Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович - Страница 77

Мать Игрем наклонилась, безошибочно нашла холку Шурика и возложила на нее заскорузлую ладонь.

— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Усатый властелин… Да, здесь твой древний враг. Помоги нам, усатый властелин, помоги нам… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Помоги нам! Помоги!

То ли ее увещевания и впрямь подействовали, то ли она загипнотизировала малута, но усатый властелин опустил шерсть, и нехотя, зябко поджимая лапы, то и дело недовольно поглядывая на меня, начал спускаться по холодной каменной лестнице.

Приземистый подвал был заполнен прямоугольными и квадратными глыбами льда, прикрытыми почерневшей соломой и дерном с давно пожухлой травой. Между глыбами и на них лежали корзины с припасами, стояли какие-то сундуки, ящики, кувшины, разнообразные бутылки. У кирпичной стены под лампадой на одной из глыб, сливаясь с полумраком, лежало на спине тело Хвата. Цепи с него сняли. Держать покойника в погребе с припасами — по средневековым меркам считалось нормальным.

Ветер студеным языком лизнул лицо; отдушины в потолке не давали воздуху застояться.

Хват был в том же черном, рваном трико — похожий сейчас на ребенка. Глаза прикрыты. Лицо — белое, с заострившимся носом и выпяченным подбородком. Тонкие губы поджаты в презрительной гримасе. Даже мертвый он выражал презрение окружающим людям. Презрение и ненависть.

— Охолодел, но еще без пятен, — гулко проговорил какой-то Алый. — Прохладно здесь, да и помер недавно совсем, но уже закоченел, конечно, бревно-бревном. Ежели вот скажем его в гроб класть, так с силой сгибать придется, конечно.

— Ворволака решила поиграть, — обронила мать Игрем. И снова — нутряной кашель, похожий на клекот орла или грифа. — Шалун дерзкий!

Постукивая клюкой, верховная ведьма уверенно, не спрашивая направления, приблизилась к эльфу и ощупала тело, затем возложила ладонь на его лоб. По морщинистому лицу скользнула пугающая усмешка.

— Архканцлер! Я говорила тебе, что не творю чудес? Верь мне: и сейчас чудес не будет.

Я вздохнул тяжело. И так ясно: Хват мертв. Смог каким-то образом остановить свое подлое сердце.

— Есть ли какая-то надежда…

— Держите его! — строгим голосом велела мать Игрем. — Держите его четверо, он очень силен! Немного магии, архканцлер! Немного магии и сил разума!

Алые послушались, не дожидаясь моего приказа. Мать Игрем встала с правого бока Хвата, костлявыми пальцами сдавила ему виски, закрыв ладонью его глаза и нос, что-то забормотала. Я поместился в стороне, подпер кирпичную стену, так, чтобы видеть застывшую маску лица ворволаки.

Кот ткнулся мне в ноги, мявкнул рассерженно.

Великая Мать что-то нашептывала. Я не мог разобрать ни слова и от этого злился. Привык контролировать окружающее пространство с некоторых пор, а тут меня оттерли в сторонку.

В мое сердце начали втыкаться крохотные булавки — магия пошла в ход! Малут выгнул спину, по хребту длинная шерсть вздыбилась, в полумраке даже показалось, превратилась в иголки.

Великая Мать вскрикнула повелительно — и я снова не разобрал, что. Возможно, это был тот самый эльфийский язык, ибо ведьмы, как узнал, подпитывали свои умения от Леса. Хм, не за это ли ведьмовской ковен подвергли обструкции и впоследствии запретили? Якшаться с ядовитым Лесом небезопасно!

Мать Игрем рывком отняла руку от лица покойника.

Хват лежал недвижимо.

Я подумал, что она начнет хлестанет его по бледным впалым щекам, но грудь эльфа вдруг выгнулась, конечности содрогнулись, да так сильно, что четверю дюжих солдат едва его удержали. Я рывком придвинулся: Хват с клокочущим хрипом втянул воздух, веки дрогнули, распахнулись, начали бессмысленно вращаться желтые глаза.

Кот протиснулся между мной и Алым, что-то рыкнул.

Великая Мать взглянула на меня с другой стороны ледяной глыбы.

— Хитрец погрузил себя в забытье, почти неотличимое от смерти, дыхание его и сердце стали неслышны простому уху, кровь почти остановилась. Лишь тонкая нить держала его над пропастью небытия…

Хват обронил горсть хриплых, невразумительных, злобных слов, завертел головой, посматривая то на меня, то на ведьму. Взгляд вдруг остановился на мне, глаза расширились, ярая злоба проступила, резанула по мне невидимой бритвой.

Малут зашипел, едва сдерживался, чтобы не прыгнуть на Хвата.

— Старая уловка, — обронила мать Игрем, слепо глядя на ожившего эльфа. — Дыхание пресеклось, сердце остановилось, тело стало мертвым и затвердело, как у покойника… Однако затем он пришел бы в себя и сбежал, ведь с него сняли цепи, а он ловок, очень ловок…

Хват выкрикнул что-то на дивном языке. В его устал эльфийский звучал пугающе.

Мать Игрем легонько стукнула по его груди клюкой.

— Не нужно ругаться! Посмотри, кого я привела. Посмотри внимательно! У него четыре лапы и хвост! И он помнит о том, кто изгнал его с континента! Да, он все помнит, ибо в нем — память предков!

До сей поры Хват не мог зафиксировать внимание на коте, не воспринимал шипение как нечто, несущее угрозу. Но Шурик сам напомнил о себе: он вспрыгнул на глыбу покрытого дерном льда, мягко, но неуклонно ступая, взобрался двадцатикилограммовой тушей на грудь субтильного эльфа и что-то мявкнул. Лицо Хвата перекосило. Он узнал.

Как удивительно: мы подозреваем, что древние обитают в глубоких морских водах в облике разнообразных и обязательно уродливых ктулху, даже не помышляя, что этими самыми древними могут оказаться кошки, издревле живущие с нами в симбиозе…

— Хочешь, мы оставим тебя наедине с Древним? — вкрадчиво спросила Великая Мать голосом, которым можно было резать сталь. — Ты знаешь, что он с тобой сделает? Мы даже не станем надевать на тебя цепи… Мы просто уйдем из этого подвала и оставим тебя наедине с Древним. Ты, полукровка, отринувший обе свои расы, думай, думай крепко: ты этого хочешь?

Он не хотел. Он обмяк. Затем жалобно попросил снять кота с груди — не может дышать. Я снял напружиненного, готового к убийству кота (двадцать килограммов мышц, когтей и разлитой древней злобы), малут рыкнул, но, когда утвердился на полу всеми лапами, встряхнулся — с него будто спало боевое возбуждение. Он взглянул на меня благодарно, хотя тело еще била дрожь.

Голос Хвата надломился:

— Что вы хотите… Хотите от меня?..

Я присел, почесывая кота за ушами.

— Расскажи о своих делах с Сакраном и Армадом. Расскажи все, что знаешь.

Он рассказал. Он обрушил на нас водопады слов. Он не думал юлить — психологически сломанные не юлят, по крайней мере, до тех пор, пока вновь не обретут душевное равновесие, а послы были настолько самоуверенны, что раскрыли ему определенные и важные подробности своего заговора. Все, что рассказал Хват, лишь подтверждало мои подозрения. Послы с самого начала водили меня за нос! Они усыпляли мою бдительность, а сами деятельно готовили вторжение в Норатор.

Рассказав о плане вторжения, эльф ядовито расхохотался. Глаза его налились ртутным глянцем, вновь стали злобными. Он приподнял голову, нашарил меня взглядом, лицо перекроила глумливая усмешка:

— Ты понимаешь, что они придумали? Даже если ты сможешь задержать их в порту… Ох-х-х… Тебе конец, архканцлер, конец!

Глава сорок вторая

Утро воскресенья было тихим и пустым. Алые снялись с казарм и ушли еще ночью. То же самое проделала дворцовая стража, нет, конечно, остались небольшие посты там и тут, но это выглядело лишь формальностью. Блоджетт отправился к Храму Ашара еще вчера. Его правая рука Лонго Месафир отбыл по моему заданию. Все, кого знал, отбыли по моему заданию. Даже кот меня бросил, убрел куда-то по своим кошачьим делам. Во дворце стояла тишина гулкая и страшная. Я сидел в кабинете и ждал.

Вчерашний день был очень насыщен, встречи, переговоры, попытки шантажа. Но об этом дне я расскажу в другой раз. Гицорген провел вчерашний день в болезненной летаргии, порывался идти со мной, но не мог выбраться из кареты. Снотворная магия Великий Матери была слишком сильна, и я понял, почему она не хотела повторять этот фокус: после вторичного применения, человек, действительно, мог превратится в кретина.