Седьмое правило академии Левендалль (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 28

— Если императрица спросит прямо, я не смогу солгать, Линна.

— Не надо лгать, душечка! Отвечай прямо, ради Скорбящей. Все равно маменька сегодня же позовет к себе господина начальника тайной полиции и узнает от тебе, что только возможно!

Боже. Неужели этот самый господин начальник тайной полиции сможет найти моих родителей? Я глянула на Линну с надеждой и нескрываемым интересом. Сегодня дружба с цесаревной открылась мне с новой стороны и новой гранью. Впрочем, я готова пожизненно работать на Линну и прислуживать ей, только чтобы нашлась моя семья!

Взяв кое-что из личных вещей, мы с цесаревной отправились на стоянку карет. Она располагалась недалеко от входа, но не главного, через который я попала в здание первый раз. Второй вход был на совсем другом конце огромной территории академии. Шли мы быстро, но чинно, локоток к локотку, как и полагается приличным девицам. Издалека я увидела Вальтера, который садился в экипаж вместе со своим отцом, и помахала рукой. Думала — не заметит, но он заметил. Сделал знак, будто послал воздухом поцелуй, а потом поклонился цесаревне. Однако не глубоко и без лишнего почтения. Опальный.

— Его зовут Вальтер, не так ли? — зашептала Линна мне на ухо. — Кто он? Рядом с ним профессор Стриц?

— Да, это отец и сын.

— Ах, как жалко, — огорчилась цесаревна. — Такой милый молодой человек — и из опального рода.

— По мне это не имеет никакого значения, Линна.

— Для тебя, разумеется. Но не для меня, Адриана. К моему великому сожалению, даже если Вальтер мил и хорошо образован, ему не место подле меня.

Она вздохнула и деланно улыбнулась:

— Пойдем-ка побыстрее! Посмотри, вон наша карета!

С козел соскочил приятно одетый кучер — в ливрее без гербов и в тонко выделанных сапогах армейского образца. На голове его красовалась фуражка с ярко-сияющим начищенным козырьком. Перед цесаревной он поклонился в пояс и распахнул дверцу кареты:

— Прошу вас, ваше. — осекся и кашлянул: — Миледи. Жду вас вот уж с трех часов! А это кто будет?

— Подруга моя, Демид, — пояснила небрежно Линна. — Со мной едет на выходные. Кучер с неохотой помог и мне забраться в карету, захлопнул дверцу со словами:

— Вот и хорошо, вот и поехали.

Я села напротив Линны на мягкое сиденье, обитое красивой тканью в рифленый узор, и цесаревна подалась ко мне, взяла за руку. Глаза ее возбужденно блеснули:

— Ах как мне хочется поскорее оказаться во дворце! В моих покоях! Поскорее увидеться с маменькой!

— Вы с ней близки? — любопытно спросила я, сжав ее пальцы.

— Я обожаю маменьку! Хотя она, конечно же, предпочитает Инвара, потому что он наследник престола. Но я не обижена. Инвара все любят. И ты тоже влюбишься в него, милая Адриана! Он очень галантный кавалер.

— Как Вальтеру не место рядом с тобой, так и мне — рядом с твоим братом, — усмехнулась я. Рохан, Рохан… Почему ты не простой граф или князь? Тогда бы мой древний род сделал меня выгодной партией для тебя. Но не судьба. И то, что я чувствую, когда вижу Рохана, вся эта дрожь в руках и биение сердца, должно остаться лишь во мне. Никто не должен узнать, что я влюблена в наследника цесаревича.

Когда карета подъехала ко дворцу, я придвинулась ближе к окошку и отодвинула штору. Великолепный парк с круглыми клумбами был виден даже с улицы, сквозь блестящие от краски черные решетки ограды. На верху каждого прута был позолоченный штырек в виде острого трилистника. За оградой бегали дворцовые собаки — грозные стражи парка, огромные волкодавы. По окрику охраны они легли у ворот, тяжелые створки открылись, пропуская внутрь карету, и кучер подогнал лошадей свистом хлыста. И вот мы внутри, в парке. Колеса скрипят по щебню дорожки, запах осенней листвы, что сгребают садовники с травы, щекочет нос, а яркие цвета ковра клумб радуют взгляд.

Сердце бьется.

Скоро, совсем скоро я окажусь там, где не мечтала быть никогда — даже в самых смелых снах!

— Волнуешься, Адриана? — лукавый голос Линны вывел меня из медитативного созерцания парка. — Не волнуйся! Ты обязательно понравишься маменьке!

— Ох, надеюсь на это, Линна.

У входа в левое крыло карету встретили две молодые горничные и женщина средних лет в опрятном платье с передником и в белоснежном, накрахмаленном чепце кормилицы. Линна ухватилась за ее руку, чтобы сойти с подножки, и обняла женщину:

— Камелька, как я рада тебя видеть!

— Цветочек мой нежный, моя принцесса, как вы там жили без нас, без вашей няньки, без служанок? — запричитала женщина, как будто перед ней пятилетняя девочка, а не барышня в самом цвету. — Кто же вам косоньку расчесывал, кто одевал и раздевал?

— Полно, Камелька, смотри, я привезла с собой Адриану. Она помогала мне и волосы чесать, и ночную рубашку натягивать!

— Ой, благодарствую, барышня, что позаботились о нашей цесаревнушке! — и нянька поклонилась мне легонько, чтоб и спасибо сказать, и достоинство не уронить, а то кто знает, какого я звания, а она, Камелька — нянька принцессы!

— Распорядись приготовить для Адрианы маленькую комнатку рядом с моей спальней, — велела Линна. — А мы пока пойдем присмотрим платья для сегодняшнего ужина. За мной, моя милая! — скомандовала она мне. — Девушки помогут нам освежиться и переодеться.

— Я сама помогу тебе, Линна, — мне стало не по себе от того, как на меня смотрели молоденькие горничные. Я для них еще одна обуза, которую нужно обслуживать…

— Ни в коем случае, милая! Ты моя новая фрейлина, и тебе полагается служанка! Но, пока ты ее не наняла, я займу тебе одну из своих!

Линна подхватила меня под локоть и увлекла к крыльцу. За нами спешила нянька и все бормотала про комнату, про чистые простыни и жаровню, которую надо принести и разжечь, про магические ловушки от мух и комаров, которые надо подвесить над кроватью…

А я шла, прямая и вся одеревеневшая от нахлынувшего страха, думая о том, как пройдут мои необыкновенные выходные дни.

Час нам потребовался, чтобы выбрать платья. Сколько их было у Линны — не пересчитать! Горничные все сновали между гардеробной и спальней, носили туда и обратно нежно-голубой муслин, похожий на августовское небо, серый с зеленоватым атлас — такой гладкий на ощупь, хрустящую в пальцах тафту цвета морской волны, а цесаревна все выбирала, выбирала, выбирала, стоя перед зеркалом и прикладывая ткань к груди — своей и моей поочередно. В конце концов, мне досталось платье из бледно — зеленого сатина с мелкими цветочками, свернутыми из голубой ткани, по вороту, со скромным турнюром и длинной юбкой, присборенной спереди. Камеристка Линны ловкими движениями подняла мои рыжие кудри наверх, накрутила, начесала, спустила несколько локонов по бокам, бросая при этом странные взгляды, которые я видела из глубины зеркала и смущалась.

Да, милая девушка, я знаю, что мне не место в императорском дворце. И платья, подобные этому, я не умею носить так же элегантно, как Линна. Но буду терпеть ради призрачной надежды найти свой древний род.

После того, как высокие настенные часы с маятником прозвонили восемь раз, горничные и камеристка испарились из спальни, зато появилась нянюшка:

— Маменька ваша ждут к ужину, уж интересовались, где вы!

— Мы идем, — Линна встала, поправив и без того идеально сидевший на ее точеной фигурке лиф, протянула мне руку: — Время быть представленной императрице и ее старшей фрейлине, Адриана!

— Даже не знаю, смогу ли я проглотить кусочек.

Мне было неловко в узком платье, прическа тянула в висках, домашние туфли из гардероба Линны давили носки, но я мужественно улыбнулась. Раз уж выпал такой шанс, надо быть на высоте. Цесаревна рассмеялась:

— Ты выглядишь, как институтка, право слово! Однако маменьке по душе скромницы, пойдем же.

Приободрившись, я последовала за Линной через анфиладу комнат. Картины, цветы, ковры — все было так гармонично подобрано, так красиво и богато смотрелось, что я не переставала любоваться обстановкой. А потом мы оказались в просторной комнате, где уже был накрыт стол. В одном его конце расположилась императрица в простом домашнем платье. Рядом сидела женщина чуть постарше с завитыми кудряшками блеклого каштанового цвета. Я отметила, что горничные стояли у двери, сложив руки на передниках и ожидая распоряжения подавать ужин. Все было почти так, как нам рассказывали об этикете в богатых домах, только еще церемоннее.