Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович - Страница 30

Я заметил как Атли, достав припасенную мокрую тряпицу, начала стирать грим с лица. Сейчас достаточно темно, эту ее процедуру никто не увидит, а если увидит, решит, что просто утирает пот, и перед моими убийцами она предстанет уже дочерью Владыки Степи, что, как минимум, должно их смутить.

Мы приблизились к старым пирсам и пошли по самому крайнему вдоль ряда кораблей с обломанными мачтами, с лохмами парусов. Пахло гнилой водой, осокой, утробно квакали, как всегда перед дождем, лягушки. За кораблями, которым посчастливилось найти стоянку у пирсов, виднелись корпуса совсем старых лоханок, утопших в болотистой грязи, и тянулась эта картина до самой отмели, где кончался собственно порт, и дальше, дальше… По левую руку расстилалось море, и там, метрах в пятидесяти от нас, на некрепкой еще волне болталась рыбацкая шаланда. Рабари, кажется, были пьяны, я слышал выкрики, поминали чью-то мать и Ашара, возглашали здравицы какому-то Торкви, в общем, отрывались по полной. Весла шаланды болтались в уключинах, парус был скатан.

Я оглянулся: Норатор нависал, похожий на гигантский звездолет поколений; мерцали, переливались мириады огоньков.

Моя… уже моя столица! И дело не в чувстве собственности, да нет же! Ответственность — вот что я ощущал за всех тех людей и хоггов в Нораторе и вообще в Санкструме.

Я не должен, я не могу сегодня умереть. Я не сделал еще ничего для страны, управление над которой получил.

Говорят, по ночам в театре, когда оттуда уходят люди, творится чертовщина, и ночевать там не рекомендуется. Так вот мне казалось, что в глубинах мертвых кораблей, давно покинутых экипажами, творилось нечто подобное. Я видел огни — зеленоватые, желтые, колеблющиеся. Они цеплялись за обломанные мачты, подмигивали из квадратных и круглых окошек на надстройках. Но на перекошенных палубах я не видел ни единого человека, хотя люди там, несомненно, были. Но все они прятались. Они знали, что должно сегодня произойти.

Впереди показались вздутые, из старых досок сходни. Вот и моя плаха. Нервный узел внутри рассосался, поскольку ожидание смерти куда хуже собственно смерти. Прибыли.

Страдалец остановился у сходен и поманил нас пальцем. Я оглянулся. Тени загонщиков следовали за нами, закупорив выход с пирса. Мне почудилось, что со стороны «Памятничека махонького…» движутся еще какие-то люди. Угу-у-у…

Мы поднялись на участок палубы посредине корабля. Палуба имела довольно таки серьезный крен на левый бок, но стоять и даже, возможно, бегать по ней не рискуя упасть было можно. За бортом уныло плескало, корабль кряхтел. Шелестела осока под ветром. Рядом оказалась кормовая надстройка, на плоской верхушке которой, как указующий перст, виднелась штуковина, к которой когда-то крепилось рулевое колесо, во всяком случае, именно так это выглядело в фильмах.

Настал момент истины.

Атли громко вздохнула и сбросила шляпу. А потом — таким же быстрым, кошачьим движением, стряхнула на перекошенную палубу свой плащ, возложила руки на клинки.

Страдалец за нашими спинами что-то пробормотал.

Я скинул плащ и нашарил в кармане свисток.

Возле указующего перста на корме возник длинноволосый человек в неброском, даже бедном одеянии — куртке, штанах, без всякого оружия.

В его ладонях, прижатых к груди, бился красный огонек, и он освещал лицо человека, волевое, собранное, с выставленным подбородком. Глаза человека были направлены на меня, тонкие губы шевелились.

Я живо вспомнил брата Горишку.

По мою душу прислали мага. Всего-навсего. Кто-то прознал, что я — крейн, восприимчивость которого к магическим воздействиям — просто невероятна, и решил убить меня наиболее верным способом.

Глава семнадцатая

Чернокнижник… Я мог бы это предполагать… Да собственно, и предполагал. Мои враги слишком серьезны, чтобы нанимать простых курокрадов для моего устранения.

Это была четко поставленная ловушка, впрочем, без особых затей. Никто ничего не спрашивал, никто не кричал — мол, сдохни, злодей. Все было распланировано жестко и четко. И могло кончиться в любую секунду.

В кармане моем, подражая смартфону, завибрировала веточка мертвожизни.

У мага были сутулые плечи, серебристые длинные волосы и тяжелые надбровья.

Тучи затеяли над Оргумином шабаш: стучали в барабаны и кидались огненными стрелами. Ярко вспыхивало и гасло кладбище кораблей… Палуба ближайшей посудины была рядышком — я мог встать на скособоченный борт и сигануть на нее, если бы в том возникла потребность.

Маг выпростал руки ладонями вверх (я, словно дело происходило во сне, успел отметить, что ногти на пальцах его рук заострены); и с них соскользнул красный, тускло мерцающий сгусток живого огня.

И одновременно с этим рука Атли отправила в полет серебристую молнию кинжала.

Я не успел присесть или как-нибудь уклониться — идеально круглый, мерцающий сгусток размером с кулак взрослого мужчины ударил меня в грудь и распался, окутав тело сотней красных шелестящих искорок. Я зажмурился, но искры касались лица и рук, едва теплые, как лучики зимнего солнца. Что? Я распадаюсь на части? А вот и нет! Искры с едва слышным шорохом опадали на перекошенную палубу. Зато дар мертвого разума эльфов в кармане опалил жаром.

Открыв глаза, увидел, что маг стоит на коленях — Атли всадила ему в плечо порядочных размеров железяку. В следующий момент она развернулась, извлекая клинки, ткнула одним куда-то за мою спину. Раздалось чуть слышное «ох-х…», перешедшее в бульканье, и наш проводник грохнулся на палубу, ткнувшись в задники моих ботинок.

— Торнхелл? Жив?

— Ага.

— Волчок серый… Действуй!

М-мать! Черные тени Страдальцев резво бежали к сходням. Поддержка, так сказать, если маг не управится… Атли метнулась к сходням, попыталась столкнуть их с фальшборта, и досадливо цокнула языком:

— Прибиты… Я обороняю сходни, ты — мою спину. Действуй же, Волк!

Я сунул руку в карман, обжегся об эльфийский артефакт, выхватил костяной свисток и начал выдувать соловьиные трели. Свисток тоже был горячий, будто его прокалили в печи. Мне не нужно было складывать два и два, чтобы понять, что ветвь мертвожизни каким-то образом адсорбировала направленное в меня заклятие, превратила его в горсть ничтожных по своей силе искорок, разложила, как ферменты печени раскладывают опасный яд — этиловый спирт — на безопасные составляющие. Только один вопрос: артефакт так постоянно будет работать, или у него есть некий предел износа? Не хотелось бы, чтобы он изработался и пришел в негодность…

— Я дочь Сандера, Владыки Степи! И если с моей головы упадет хотя бы…

Клинки залязгали. Портовым бандольеро, видимо, было плевать, чья там она дочь, как и все настоящие бандиты — они были вне политики. Атли выкрикнула что-то на неизвестном мне языке, я повернулся и увидел, как она рубится с парой Страдальцев, а другие тем временем лезут через фальшборт, упорные, точно роботы, которым задали одну программу — убить архканцлера Торнхелла.

Шум за спиной заставил оглянуться: двери носовой надстройки открылись, проскрежетав по палубе, под ноги, осветив труп проводника, упал косой световой прямоугольник. Навстречу мне выскочили трое мужчин, одетых одинаково — в камзолы темных тонов. Команда поддержки мага, так сказать. Счастье мое — если они без кольчуг под одеждой, может быть, не натянули, решив, что маг управится с крейном архканцлера в один… огненный плевок. Это была не шелупонь вроде Страдальцев, нет, серьезные бойцы… Но в руках их были кинжалы, то еще оружие против шпаги… если бы я умел с ней управляться.

Шаланда с пьянью шла к пирсу, раскачиваясь на мертвой, предштормовой зыби. Рыбари сосредоточенно работали веслами. Отлично!

Я выплюнул свисток и подхватил брошенный на палубу плащ, чувствуя внезапную уверенность в своих силах. Самое страшное — мага — я прошел, а дальше будет проще. Проще — не в первый раз, потому что. Я достаточно обтерся в мире Санкструма, я уже убивал и принял главный урок: если хочешь выжить в схватке — действуй жестоко и не позволяй гуманизму высовываться наружу.