Паутина жизни (ЛП) - Калмз Мэри - Страница 48

— Миро, — выдохнул Ян, лишь только я прижался своей щекой к его щеке. Затем, повернув голову, уткнулся носом в его подбородок, слегка прикусил его и, добравшись до губ, раздвинул их языком.

Я накинулся на него, один поцелуй следовал за другим, каждый из которых еще больше распалял Яна, делая его податливым и жаждущим, почти вызывая у него боль и голодную, отчаянную, удушающую потребность.

Он дернулся, когда я засунул руку ему в штаны. Обнял меня за шею, крепко обхватив ее, прижимаясь губами к моему рту, посасывая, пробуя на вкус, возвращая каждую частичку восхитительно разгорающегося пламени, что росло между нами.

— Господи, я так скучал по тебе, — хрипло выдавил я из себя. У меня почти пропал голос от вида Яна, дрожащего в моих руках. — И я должен это изменить.

Он отодвинулся, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Что?

Я попытался взять себя в руки, чтобы не наброситься на него снова.

— Миро, — потребовал он ответа, вспыхивая от гнева.

Меня всегда впечатляло, как он мог в одно мгновение отключить зов плоти и включить свой логичный и пытливый ум. Очевидно, для него я не был настолько неотразим, как мне казалось.

— Что ты собираешься менять?

Запустив пальцы во все еще влажные волосы, я попытался найти объяснение тому, что выдал мой до смерти уставший, а теперь еще и распаленный страстью мозг.

— Миро? — он ждал ответа от меня, и в его сдавленном голосе отчетливо проступил страх.

Я покачал головой и наклонился, чтобы снять ботинки и носки, заодно поднимая мокрую рубашку, которую он стянул с меня, пока мы целовались.

— Поговори со мной.

Я глубоко вздохнул.

— Я тоскую по тебе, когда ты уходишь, и становлюсь неосторожным в общении с людьми и вообще в жизни, — задумчиво ответил я.

— И что все это значит? — спросил он, потому что должен был знать, что я говорю о работе. — Именно поэтому тебя порезали? И вот почему Барретт гнался за тобой через весь задний двор, уговаривая быть с ним?

— Именно из-за этого все и происходит, — сказал я и, обогнув Яна, направился в прачечную.

Он преградил мне путь, так что пришлось притормозить, чтобы не врезаться в него; Ян тут же отобрал все, что было у меня в руках, бросил ботинки и рубашку на пол и обхватил мое лицо ладонями.

— Мне хочется, чтобы ты по мне тосковал.

— Да, но ты не можешь быть для меня целым миром. Это несправедливо по отношению к нам обоим.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — он скользнул руками по моей шее, а я боролся с желанием прижаться к нему и просто дышать.

— Я не могу так жить. Потому что слишком сильно завишу от того, рядом ты или нет. Особенно когда ты уезжаешь. В конечном итоге я чувствую себя потерянным и мне словно на все наплевать, потому что тебя нет со мной, и мне не с кем поговорить, не с кем заснуть, и никто не смеется надо мной, если я сморожу какую-то глупость, — я вздохнул, улыбнувшись через силу. — Ничего не получается.

— Я не понимаю, — мягко начал он, словно уговаривал меня, и положил правую руку мне на грудь, прямо напротив сердца, а вторую чуть ниже живота. — Объясни мне, чтобы я понял.

— Где-то посреди нашего с тобой пути я забыл, что такое быть собой без тебя, — совершенно спокойно начал я. — И я не знаю, когда именно это произошло, но теперь я другой, и мне нужно вернуть себя прежнего.

— Но я не хочу, чтобы ты это делал.

Я грустно вздохнул:

— Да, но ты не можешь мне указывать, как и я не могу указывать тебе в твоих отношениях с армией.

— Так, постой!

— Все в порядке, — успокоил я его и, все еще дрожа от холода, высвободился из объятий. — Я, пожалуй, приму душ. Можешь бросить мою рубашку в стиральную машину и поставить ботинки рядом с раковиной? Надо еще найти какую-нибудь газету, чтобы засунуть ее внутрь.

— Конечно, — ответил он, прежде чем я повернулся и побежал наверх.

ЭТО БЫЛ НЕ САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДУШ, который я когда-либо принимал, но он был как никогда мне нужен… К тому времени, как я вышел, стены покрылись каплями конденсата, а зеркало запотело. Прежде чем взяться за зубную щетку, я протер его рукой и только тогда увидел, насколько побито и дерьмово выгляжу.

Синие и желтые синяки на лице, красные пятна на подбородке под двухдневной щетиной и темные круги под глазами. Кожа на лице выглядела тускло и болезненно, а взгляд казался плоским и безжизненными. Я понятия не имел, что именно Ян или кто-то еще могли найти во мне.

Я переоделся во фланелевые пижамные штаны и футболку и, наконец согревшись, вернулся в спальню, с удивлением обнаружив сидящего на кровати Яна. В руке он держал чашку с горячим чаем.

— Чувак, выглядит неплохо. Пожалуй, пойду заварю себе тоже.

— Это тебе, идиот! — проворчал он. — Я не пью всякую дрянь типа улуна.

Я подошел, взял у него чашку и осторожно, чтобы ничего не расплескать, присел рядом.

— Спасибо! — я наклонился, чтобы поцеловать его в щеку.

Повернувшись ко мне, Ян поймал своим ртом мои губы, а затем нежно и медленно поцеловал. Даже то, как он прикусил меня напоследок, было осторожным.

— Думаешь, это правильно — поцеловать меня так, как ты это сделал внизу, а потом просто взять и уйти?

Я усмехнулся и глотнул чая.

— Эй?

— Вообще-то, именно ты прекратил это. И я решил, что в тот момент мы закончили.

— Понятно, — его голос дрогнул. — Ты сводишь меня с ума.

Я поставил чашку с горячим чаем на тумбочку и повернулся к своему мужчине, касаясь рукой его щеки и глядя в прекрасные глаза.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Понятия не имеешь? — почти прорычал он, хватая мою руку и прижимая ее к своему длинному и твердому стояку. — А теперь можешь понять, мать твою?

Я стиснул его член сквозь штаны, и в ответ Ян громко застонал, вызвав у меня усмешку.

— Значит, ты говоришь, что хочешь меня, — поддразнил я.

— Да, черт побери, я хочу тебя!

— Мне все труднее угадывать твои желания, — признался я, толкнув его на кровать, стянул с него штаны, забрался сверху и принял его член глубоко в рот.

Он прорычал мое имя, и этот звук, грубый, гортанный, словно вырвавшийся откуда-то из глубин его души, вызвал во мне волны тепла и нежности, которые не возникали между нами уже какое-то время.

Я был чересчур осторожен.

Он не был до конца уверен.

Оба мы были любящими и заботливыми, но тем не менее ни один из нас не позволял зайти отношениям так далеко из-за страха, что что-то может пойти не так или кто-то из нас однажды произнесет не те слова. Подобная ошибка могла бы стать концом, поэтому мы на цыпочках ходили по краю пропасти, боясь упасть и разбиться насмерть.

И из-за нашей нерешительности мы создали между нами дистанцию, потому что если нет близости, то нет и страданий.

Я любил Яна всем сердцем, но в то же время боялся, что он может разбить его на мелкие кусочки. Он же тем временем делал ставку на то, что я останусь и буду сильным, тем самым испытывая меня. Останусь ли я, когда наши отношения дойдут до критической точки? Будет ли для меня решающим фактором в тот момент то, что вне дома он бывает дольше, чем со мной?

Но сейчас — прямо в эту минуту — он был в моей власти, я сводил его с ума своими губами и руками, и между нами не было ничего, кроме свирепой, всепожирающей страсти.

Я сосал изо всех сил, облизывал его от яиц до головки, а затем заглатывал, показывая все трюки из своего арсенала, пока, наконец, он не сжал мои волосы в кулаке и не начал двигаться взад и вперед, трахая мой рот. Когда он оттолкнул меня, я удивился.

— Что? — я тяжело дышал, слюна стекала с моего подбородка.

Он обнял меня, грубо вытер мне губы большим пальцем, а потом, обхватив рукой за шею, притянул к себе для поцелуя.

Я вытянул из него все, что мог, и он выгнулся на кровати, прижимаясь ко мне всем телом и не переставая шептать мое имя снова и снова.

— Ян, — сдавленным голосом произнес я, задирая на нем футболку, склонившись, чтобы пососать затвердевший сосок. В этот момент я восхищался тем, как прекрасен он в своей покорности. Волны энергии, пробегающие между нами, заставили его тело вздрогнуть в моих объятиях, и тогда я снова поцеловал его, но этот поцелуй был более властным и грубым, потому что мое желание сейчас выражало не только благоговение, но и гнев.