Машина страха - Чиж Антон - Страница 3

Да и то сказать: по такой жаре чего только не случается…

Ветер швырял в лицо колючую морось. Сырые листья вертелись под ногами прохожих, взлетали над бесполезными зонтиками, шныряли мимо поднятых воротников. Сверху смотрели спелые тучи, набухшие свинцовой серостью. Обычная осень в Петербурге. Те, кто попал в столицу в один из самых хмурых месяцев, то есть практически в любой, утешали себя мыслью, что скоро уедут, и невольно сочувствовали жителям, которые не знали, что такое хорошая погода. Вернее, думали, что ледяной или жаркий кошмар – это нормальный климат. Ну не мог же Петр Великий ошибиться, выбирая болото под столицу.

Глаз горожанина, слезящийся от ветра, отличал приезжего вмиг. По тому, как тот пугливо ежился под бурей и дождем. Парочка, что стояла у афишной тумбы на углу Невского проспекта и Екатерининской улицы[3], наверняка были приезжими. Они жались потерянными овечками, стараясь укрыться женским зонтиком. Кружева его безнадежно погибли под дождем.

Господин был застегнут в черное до пят пальто, отсыревшее, как и легкая шляпа. За него держалась барышня ростом как раз ему по плечо. Бедняжке крепко досталось. Юбка из довольно приличной английской материи, вместо того чтобы стоять колоколом, скрутилась у ног. Жакетик тонкой шерсти с меховой опушкой украшал, но не грел. Девушку била мелкая дрожь. Мучить так ребенка (на вид ей не дашь больше десяти лет) довольно жестоко. Но господин упрямо рассматривал афишу.

– Герман, может быть, не надо? – проговорила она, стуча зубками. – Мне не нравится затея…

– Пустяки… Это такой шанс.

– Нет никакого шанса… Я же говорила, что видела…

– Пустяки, ты тоже иногда ошибаешься. – Он нежно похлопал по крохотной ручке, вцепившейся в его рукав. – Все будет хорошо…

– Не будет, Герман… Поверь мне… Я чувствую… Давай не пойдем…

– Нельзя, нас ждут… Да что за глупости? Столько усилий, чтобы получить согласие. И вот наконец, когда нас ожидают, сбежать? Нет, так Герман Калиосто не поступает!

Барышня чихнула, словно пискнул котенок.

– Вот видишь, я прав! – сказал Герман, мужественно сжимая зонтик. – Пойдем, не будем терять времени.

– Это плохо кончится…

– Пустые страхи, моя милая…

– Но зачем? – проговорила она в нос. – У нас все есть… Выступления, афиша, первый отзыв в газетах… К чему нам этот риск?

– Никакого риска, я силен и уверен в себе, как никогда, – отвечал Герман, поглядывая на дом, что возвышался за афишной тумбой. – Если в ближайшем выпуске «Ребуса» выйдет материал о нас, это будет огромный шаг нашей карьеры… «Ребус» – непререкаемый авторитет… Нас будут приглашать в такие дома, в которые просто так не попасть… Это не только слава, но и значительные гонорары… Тревога излишняя, моя милая Люция…

Девушка потянула назад, прочь от афишной тумбы.

– Умоляю, уйдем… Уйдем скорее… – Люция прилагала все силы, но Герман не шелохнулся. – Не будет ни статьи, ни приглашений… Я вижу… Верь мне…

Упорство, с каким она просила, проняло. Герман ощутил сомнения, но было поздно. Господин под черным зонтом приветливо помахал им. Стряхнув руку Люции, Герман вежливо снял шляпу, ощутив, как на затылок капает. Они обменялись рукопожатиями.

– Да вы совсем промокли, месье Калиосто, а мадемуазель Люция и вовсе дрожит! Скорее согреваться! – И господин с надежным зонтом пригласил следовать за ним.

Окна редакции знаменитого в определенных кругах журнала «Ребус» выходили на Екатерининскую. Кроме кабинета главного редактора и помещения коммерческой части здесь имелся небольшой, но уютный зал, где довольно часто проводились опыты по изучению непознанных явлений природы. Которые официальная наука категорически отвергала. А «Ребус» изучал и пропагандировал вот уже восемнадцать лет.

Темы, которые рассматривались в журнале, позволяли раздвинуть границы традиционных представлений о мире. «Ребус» так старательно их раздвигал, что снискал славу безнадежной помойки, рупора лженауки. В глазах замшелых ученых, разумеется. Что было неправдой. Журнал старательно держался научного метода. В своем понимании, конечно.

Зато читающей публике нравились статьи, которые нельзя было прочесть ни в одном другом русском журнале. Вероятно, цензура «дозволяла» подобные вольности потому, что цензорам самим было любопытно прочесть про всякое разное загадочное.

В самом деле, ну в каком еще журнале найдешь подробный обзор медиумизма, спиритизма, животного магнетизма, гипнотизма, ясновидения, двойного зрения, изучения привидений, астрологии, оккультизма, видения призраков прижизненных, присмертных, посмертных и прочих не менее занимательных и полезных историй. Расскажешь барышне нечто подобное – считай, произвел впечатление. Ну когда она очнется от обморока…

Журнал был популярен, подписчиков прибавлялось. Попасть на его страницы значило получить знак важнее печати государственного банка. Это означало, что редакция уверена: имярек обладает непознанным даром, он не обманщик или фокусник, умеющий выиграть в баккару или стукалку[4].

Прежде чем познакомить с редакционным кружком, испытуемых отвели в буфетную. Герман с наслаждением выпил стакан горячего чая, но отказался от коньяка. Перед выступлением нельзя спиртное. Чувства должны быть чисты и отточены, как лезвия. Люция не притронулась к чашке.

– Милая, ты не заболела?

Она подняла глаза. Герман в новом фраке подтягивал манжеты сорочки. Готовясь к выступлению, он переставал замечать происходящее, сосредотачивая свою силу. Наверняка не заметил, что она промолчала. Он был хорош, и в любом другом месте его ждал успех. Только не здесь. Люция не могла ни помочь, ни остановить. То, что должно свершиться, свершится.

Герман обернулся с улыбкой.

– Ну, пойдем знакомиться…

– Я останусь здесь. – Люция отвернулась.

– Что за новости? Ты непременно должна выступить. Это было условие. Они должны оценить твой талант… Твой редчайший дар…

– Мое выступление отменяется… Иди, ничего нельзя уже изменить. Побуду здесь.

Капризы были неуместны. Особенно в такой момент, перед таким выступлением. Герман нахмурился, но списал на усталость промокшей барышни…

– Как хочешь…

Поправив бабочку, Герман решительно пошел туда, где уже собралась публика. Выждав, Люция пошла следом, но осталась за дверью, посматривая в щель. В зале собралось около десяти человек: мужчины и женщины. Господин, который встретил их у афишной тумбы, представлял Германа. В какой-то момент Люция потеряла его из виду. Последним в зал вышел главный редактор журнала господин Прибытков. Он пожал Герману руку и предложил садиться. Зашаркали венские стулья, зрители сели полукругом. Никого из них Люция не знала.

– Дамы и господа, друзья! – начал редактор приятным и мягким голосом. – В традициях нашего журнала искать новые доказательства того, что человек способен управлять силами, о которых мы мало что знаем. «Человек – труднейший и главнейший из ребусов» – вот девиз нашего журнала. И сегодня, надеюсь, мы раскроем еще одну маленькую загадку, которая ведет нас по бесконечному пути познания… Господин Калиосто продемонстрирует нам свои способности, о которых расскажет сам. Надеюсь, все помнят, что мы присутствуем при научном опыте. Прошу воздержаться от аплодисментов и прочих неуместных проявлений… Господин Калиосто, прошу вас, приступайте…

Прибытков сел на оставленный для него стул в самом центре и закинул ногу на ногу. Герман вышел вперед, поклонился.

– Благодарю вас, господин редактор, и уважаемый журнал за возможность показать мои скромные возможности… Итак, начнем…

Люция зажмурилась. Не могла наблюдать за тем, что приближалось неизбежно. Как только Герман сделал первую попытку, она затворила дверь и вернулась в буфетную. Оставалось только ждать. Люция села перед чайным столиком и не смогла сделать глотка. Если бы можно было чем-то помочь…