Единственный свидетель
(Юмористические рассказы) - Ленч Леонид Сергеевич - Страница 39

— Аппендицит?

— Нет, Григорий Евгеньевич, язва.

— Ах, да, да, язва. Помню, помню. Прекрасная была язва. Сейчас как?

— Сейчас хорошо.

— Ну и продолжайте в том же духе!

Юбилей своего доктора железнодорожники справили торжественно и очень тепло. В больницу на собрание пришло много народу. Старик стрелочник Иван Никанорович поднес Григорию Евгеньевичу букет пунцовых роз из своего садика и сказал:

— У меня уж семафор на тот свет открыт был, а Григорий Евгеньевич, спасибо ему, не пустил!.. «Постой, говорит, Иван Никанорович, не торопись, я, говорит, жезла тебе не вручу».

Григорий Евгеньевич сидел в президиуме в новом, стеснявшем его черном костюме, клок седых волос «петухом» стоял у него на макушке, а лицо было совершенно несчастным от конфуза. Когда ему предоставили слово для ответа на приветствия, он встал и долго не мог начать говорить, только открывал и закрывал рот.

Возможно, что он так бы ничего и не сказал, если б не строгий окрик его жены, Маргариты Львовны.

Она сидела в первом ряду и, видя смущение мужа, волновалась ужасно. Ее могучий бюст, затянутый в добротный шелк, ходил ходуном, а губы шевелились, будто она мысленно произносила за юбиляра его речь.

— Григорий! — не выдержав, громко, на весь зал, вдруг сказала Маргарита Львовна. — Возьми себя в руки! Не волнуйся!

В зале засмеялись. И тогда, взглянув на сердитое лицо жены, Григорий Евгеньевич овладел собой, заговорил. И сказал умную и хорошую речь.

Маргарита Львовна вообще считала, что ее слабохарактерного мужа затирают. Ей казалось, что Григорий Евгеньевич не умеет «показать себя», не умеет, когда это надо, сказать нужное слово, не заводит полезных знакомств и что поэтому его «не замечают наверху».

— Другой на твоем месте давно бы ходил гоголем! — внушала мужу Маргарита Львовна, вкладывая в эту фразу особый смысл.

— Милочка, но я-то тут ни при чем, — оправдывался доктор.

— Почему ты не добился, чтобы твой портрет напечатали в городской газете?

— Милочка, не мог же я сам явиться в редакцию, снять шапку и сказать: «Люди добрые, напечатайте мой портретик по случаю юбилея».

— Местком твой должен был снять шапку. Я знаю одно: если бы свой юбилей справлял доктор Шушаков, его портрет обязательно напечатали бы, да еще вместе с женой. А ты — остался на бобах!

— Ну ладно. На чем остался, на том и остался. Я тут ни при чем.

Вскоре после празднования юбилея Григория Евгеньевича в город приехал ответственный работник дорожного здравотдела, известный профессор, влиятельный человек.

Он обследовал больницу, и случилось так, что застрял в городе на срок несколько больший, чем предполагал. А тут подоспел первомайский праздник, и Маргариту Львовну осенила блестящая идея.

— Ты должен пригласить профессора к нам на праздник, — приказала она мужу.

— Милочка, это неудобно. Я с ним знаком поверхностно. И вообще…

— Очень удобно! Человек один в чужом городе. Он будет рад. А тебе полезно.

— Вот поэтому-то мне и противно его приглашать, что это полезно.

— Микстуры тоже бывают противные, а все-таки их пьют, потому что они полезные, — внушительно сказала Маргарита Львовна.

— Но я-то ведь здоров, — ответил доктор. — Зачем же мне принимать внутрь профессора… то есть, это самое… противную микстуру?

— Григорий, не заставляй меня кричать на тебя. Пожалей мое сердце!

— Ну ладно, ладно, приглашу.

— Завтра же, Григорий!

— Хорошо. Но имей в виду, что я принципиально против этого приглашения. Я заявляю тебе свой протест. И вообще… я тут ни при чем!

На следующий день Григорий Евгеньевич заехать в гостиницу к профессору не успел, а утром 30 апреля позвонил жене по телефону из больницы. Между супругами произошел крупный разговор.

— Милочка, понимаешь, какая история… Ты только не сердись… Его уже пригласили, оказывается.

— Кого его?

— Ну, в общем, профессора… Доктор Шушаков его пригласил.

— Я так и знала! А ты где был?

— Я тут ни при чем. Он его еще вчера пригласил.

— Вот видишь! Я же говорила, чтоб ты вчера к нему поехал.

— Я вчера не мог, ты же знаешь. У меня была операция, а потом меня в горсовет вызвали на заседание… Я тут ни при чем!

— Разиня, разиня!.. Из-под самого носа вырвали профессора!

— Милочка, я прошу тебя…

— Отстань! — вдруг взвизгнула Маргарита Львовна. — Мне противно говорить с разиней, который… не щадит мое сердце!

Она резко положила телефонную трубку и ушла к себе страшно расстроенная. Еще бы! Теперь профессор уедет, и Григория Евгеньевича по-прежнему будут затирать. Ах, разиня, разиня!..

До самого вечера Маргарита Львовна просидела одна в своей комнате и даже не подходила к телефону. А звонили почему-то часто, и это еще больше раздражало Маргариту Львовну. Когда домашняя работница сказала ей, что звонили от доктора Шушакова, Маргарита Львовна не выдержала, выпила валерьянки и легла в постель.

Григорий Евгеньевич вернулся домой, как всегда, ровно в семь часов вечера. Он вошел в комнату жены и смущенно остановился у порога.

— Что вам нужно? — скорбно сказала Маргарита Львовна.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил доктор.

— Отвратительно!

— Милочка, неужели ты так расстроилась из-за этого пустяка?

— Я расстроилась потому, что вы беспомощный человек и разиня. Ну, конечно, мне было бы приятно, если бы известный человек, с орденами и связями, сидел бы за моим первомайским столом, а не за шушаковским. Понимаешь? И тебе, разине, это полезно, полезно!.. Понимаешь?

— Милочка, один человек с орденом все-таки будет сидеть за твоим столом!

— Ты пригласил диспетчера Коникова?

— Нет.

— Петра Степановича?

— Нет.

— Кого же?

Не отвечая, доктор протянул жене свежий номер центральной газеты.

Маргарита Львовна прочитала то, что нужно было ей прочитать, и лицо ее сразу залила краска, а глаза помолодели и засияли.

— Гришенька, дорогой мой… — залепетала она. — Как же это?.. Почему же это?..

— Не знаю, милочка, — сказал Григорий Евгеньевич, — я тут, ей-богу, ни при чем!

— Вот почему звонили Шушаковы! — воскликнула Маргарита Львовна и бросилась к телефону.

1938

Николай Иванович Новожилов, инженер, работник большого научно-исследовательского института, придя поздно вечером домой с работы, заметил, что с его женой Анечкой что-то случилось. Анечка была томная, рассеянная и, видимо, о чем-то напряженно думала. Супруги сели ужинать, и когда Анечка, задумчиво глядя на потолок, положила себе в стакан с чаем полную ложку горчицы и стала ее размешивать, инженер не выдержал:

— Что с тобой, Анька?

— Ничего!.. А что?

— Ты же горчицу в чай положила!

— Разве? Я думала, что это перец… то есть сахар…

— Ты можешь сказать, что с тобой стряслось, или нет?

Анечка вылила в полоскательницу испорченный чай и сказала с легким вздохом:

— Ничего не стряслось.

— Но я вижу, что стряслось! Ни с того ни с сего люди горчицу в чай не кладут.

— Что ты пристал ко мне с этой горчицей, как лавровый лист?

— Надо говорить — «как банный лист», а не «как лавровый»!

— Все равно! Другой сам давно бы обо всем догадался!

Инженер рассердился:

— Мне, матушка, некогда догадываться!.. Тем более что я даже не знаю, в каком направлении я должен догадываться. Я человек перегруженный… Если ты хорошая жена, ты должна просто, ясно, без этих вот горчичных демонстраций, сказать мужу, что тебя волнует и беспокоит.

Анечка пожала плечами и сказала, вдруг переходя на «вы»:

— Жена!.. Какая же я вам собственно жена, Николай Иванович?

— Здравствуйте!.. А кто же ты мне? Внучатая племянница, что ли?! Слава богу, двенадцать лет живем!

— Вот именно — живем! — бурно заговорила Анечка. — Другой давно бы догадался сам предложить своей… фактической подруге сходить в загс! Все уже, между прочим, ходили в загс — оформили отношения: и Тушкины и Гурские. У нас на работе Аделаида Евгеньевна, совсем старушка, — и та ходила регистрироваться со своим старичком! Потому что она не хочет, чтобы внуки считали ее… незаконной бабушкой!