Проклятие для Обреченного (СИ) - Субботина Айя - Страница 41

Я пересиливаю себя, вкладывая пальцы в стальную руку.

И стараюсь делать вид, что не замечаю улыбок на их лицах.

Первым слова благословения нашего союза произносит служитель северных богов.

Под старым деревом, перевязанным тремя разноцветными лентами.

Долго говорит о долге и о любви, о том, что северная женщина – оплот своего мужа.

О том, что когда в дом приходит беда, она не выбирает, кто будет выпроваживать ее вон.

Что жена при муже – его глаза и сердце.

Высоким голосом на древнем наречии вытягивает молитву, сжигая в каменной жаровне подготовленные метелки трав.

Пеплом чертит вокруг нас кольцо.

— Будешь ли ты, мужчина, любить и хранить верность своей жене? – спрашивает Тьёрда.

Генерал чуть склоняет голову набок, усмехается.

Для него все это – просто ничего не стоящая уступка, этакая подачка всем северянам, которым придется смириться с тем, что отныне он, нареченный богами, их хозяин и господин. Со всеми законными правами и притязаниями.

Но, конечно, все эти слова и клятвы, даже перед очами северных богов, для него совсем ничего не значат.

Но Тьёрд все-таки говорит:

— Да, буду.

Император и Заклинатель костей за его спинами одновременно переглядываются.

Для них это тоже просто слова.

Служитель поворачивается ко мне, повторяет вопрос.

И когда я непроизвольно тяну пальцы из ладони халларнского Потрошителя, он только еще сильнее их сжимает.

— Да, буду, - отвечаю сквозь зубы.

Темно-красный взгляд становится ярким, словно налитый самым кровавым рассветом, какой только может быть в этих краях.

— Видишь, кошка, ничего сложного. Ты моя, я твой, и вся эта белиберда, - он машет рукой, как будто говорит о курином помете.

— Ты ничего не понимаешь, - устало говорю я.

Желание огрызаться, сопротивляться и вести наши привычные пикировки напрочь пропадает. Остается только усталость и желание поскорее закончить все это.

Вторую часть церемонии, по халларнским традициям, проводит лично Император.

Наверное, мне полагается радоваться такому вниманию, но для меня это лишь один из многих мучителей, превративших мою землю в кровавое полотнище своих амбиций. Мы слишком разные с халларнами, чтобы испытывать к обрядам и верованиям друг друга какое-либо уважение.

Ничего красивого не происходит. Церемония отдает скорее подобием военного парада – так же пафосно и официально, разве что никто не марширует.

Ни капли чего-то духовного, обращенного к сердцу и душе.

Ни слова о верности и долге.

Зато с фанфарами, дружным гулом собравшихся халларнов и россыпью алых лепестков нам под ноги. Я даже не знаю, что это за цветы. Наверняка привезены специально откуда-то издалека, так как в моих краях до сих пор лежит снег.

Только когда наши с генералом ладони надрезают тонким стилетом, складывают в крепкое рукопожатие и фиксируют парой стальных браслетов, Император, обращаясь ко мне, говорит:

— Отныне этот мужчина – твой муж. Он обязан кормить тебя, защищать, оберегать ваш дом и не давать покоя в супружеской постели. Запомни это и передай следующей.

Я икаю.

Непроизвольно, потому что…

Следующей?

— Какое славно неподдельное изумление, - снова лыбится Келис’с. – Тьёрд, ты забыл предупредить, что по халларнскому обычаю у мужчины может быть сколько угодно жен и наложниц?

— А должен был? – не без удовольствия разглядывая мою реакцию, спрашивает генерал.

Так вот зачем ему была нужна вся эта «благородная игра».

Собирается взять в жены еще и Намару?

Или, может, Басу?

Или любую другую женщину, которую захочет?

— А представь, что было бы, будь у тебя обе руки стальными? – продолжает издеваться Заклинатель костей, и Тьёрд прожигает его хмурым взглядом. – Взял бы бедняжку как постельную девку. А она бы думала, что жена – единственная и неповторимая.

— Заткнись, Кел, - уже очень жестко пресекает генерал.

Я все-таки выдергиваю ладонь из его пальцев.

Но только чтобы взамен Тьёрд тут же схватил меня за локоть и дернул на себя.

Резко и сильно, до боли в плече.

— Они просто шутят, кошка, - говорит тише, но все с той же насмешкой. – Мне в постели будет достаточно тебя одной. Абсолютно в этом уверен.

Я пытаюсь вырваться, но чем больше сопротивляюсь, тем сильнее сжимаются стальные кольца вокруг наших запястий. Возможно, это просто еще один фокус халларнских технологий, о которых я знаю ровно «ничего». Чем дальше друг от друга наши запястья – тем сильнее сила притяжения, буквально приклеивающая нас друг к другу.

— Я сниму их завтра, после первой брачной ночи, - снова пытается успокоить Тьёрд, и снова это звучит как издевка. – Чтобы моя дикая коза не ускакала из постели до того, как я буду готов ее отпустить.

— Зачем я тебе, Потрошитель? Ты же теперь здесь всему хозяин. Можешь взять себе новую жену. Следующую!

Смех за его спиной подсказывает, что я говорю это непозволительно громко.

И заливаюсь краской.

Стыда и злости.

По традиции Севера, когда новобрачные направляются к месту пиршества, всю дорогу их преследуют короткие срамные песни. Считается, что таким образом молодая кровь, и без того готовая вскипеть от бушующего в ней желания, должна лишить новобрачных всякого терпения.

Помню, как вечность назад, когда нашу землю еще не топтал вражеский сапог, я присутствовала на нескольких свадьбах. Помню блестящий взгляд молодого мужа, который едва сдерживался, чтобы не сграбастать молодую жену и не утащить ее в их новый дом. Помню, каким милым румянцем заливалась юные северянки, как прятали глаза и трепали в руках подол свадебного платья.

Нам с генералом свадебных песен не поют. Мы просто идем вдоль выстроившихся в ряд людей – и под ноги летят несчастные алые лепестки. И мне даже жалко, что ради нашей свадьбы, абсолютно ничего не значащей и, по сути, никому не нужной, пришлось загубить столько прекрасных цветов.

Нет, это не похоже на похоронную процессию, скорее – на жертвенный обряд. Где в качестве жертвы выступаю я. Сама себе купила жизнь в обмен на собственные земли и содержимое их недр, а еще жизни людей из окрестных деревень. И мне становится тепло на душе, когда вижу пусть и редкую, но робкую поддержку в их глазах. Подобной поддержки во взглядах нескольких представителей северных племен мне не найти. Этих людей немного и их ни в коем случае нельзя считать представителями нашего гордого народа… но халларнам для проформы достаточно и таких – сдавшихся, решивших искать милости у врага. При всем при этом на меня они смотрят, как на грязь у себя под ногами. Отвечаю им самой радушной улыбкой, на которую способна. Пусть исходят желчью, они ничем не отличаются от меня.

Когда мы под руку входим в главный зал Красного шипа, тот уже залит светом множества свечей. По традиции халларнов на каждой свадьбе должен быть распорядитель – человек, который станет следить за соблюдением всех порядков, за выносом блюд и за тем, чтобы вино лилось рекой. Такой распорядитель у нас есть: я вижу этого человека второй раз в жизни и понятия не имею, чем он занимается, когда поблизости нет свадеб.

Он предлагает нам преломить праздничный пряный хлеб. Но прежде, чем мы это делаем, протягивает на выбор пару небольших горшочков, обвязанных белыми лентами и с закрытым горлышком.

— А теперь мы узнаем, будет ли жизнь новобрачных сладкой или соленой, - оглашает он зал.

— Давай, жена, покажи, какая ты удачливая хозяйка, - как будто даже весело улыбается Тьёрд. – Выбирай посудину.

Пожимаю плечами и, не раздумывая, указываю на правую.

Тьёрд срывает прикрывающую горлышко ткань с пестрой вышивкой, отбрасывает ее на пол, потом подхватывает из указанного мной горшочка щепотку не то сахара, не то соли. Посыпает этим каравай и вгрызается в него зубами. Отрывается, жует, кивая головой.