(Не)идеальные отношения (СИ) - Гранд Алекса - Страница 3

Ни приветствия, ни улыбки. Но любовь отца ко мне крепче, чем его табак. Я чувствую это в цепком взгляде, брошенном поверх ноутбука. И в том, что в термосе у плиты моё любимое какао, со сливками и цедрой апельсина.

Я улыбаюсь, устало и тепло. Наливаю драгоценный напиток в пузатую кружку и, обхватив её двумя руками, прислоняюсь бедром к столу. Пью, катая на языке мягкую сладость, и тихо отвечаю, на невысказанный вслух вопрос:

– Всё хорошо. Компания?

– Не сгорела и это не заслуга моих заместителей, явно, – в словах Александра Петровича Вишневского ни грамма иронии, но тонны сарказма. И я могу сдать на опыты Нестерову и парочку её подруг, чтобы поспорить – кадровые перестановки ждут детище отца со дня на день.

Своего второго ребёнка родитель оберегает не меньше, чем меня.

– Рада, ты помнишь о нашем договоре? – отец не повышает голоса, но у меня по спине скачет табун предательских мурашек, а какао уже не кажется самым вкусным на свете.

– Да, – вздыхаю, отставив кружку в сторону, и накручиваю на палец прядь тёмных волос. Этот разговор был не раз и не два, я знаю, о чём речь, знаю все перспективы, все «за» и «против». И осудите меня, но я признаю, что кроме прав и прочей ерунды у меня есть обязанности.

Например, выйти замуж за того, кто нужен отцу, и прожить с ним хотя бы пять лет в браке. А после…

«Делай, что хочешь, дочь. Я поддержу тебя в любом случае».

И за эту честность я люблю отца ещё сильней.  Больше, чем за ненавязчивою опеку, за острые шутки в адрес моих коллег и студентов.

– Отлично, – Вишневский-старший кивает головой, вновь углубляясь в бумаги-сводки или что у него там. А я забираю чашку, термос и иду к себе в комнату. Чтобы упасть в мягкое кресло и закрыть глаза, давя непонятно откуда взявшиеся слёзы. 

Мне не обидно, я не злюсь и не сожалею о принятых решениях. Но почему-то, отчего-то в этот раз всё острее и хуже. Так что пальцы зудят от необходимости что-то сделать. И залпом допивая любимый напиток, я набираю сообщение. Стираю и набираю вновь. И так по кругу, пока на номер телефона лучшей подруги не уходит короткое и лаконичное:

«Анубис. Сегодня. Прощальный кутёж».

В конце концов, вряд ли моему будущему супругу так важна эта долбанная невинность. Так почему бы не потерять её с тем, кого я выберу сама? С тем, кого я хочу, и плевать, сколько смыслов я вложу в это слово?

– Чёрт, – вздыхаю в который раз за этот день. Но уверенность в правильности происходящего давит любые сомнения в зародыше. И я распахиваю створки огромного шкафа-купе, не давая себе шанса передумать.

Не имея на это никакого права. Не-а, Вишневские не отступают. Только не сейчас.

Вопроса, что надеть не возникает, сегодня я решаю, как выглядеть и кого соблазнять. Я выбираю кожаные брюки, ярко-алый топ и ботинки на плоской платформе. Провожу по волосам расчёской, оставляя их свободной волной по плечам, и добавляю минимум макияжа на лицо. Так, что подведённая карандашом бровь темнеет на пару тонов, а губы вспыхивают тёмно-красным и выделяются на слишком светлой коже. И ровно в десять вечера я открываю дверь на условный стук, мимолётно прощаясь с отцом. Цепляю под локоть зазевавшуюся Иришку и скрываюсь в лифте до того, как она успевает открыть свой рот.

Только там, я смотрю на неё долгим усталым взглядом, и подруге хватает такта, воспитания и ещё какой-то там психологической херни, чтобы не задавать лишних вопросов.

Наверное, поэтому мы дружим до сих пор. И, наверное, поэтому мы расстаёмся после фейс-контроля в клуб, разойдясь как в море корабли. Иринка цепляет какой-то мрачного байкера, а я…

Я вижу того, о ком не могу перестать думать вот уже неделю с той памятной встречи в «Анубисе». Неосознанно облизываю губы, двигаясь в его направлении. Притягиваясь к Градову как магнитом. И у меня нет ни сил, ни желания сопротивляться, когда я оказываюсь так близко, что могу почувствовать на языке вкус его губ, вдохнуть его терпкий одеколон, обжигаясь о ледяной холод совершенно трезвых глаз.

Стас

Ровный неоновый свет заливает пятачок перед зданием клуба, а я стою, прислонившись к бетонному парапету, и курю третью по счету сигарету, дожидаясь вечно опаздывающего Пашку. А ещё не могу выбросить из головы образ Вишневской в этой её строгой классической блузке с отложным воротничком и до неприличия тесных джинсах, не оставляющих простора для воображения. Фак.

Это грёбанное помешательство длится уже месяц, напоминая симптомами лихорадку: стоит мне только увидеть объект вожделения, как в венах моментально закипает кровь, а мозг перестает соображать от слова совсем. Посылая телу одну-единственную команду – поймать, удержать, подчинить. И я боюсь, что единственный вариант переболеть этой болезнью – затащить Раду в постель. Плохо.

– Ну, что, Град, готов к похоти и разврату? – Стрельцов появляется из ниоткуда, как чёрт из табакерки, с энтузиазмом размахивая перед моим носом упаковкой с презервативами. Довольно скалится, вызывая неконтролируемый приступ несварения, и в два глотка приканчивает миниатюрную бутылку с Джек Дэниэлсом.

– Пошли уже, чудище, – пропускаю вперёд это нетрезвое недоразумение и на всякий случай готовлюсь ловить товарища, если он вдруг решит пропахать своим длинным носом несколько метров асфальта. Но Пашка передвигается достаточно уверенно, если не брать в расчёт тот факт, что пошатывает его примерно так же, как пьяного матроса на палубе попавшего в шторм корабля. И где он так нализаться-то успел?

Едко ухмыльнувшись, я устраиваюсь на барном стуле и заказываю стопку золотистой текилы с долькой лайма, наблюдая за корявым дефиле Стрельца, заприметившего в толпе ту самую первокурсницу, облившую его кофе.

– Сто баксов на то, что девчонка пошлёт его к бурым медведям в тундру. Ставки сделаны, ставок больше нет, – подмигиваю сосредоточенному на приготовлении какого-то адского коктейля бармену с вытатуированным на предплечье волком и заказываю ещё порцию, планируя если не снять накопившееся за месяц напряжение, то хотя бы немного разбавить его высокоградусным алкоголем. И, может быть, попробовать вышибить клин клином. Чем чёрт не шутит?

Подходящая цель находится у самого края овального танцпола. Златокудрая нимфа в струящемся до пола изумрудном полупрозрачном платье с глубоким разрезом до середины бедра соблазнительно извивается, двигаясь в ритме жгучего латиноамериканского трека. Заметив мой интерес, девочка ещё больше прогибается в пояснице и так призывно улыбается, что сомнений в её мотивах не остаётся. И я почти успеваю отлипнуть от барной стойки, убеждая себя в том, что в Раде нет ничего уникального, когда появление Вишневской с разрушительным эффектом молота Тора врезается мне в грудь. Твою ж мать!

Я пока что не вижу знакомого силуэта, но кожей чувствую ЕЁ присутствие. С обречённым усталым вздохом опускаюсь обратно на стул и отчётливо понимаю две вещи: во-первых, вместо пары несчастных рюмок надо было брать целую бутылку, ну, а, во-вторых, вытравить влечение к стажёрке-преподше другими тёлками не получится.

Я снова закидываюсь годящейся вместо анестетика текилой, заедаю алкогольную горечь лаймом и слепну на пару мгновений, прежде, чем приклеиться к Раде горящим взглядом. Сегодня она похожа на строгую учительницу ещё меньше, чем в прошлый раз: кожаные брюки с низкой посадкой плотно обхватывают округлые бёдра, ярко-алый топ подчёркивает соблазнительную грудь, а чёрные массивные ботинки на плоской рифлёной подошве добавляют вызывающему образу ещё больше дерзости. И я, как клинический идиот, одновременно давлюсь слюной и умираю от ядовитой чёрной ревности, методично пропитывающей все мои органы. 

– Рада Алекса-а-андровна, неужели вы передумали и решили взять меня на поруки? – осторожно хватаю её за запястье, когда она пытается пройти мимо, и тяну к себе, заставляя встать аккурат между моих ног.

– Ты меня преследуешь, Градов? – приподнимает изогнутую подведённую тёмным карандашом бровь Вишневская, выдавая нечто настолько абсурдное, что я на секунду даже теряю дар речи. А потом разражаюсь громким заливистым хохотом, раздражающим людей вокруг.