Дочь княжеская. Книга 4 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 2

Девочка. Худенькая, со смешными косичками, на конце каждой косички — резинка с висюльками, пластиковыми, конечно же. И что-то было в ней не то… А потом Хрийз поняла, что. Девочка сильно хромала, но почему-то не было при ней трости. И какой умник догадался поселить хромую на второй этаж?! Впрочем, охрометь она могла недавно, а покидать свою комнату — отказаться наотрез…

Девочка села за стол, полистала учебник. Затем вскинула голову, и Хрийз вздрогнула: девочка смотрела прямо на неё. Хмурилась, поджимала губы, тёрла переносицу пальцами…

— Ты меня видишь? — спросила Хрийз, оживая надеждой.

Тишина. Не видит. И не слышит. Скорее всего, так, ощущает смутно нечто, а что именно, понять не может.

Как плохо!

Даже поговорить не с кем.

Девочка грызла ручку, раздумывая над задачей. Стандартная задача, про поезда и скорость.

— Что же ты делаешь! — не выдержала Хрийз. — Что ж ты за чушь пишешь?!

Девочка подняла голову. Услышала?!

— Чушь? — хмыкнула она. — А что тогда не чушь?

— Ты меня слышишь? — яростная надежда пронизала все существо княжны — насквозь.

— Ну.

Ледяное девочкино спокойствие поражало. Как будто она… уже общалась вот так… с кем-то потусторонним… Но Хрийз решила обдумать эту мысль позже. Сейчас требовалось как можно скорее навести мост!

— Давай задачу решать?

— Давай.

Через время девочка спросила насмешливо:

— Слышь, внутренний голос. Почему у тебя двадцать девять плюс девять равняется тридцати?

— А чему еще-то? — изумилась Хрийз.

— Например, тридцати восьми.

— С чего вдруг? Девять плюс девять равно десять!

— Ага. Уже. Восемнадцать, мое глупое второе я. Восемнадцать!

— Десять, — сердито огрызнулась Хрий и добавила: — И вовсе я не твое второе я. Я — это я. Хрийзтема.

— Карина, — назвалась девочка, откладывая в сторону учебник с тетрадью.

Она смотрела куда-то в угол, из чего Хрийз сделала вывод, что Карина гостью только слышит, но не видит. И потому можно было забраться на стол с ногами, можно было теми ногами болтать — видимую форму они имели только для владелицы. Дико было смотреть, как ступня, задевая край стула, проходит насквозь. Не получая ни синяка, ни боли. Насквозь. Как в дурных фильмах и сказках.

— Почему ты не боишься меня, Карина? — спросила Хрийз. — Ты каждый день общаешься с голосами?

— Почти, — кивнула та. — Я же сумасшедшая.

Но ни грамма безумия не было в ее больших, карих глазах. Ехидные чертенята, а под ними — давняя, застарелая боль.

— С кем ещё ты разговариваешь, Карина? — спросила Хрийз осторожно.

— Есть тут… один… уклончиво сообщила девочка. — Приходит вечером, в темноте, и… Сама увидишь. Если для меня он — голос, то для тебя будет человек, верно?

— Не знаю, — честно призналась Хрийз.

В дверь бухнуло:

— Карька! — донесся из-за створок сердитый женский голос: — Снова заперлась?! Открывай немедленно!

— Тетушка, — с сарказмом сообщила Карина. — Любимая. Пойду открою, не то хуже будет.

— Не надо, — быстро сказала Хрийз, но ее уже не услышали.

Тетушка ворвалась в комнату ураганом. Маленькая, худенькая, юбка в меленький цветочек мела подолом пол. Карине сходу было вывалено, какая она бессовестная и как забывает вовремя принимать лекарства, да ещё запирает двери своей комнаты, чтo вообще уже в край.

Таблетки были предъявлены вместе со стаканом воды. Карина послушно выпила их, потом позволила довести себя до постели. Тетя заботливо подоткнула по краям покрывало, пожелала приятных снов…

Что-то тут происходило не то. Не то и не так, но у Хрийз не хватало ума постичь происходящее. Слишком мало она пока видела, чтобы делать какие-то выводы.

— Она правда меня любит, — тихим сонным голосом выговорила Карина. — И я люблю ее… Но она психиатру моему верит, а он — упырь в белом халате, я так думаю. Почему мне так плохо от его лечения? Должно же быть наоборот… наоборот…

Девочка уснула. Хрийз осторожно присела на кровать, в ногах.

Врач-упырь, говорите? Одного такого знаем. Но — он хирург… И никогда не стал бы маскировать исполнение своего долга Проводника стихии Смерти под лечение.

Сумерки сменились бархатной чернотой ночи. “Спа-ать пора, спа-ать пора”, — выводили долгой трелью садовые насекомые.

А из окна потянуло вдруг знакомой, промозглой и затхлой тьмой.

Сквозь ветви старых, с детства знакомых груш, лился холодный, серебристый свет полной Луны. Ветра не было, стояла прохладная тишина, наполненная запахами цветущего шиповника, все же шиповника… наверное, здесь сейчас май… Хрийз помнила, где растет тот шиповник. На заднем дворе, на улице. А ещё должна бы уже цвести магнолия, или не должна?

Лунный свет обволакивал призрачным сиянием руку. Хрийз смотрела на собственные пальцы, слабо мерцающие в темноте, и не верила, не верила, не верила. Это — сон, это морок какой-то, этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Призраков не существует!

“Да ладно”, — хмыкнула в ответ на ее мысли тьма. — “На себя-то посмотри!”

— Ты кто? — гневно спросила Хрийз, выпрямляясь.

Она не чувствовала в себе ни грамма призрачности. Обоняние, осязание, слух — все осталось при ней. Кроме боли, пожалуй. Если резко ударить рукой по стене, кисть легко войдет в стену, а потом с той же легкостью выйдет, и все. Как будто стена — мираж, иллюзия, магическая голограмма.

“Это ты — голограмма”, — издевалась тьма, таившаяся под каждым кустиком ночного сада. — “Это ты — мираж. Не маг Жизни, но иллюзия жизни”.

— Ты кто? — повторила Хрийз вопрос. — Покажись!

“Не сейчас. Сейчас ещё рано. Потом. Потом, когда ослабеешь. Потом поговорим.”

— Сейчас! — резко потребовала Хрийз. — Я приказываю: сейчас.

“Приказывай”, — глумилась тьма, отступая, уползая куда-то вдаль, где клубились багровые тучи и шла сухая, без единой дождинки гроза: — “Приказывай!”

— Стой, гадина! — крикнула Хрийз. — Стой! Не договорили еще!

“Потом”, — пришел ответный, ослабленный расстоянием вздох. — “Потом…”

Сад опустел. Магическое присутствие пожелавшего остаться безликим врага растворилось в бархате южной ночи без остатка. Теперь это была просто ночь, с Луной и запахами цветущего шиповника.