Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович - Страница 19

Хитрые и коварные сукины дети! Они уверены, что дожали меня, но в глазах, в жестах, никакого упоения победой, сплошной холодный расчет, слегка подчеркнутый иронией. Очень опасные противники, очень. Это не буйный Трастилл Маорай, не самовлюбленный Таренкс Аджи и не маниакально-самоуверенный Ренквист. Эти в разы опаснее. Деловые люди Средневековья, местные бизнесмены-рейдеры, перед которыми поставили четкую задачу — отжать империю.

— Тогда… я жду от вас денег… господа! Жду как можно быстрее!

— Не волнуйтесь так, господин Торнхелл, — проговорил Армад отечески. — Деньги будут. Главное, чтобы вы остались неизменны в своем решении отречься от трона.

Я воздел глаза к потолку, к мучениям святых и непорочных, указал на них дрожащей рукой.

— Я тверд и неизменен в своих решениях, как эти святые! И даже под пытками… Не изменю своему слову!

— Мы верим вам, господин Торнхелл, — молвил Сакран с неясной улыбкой.

— Конечно же, верим, — следом повторил и Армад. — Особенно… под пытками…

Я схватился за желудок, протяжно икнул.

— Господа… прошу прощения… господа… сейчас я буду… блевать…

Оба синхронно встали и направились к дверям.

— Но пятьдесят тысяч я требую! Требую! Требую пятьдесят тысяч прежде, чем подпишу отречение! — крикнул им в спины.

Они ушли, немного погодя вошел Блоджетт. Я встретил его широкой улыбкой.

— Должен принести извинения, старший секретарь. Я не предупреждал о нюансах спектакля, мне нужна была ваша… непосредственная реакция.

— Все, что вы г-говорили здесь…

— Разумеется, спектакль. Но, я полагаю, они поверили, что я отчаялся и хочу бежать, прихватив пятьдесят тысяч. Думаю даже, они привезут мне эти деньги задолго до прибытия Варвеста. Но главное — я так полагаю, по крайней мере — я убедил их, что не буду готовиться к войне, что я отчаялся и готовлю бегство. Рассуждая так, они не будут удивляться моим перемещениям из Варлойна в Норатор и обратно. Я, можно сказать, значительно ослабил их подозрения и заработал для насущных нужд пятьдесят тысяч. Теперь же, Блоджетт, прямо с этой секунды, мы начнем подготовку к будущей войне.

Глава одиннадцатая

За окном было рваное серое небо. Краски заката таились далеко на горизонте, за клочковатыми тучами цвета мышиных шкур. В парке ветер гулял по верхушкам деревьев, и, как обычно, над деревьями кружились не выбитые до сих пор вестники лихолетья — вороны. Тоже серые. Гнусные.

Я созвал ближний круг в ротонду, в свой кабинет, вместо вина приказав Бришеру доставить хороший бочонок горного виски, каковой капитан и принес с радостью. Вино — праздничный напиток, водка — кризисный, и не важно, что вместо нее пьется выдержанный в дубовых бочках самогон.

Борьба за власть делает духовно нищим, но только не в том случае, когда ты планируешь употребить полученную власть на всеобщее благо. И не в том случае, когда те, кому ты можешь уступить власть без борьбы, готовы превратить страну… в еще большее болото, чем она есть сейчас.

Под конец речи я показал ультиматум и, пока он ходил по рукам, отпил приличный глоток из своего кубка.

У стола сидели Бришер, Фальк Брауби, Литон, Бернхотт и Амара Тани, моя берегиня. Эвлетт в одежде служанки рядом с Шутейником, и по тому, как держатся рядом, сразу ясно — ночи они проводят совместно, разумеется, тогда, когда работа позволяет. Шутейник теперь распоряжается Тайным приказом, набирает шпионов, создал небольшое ядро будущей секретной службы… Нельзя сказать, что от работы он в восторге, однако исполняет ее весьма ревностно. И пьет. А кто не пьет в кризисные времена?

Кот не выдержал такой массы гостей, надул щеки и ушел на нижние этажи, только хвост мелькнул.

— Ладушки-воробушки, мастер Волк… — проронил Шутейник с трепетом.

— Мессир… — это Бернхотт.

— Милый господин… — а это Амара. Краска схлынула с ее битых оспой щек.

— А… е… — это Брауби. Он ерзал на стуле, сжимал огромные кулаки.

— Ах ты ж… е… е… е… Простите мою дерзость, но я… е… е… е… — это Бришер. Ругательства вылетали из его рта, как свинцовые пули.

Я кивнул — жизнерадостно и небрежно.

— Такие дела.

Шум в кабинете нарастал, в основном это были восклицания, и почти все — матерные. Самые забористые, такие, что заставили бы матроса покраснеть, я слышал со стороны Амары Тани. Сразу же после первой реакции руки потянулись к кубкам.

Прогнозируемое действие.

Брат Литон отхлебнул горячительного и молвил рассудительно:

— Словом сказать: если вы возложите на себя корону Растаров, принц Варвест может объявить и, конечно, объявит вас узурпатором, в котором нет ни единой капли наследной крови!

— Или что-нибудь еще придумает. Но…

— Но? — воскликнул Бернхотт Лирна. Пылко воскликнул, как юноша горячий. Ждал от меня нужных слов.

Все ждали.

Я подошел к окну. Под деревьями виднелись силуэты Алых.

— Буду говорить без церемоний: принц Варвест не получит ни шиша. После долгих раздумий я принял решение. Я буду отстаивать трон Санкструма и свою корону, ибо при Варвесте Санкструм станет всего лишь еще одной провинцией Адоры.

— Откуда мою расу изгнали, как… сотни лет прошли, но мы помним! — Шутейник вскочил, махом опрокинул кубок. Щеки раскраснелись, желтые глаза сверкали, как куски полированного янтаря. — Мастер Волк! Мастер Волк! Да если Адора придет… Куда нам бежать? В горы? В Степь к этой… дуре белобрысой… извините за… Коникам задницы намывать? — Его душили эмоции. Не увидел, но почувствовал руку Эвлетт, что нервно сжала его запястье. Ох, женщины… ну что вас тянет влюбляться в певцов да актеров, они же любят сразу весь мир. — Даже и не думайте бросать трон! Война? Пусть война! Все хогги с вами пойдут! Дюка дюков заставим… А вот если бы вы отказались…

Я кивнул. В хоггах я не сомневался. И в том, что самые светлые головы из хоггов заставят Баккарала Бая раскошелиться — тоже. В деньгах, как и говорил Блоджетту, у нас не будет недостатка.

Тут же поймал долгий взгляд Амары. Глаза ее цвета стали были острыми, как хорошо наточенные засапожные ножи.

«Все еще хуже, чем я могла представить, милый господин… Все намного хуже», — сказали ее глаза. А шум в кабинете тем временем нарастал.

— Вот зачем пушки потребовались так скоро! — грохотал Брауби. — Но я их не рожу! Не смогу! Проще и быстрее — отнять!

Бришер просто ругался. Брат Литон совершал Знаки Ашара, словно отгонял злых духов.

Бернхот пристально взглянул на меня:

— Простите меня за прямоту, мессир, но противостоять войскам Адоры и Рендора…

— Сложно. Но можно. И нужно. Я знаю — как.

— Однако мы не сумеем удержать границы, мессир!

— Не сумеем. И не будем пытаться… Рендор вторгнется в пределы Санкструма, перейдя рубежи… и окажется в не самом богатом краю… А дальше… Я скажу, что делать. Я знаю, что делать, Бернхотт.

Я не стал описывать теорию партизанской борьбы, сейчас не время. И не время ставить насущные задачи — их я поставлю каждому из соратников по отдельности. Не то чтобы я им не доверяю, скорее, наоборот, доверяю слишком сильно, но в существующем положении — пока я нахожусь под колпаком Адоры и Рендора и война не объявлена — лучше будет, чтобы каждый из моих приверженцев знал только свой фронт работ. Элементарные правила безопасности.

— Если кто-то захочет отказаться… Хм… Я не стану препятствовать. Борьба будет тяжелой, и если я проиграю — всех моих ближайших сподвижников, несомненно, лишат голов. Но время отказаться… у вас еще есть. — Отказаться и предать, мог бы я добавить, ибо только своевременным предательством можно было сберечь свои головы.

— Лишат голов — это как минимум, — поддержал Блоджетт. — Суровые кары обрушатся также и на родичей близких и дальних. Целые знатные роды будут стерты с лица Санкструма.

— Но я уверен, старший секретарь: мы добьемся победы. У противника есть новое оружие…

— И весьма действенное оружие! Хм-м, да! — отозвался Бришер.