Иностранка - Теплова Арина - Страница 24

Наклонившись над ней, цыганка увидела, что мертвая еще совсем девочка. Она быстро перевела взор вновь на платье и начала осматривать его на пригодность. Через миг Шанита вновь обратила свой взор на лицо девушки и застыла. Синие бездонные, полные боли глаза девушки были открыты и, вдруг, губы девушки прошептали:

– Матушка, помогите мне…

Цыганка невольно шарахнулась от испуга, тут же протрезвев. Шанита уставилась ошарашенным взором на окровавленную девушку. Лоб и щеки девушки были в грязи, а волосы спутаны, но ее облик, невинное юное и невероятно родное лицо, словно каленым железом врезались в заледеневшее сердце Шаниты. Девушка была невероятно похожа на ее умершую дочь, только была чуть постарше. Темные, почти черные волосы, бледная кожа, темные ресницы, полноватые губы, были так похожи на ее покойную Гили, которая скончалась от чумы десять лет назад. Лишь глаза девушки имели синий оттенок, в отличие от карих глаз ее умершей дочери. Шанита прижила Гили от одного офицера царской армии и очень любила ее. Но, потом Боги забрали ее и последние десять лет Шанита, желая заглушить душевную боль от потери любимой дочери, беспробудно пила. И, теперь, смотря в нежное, родное лицо девушки цыганка ощутила, что словно Господь смилостивился над нею и вновь послал ей с того света родное дитя, которое, теперь окровавленное и, почти бездыханное, лежало перед ней. Ее худенькое небольшое тело, с лицом лишенном всех красок, было так юно и беспомощно.

Решение дикое, сильное, дерзкое было принято Шанитой стремительно. Быстрым взором она огляделась по сторонам и заметила, что солдаты не обращают на нее внимания, и вообще отошли к дальним кустам. В следующий миг, цыганка быстро наклонилась над девушкой и отметила, что с губ раненой срываются болезненные хрипы и тихие, чуть слышные стоны. Положив на лоб девушки свою худую руку, Шанита наклонилась над нею и прошептала:

– Закрой глазки, доченька, я помогу тебе.

Девушка послушно закрыла глаза и словно впала в забытье.

Шанита тут же выпрямилась и проворно развязала свой плащ. Быстро сняв со своих плеч широкий платок, она просунула его под худенькое тело девушки, и быстро притиснувшись к телу раненой, цыганка связала концы платка на своей груди, перекинув их через плечи. Озираясь в сторону солдат, которые стояли к ней спиной, Шанита проворно выпрямилась и девушка оказалась привязанной широким платком к ее спине. Цыганка была высокого роста оттого ступни девушки доставали лишь до голеней Шаниты. Цыганка стремительно накинула сверху широкий плащ, поднимая свою, столь неожиданно и чудесно, доставшуюся ей ношу.

Чуть склонившись, под тяжестью и ощущая, что девушка невероятно легка, Шанита озираясь на солдат, которые курили трубки, и о чем-то говорили, быстро почти бегом устремилась к ближайшему пролеску, который начинался у края дороги. Цыганка шла долго в сторону их лагеря, с опаской озираясь назад, и вот-вот ожидая погони. Но ей повезло, и никто не заметил пропажу одного из мертвых, и погони не было. Уже через полчаса, тяжело дыша от долгой дороги и веса девушки, которая хоть и была легка, но все же весила достаточно много для худощавой Шаниты, цыганка добралась до своей кибитки. Здесь ее окликнул их вожак, но Шанита проигнорировав его вопрос, быстро взобралась в свою кибитку, и только здесь скинув плащ, опустила девушку на пол…

Окрестности Петербурга, цыганский табор,

1790 год, Май, 16

Уже третьи сутки Машенька бредила и почти не приходила в себя. Рана на ее бедре была ноющая и постоянно кровоточила. Шанита все эти дни не отходила от девушки, отпаивая ее настоями из трав и обтирая ее лицо и руки прохладной водой. Жар у девушки никак не спадал и она лишь иногда приходила в себя. Еще в первый же вечер цыганка, раздев девушку, осмотрела ее раны на бедре и под грудью. Пришлось звать цыганского знахаря, деда Рабина, который промыв раны, заявил, что пуля вышла из бедра девушки на вылет, оттого следует только поливать рану крепким вином и делать повязку с заживляющими, на травах, мазями. Под грудью рана была невелика – только большая царапина. Шанита делала все, как велел знахарь и постоянно была рядом с больной. Лишь к вечеру четвертого дня Машенька пришла в себя и, открыв глаза, непонимающим взором посмотрела на приятное смуглое лицо цыганки, лет сорока.

– Где я? – пролепетала тихо девушка, осматривая стены из окрашенной парусины, убогой и небольшой кибитки, внутри которой она лежала. Шанита улыбнулась ей и ласково сказала:

– Наконец-то ты пришла в себя, дочка. Я так боялась, что помрешь. Не бойся, ты у меня.

– Вы, спасли меня?

– Да. Солдаты хотели тебя похоронить. Они думали, что ты мертва.

– Наверное, – вымолвила Маша и попыталась было привстать на руках, но тут же руки ее подломились от слабости, и она вновь упала на цветную большую подушку.

– Лежи, дочка, ты же очень больна, – заботливо произнесла Шанита и поправила одеяло, которым укрывала Машу.

– Благодарю Вас, – тихо произнесла девушка и, сглотнув горечь в горле, попросила. – Могу я немного побыть у Вас? А то мне что-то совсем плохо…

– Конечно, оставайся, доченька, – кивнула Шанита, садясь ближе к девушке и поджав под себя скрещенные ноги, цыганка погладила Машу по распущенным чуть влажным от пота темным волосам и произнесла. – Я, как увидела тебя, так сразу поняла, что ты мне, как родная, – и, видя недоуменный взгляд девушки добавила. – Похожа ты очень на мою дочь покойную Гили. Она тоже такая же красивая была, да худенькая. Только не уберегла я ее, а тебя мне, видимо, Господь послал, чтобы ты со мной была и горькую старость мою утешила. Живи, сколько хочешь, я не гоню тебя.

– Спасибо Вам, матушка, – пролепетала Маша и тут же испуганно добавила. – Могу я Вас так называть?

– Если будешь называть так, мне приятно будет. Как тебя зовут?

Девушка напряглась и тихо вымолвила:

– Могу я не говорить этого?

– Как хочешь, дочка, – кивнула Шанита. – Тогда я буду звать тебя Рада. Оттого, что ты радость мне своим появлением принесла. Может, ты есть хочешь?

– Нет. Пить, если можно, – попросила Маша, вновь пытаясь привстать на локтях. Это у нее получилось, и Шанита, кивнув, поднесла к ее губам оловянную кружку с темным лечебным чаем. Девушка попила и поблагодарила цыганку. Заметив, что под одеялом она обнажена, Маша тихо спросила:

– А мое платье?

– Не переживай, я его постирала. Оно сейчас сушится.

– Сушится? Но… – замялась девушка, вмиг вспомнив про древний кулон матери, вшитый в лиф платья. Она испугалась того, что, возможно, цыганка нашла его.

– Оно сильно изорвано на груди, я хотела зашить его.

– Могу я сделать это сама, когда мне лучше станет? – спросила Маша.

– Как хочешь, – пожала плечами Шанита и проворно достала из угла кибитки темно-синее платье. Девушка тяжко и стесненно села и, быстро взяв платье из рук цыганки, начала ощупывать лиф платья. Да, на груди действительно зияла небольшая дыра, след от пули, однако, на ощупь кулон все еще был зашит в платье. Машенька с облегчением выдохнула и быстро отложила платье в сторону рядом с собой. Она вновь тяжело опустилась на подушку.

– Бедро у меня сильно ноет, – пролепетала Маша, вновь прикрыв глаза.

– Так, ранена ты. Дед Рабин мази дал, сказал, что еще пару недель болеть тебе. А на груди рана почти затянулась, лишь царапина глубокая была. Позже я снова перевяжу тебя, доченька.

– Спасибо Вам за заботу. Даже не знаю, как с Вами расплатиться. Денег то у меня совсем нет. При аресте, в крепости сережки, да кольца у меня все отобрали.

– Еще чего выдумала? – нахмурилась цыганка. – Ты для меня, как солнце, счастье мне принесла. Вот, смотрю на тебя Рада и вижу дочь свою покойную, будто жива она. Ты одним своим видом мне радость приносишь. А деньги, что? Пыль одна – сегодня есть, завтра нет. А живому человеку, цены нет.

Вслушиваясь в мудрые, простые слова цыганки, Машенька вдруг осознала, что она говорит великую истину. Ведь теперь, она, Маша, была одна на этом свете. И никакое богатство и положение при дворе, не смогли уберечь ее мать, отца и брата от смерти. И теперь, они были на том свете и вернуть их, было невозможно. На глаза девушки навернулись слезы и она тихо спросила у Шаниты: