обстоятельствах Алида поняла бы ее с трудом. Но то, что сейчас их объединяло — рождение новой жизни — сделало слова девушки кристально ясными. Алида прекрасно расслышала ее и не сомневалась, что то, что она сказала, запечатлелось в ее сердце навсегда.
— Выньте у меня ребенка, — прошептала девушка. При этих словах Алида побелела. Вынуть ребенка — это значит распороть женщине живот, чтобы она умерла еще более мучительной смертью, чем сейчас.
— Чего цыганка говорит? — переспросила Берта. Для нее каждый, у кого кожа была не белая, как у англичанина, был «цыганом».
Девушка повторила чуть громче:
— Выньте моего ребенка.
Алида заколебалась, но тут девушка со , всей силой схватила ее за руку и, близко придвинув лицо, выдохнула:
— Выньте моего ребенка!
— Да, — прошептала Алида и в ответ взяла девушку за руку. Она-то знала, каково это — быть матерью. — Выньте ребенка, — приказала она. Четыре служанки и повитуха не двинулись с места, смотря на нее с таким видом, как будто она не понимала, что говорит. Увидев это, она почти закричала на них:
— Да выньте же ребенка! Я вам приказываю. Вынимайте!
- Предыдущая
- 27/109
- Следующая
