Дом с привидениями (СИ) - Оплачко Светлана "Sиничка" - Страница 18

Но как только Маргарита взяла первые аккорды, как только её маленькие пальцы коснулись струн, а первые слова слетели с губ, Анна поняла, как ошибалась. То, что она слышала раньше, было словно из другого мира, в котором никогда бы не могло случиться то, что происходило сейчас.

― Роса рассветная светлее светлого, ― Маргарита пела выразительно, вкладывая в строчки всю душу. ― А в ней живёт поверье диких трав. ― Она тянула слова, где надо, и останавливалась, когда того требовала музыка. Казалось, что сама мелодия повинуется ей, разливаясь не только в душной комнате, наполненной дымом сигарет, но и по всему стационару. ― У века каждого на зверя страшного. ― Глаза Маргариты были закрыты, а лицо настолько одухотворённым, что Анна почувствовала, как сладко сжимается сердце, а глаза начинает щипать. Из всех её знакомых так не пел никто. ― Найдётся свой однажды волкодав…

Слёзы потекли ручьём, а дыхание сорвалось. Обычный человек не может так петь, подумала она, украдкой вытирая глаза, когда песня закончилась, а Вадим щедро плеснул в пустые стаканчики разведённый водой спирт.

― Маргарита точно человек? ― шепнула Анна Альфреду, который отказался от спирта и пил привезённый с собой сок.

― Понятия не имею, ― пожал плечами Альфред и улыбнулся.

― А помнишь, как мы с тобой боролись против строительства плотины? ― вдруг спросил Вадим.

― Я помню, ― кивнул Альфред, протягивая руку и толкая дверь домика. В открывшийся проём мгновенно хлынули потоки стылого вечернего воздуха. Весна только-только коснулась своим дыханием тайги. ― Как твоя связь с лесом?

― С возрастом крепчает. ― Вадим выдохнул и залпом выпил стопку спирта. ― Я уволился в конце зимы. Сейчас живу здесь на птичьих правах. Не могу больше без леса. ― Он покосился на Маргариту, которая, откинувшись на подушки, неспешно перебирала маленькими пальцами струны гитары и, казалось, не слышала ничего вокруг. Анна явственно ощущала, что хмель ударил Громовой в голову. Не обычный хмель от спиртного, а что-то терпкое, со вкусом гор и холмов. Не иначе как Леший постарался, чтобы поговорить с другом без тех, кому сказанное знать не стоило. ― Лес для меня одновременно и сила, и слабость. Сами посмотрите.

Вадим закатал рукава рубашки, и Анна увидела, что кожа на его предплечьях превращается в древесную кору, сквозь которую пробиваются крохотные зелёные листочки.

― Это началось в конце прошлого лета. Раньше такого не было, а это значит, что пора было уходить, ― с лёгкой улыбкой ответил Вадим, пряча руки.

― Не грустно вам было оставлять работу и друзей? ― Сейчас Анне казалось, что, останься она и без бара, и без учёбы, взвыла бы от горя.

― Немного, ― честно ответил Вадим. ― Но я уже становлюсь частью Леса. Это очень почётно ― до этого я не был Лешим в полном смысле этого слова. Я думаю, ― шёпотом добавил он, ― что это она ускорила моё обращение.

― Кто она? ― Альфред сделал глоток сока из кружки. ― Маргарита, что ли? Я её помню, она передала мне голубые розы-гибриды.

― Да, ― кивнул Вадим, доставая из кармана пачку «Балканской звезды» и закуривая. ― Райские птицы ходят по земле в человеческих обличиях. Их просто надо найти. Сирин я уже нашёл. ― Он усмехнулся, стряхивая в пепельницу из консервной банки нагоревший пепел.

― Сирин? ― Анна уже ничего не понимала. ― Но это же существо из мифологии! А Маргарита ― вполне обычная женщина… Такого не может быть! ― Она расстроенно посмотрела в кружку с чаем. Масляные птицы на эмалированном боку посуды играли недоступными ей красками. Обычная женщина… которая поёт просто божественно.

― Сказал оборотень Лешему в присутствии колдуна, ― засмеялся Вадим и сделал затяжку. Крошки пепла оседали у него на бороде, в которую, как вдруг заметила Анна, вплетались крохотные цветы-подснежники. ― Кстати, об оборотнях: когда тебе обращаться?

― Сегодня ночью, ― быстро ответила Анна, чувствуя, как липкий страх, отогнанный было теплом и песнями Маргариты, вернулся с новой силой.

Она вздрогнула и крепче сжала кружку, стенки которой обожгли ладони, казалось, до кости, но Анна этого даже не почувствовала. Слова Ильина словно всколыхнули улёгшуюся было в душе и теле волчью кровь. Комната вокруг, Альфред, сигарета Вадима, дым от которой разъедал лёгкие, рыжие волосы Маргариты ― всё вдруг показалось Анне смазанным и таким далёким. Зрение окончательно утратило чёткость, а вспыхнувшие напоследок кудри Громовой приобрели скорбный серый цвет. Последняя связь с человеческой сущностью пропала вместе с красным цветом.

Горячая кровь, смешанная с пузырящимся, вскипающим, словно шампанское, ядом ликантропии, бежала по венам, которые отчётливо проступили на руках. Челюсть буквально вывернуло от того, что клыки удлинились и с едва слышным хрустом раздвинули соседние зубы. Кости и мышцы на бесконечно долгое мгновение стали тягучими, а потом застыли твёрже стали. Зрение сделалось менее острым, а очертания весенних созвездий над головой расплылись, мир стал плоским и окончательно бесцветным. Если раньше мельчайшие сполохи красного попадались в бесконечной серости волчьего бытия, то теперь и от них не осталось и следа.

Зато ясно стали слышны все звуки ночи. Шум ночного ветра в кронах голых деревьев, шуршание мышей, тихий шелест мягких крыльев сов, журчание воды маленькой речки, мерное течение большой реки, далёкое похрюкивание кабанов в лесу ― все эти звуки словно раскрылись, заполнили уши, превратились в рокот. Ставшие уже привычными запахи больше не наваливались оглушающей какофонией: теперь каждому аромату было своё место. Исчезла поселившаяся в висках тупая ноющая боль, а горячие ладони сжались в кулаки. Маленькие острые когти кольнули кожу, а волосы на затылке встали дыбом.

Выгнувшись и расставив руки, словно крылья, она запрокинула голову, ловя смазанным взглядом очертания луны. С шумом втянула носом воздух, а затем завыла: протяжно и высоко. Ветер подхватил заунывные звуки и унёс их куда-то в сторону. Быть может, кто-то откликнется на её зов.

Она стояла на берегу речушки, чистая вода которой была словно зеркало. В горле неожиданно пересохло, и она наклонилась над поверхностью реки. Ледяная вода, тёкшая с далёких гор, совершенно не имела вкуса, но при этом была прекраснее всего на свете. Неожиданно в нос ударил запах ― горячий сладковатый запах притаившихся в сухих зарослях прошлогоднего камыша уток. Как хорошо было бы сейчас полакомиться свежей птицей, почувствовать тёплую кровь во рту, наполнить желудок сырым мясом. А потом найти себе стаю. Большую стаю с сильным вожаком. Выть вместе на полную луну, загонять косуль и чувствовать тепло рядом с собой.

Неожиданно на другом берегу раздался шорох. Она оторвалась от воды и резко подняла голову, принюхиваясь. Сладкий аромат ― цветочный, не такой, как у утки, разливался по кустарникам, стлался по воде. Даже наползавший со стороны большой реки туман нёс этот странный аромат нездешних трав.

Шорох раздался снова. Насторожившись, она внимательно следила за тем, как через колючие кусты со сморщенными прошлогодними ягодами пробирается неизвестный.

Человек. Он спустился по покатому склону оврага и сейчас стоял у самой кромки воды на том берегу. Речка в этом месте была совсем узкой ― один шаг, и ты уже на другой стороне.

Человек не двигался, не собирался нападать. С собой у него не было оружия и он не боялся: она не чувствовали ни запаха пороха, ни терпкого страха. Только сладкие цветы благоухали так, как будто росли прямо под носом, как будто она оказалась на бескрайнем цветочном поле.

Этот странный человек вызывал любопытство. Может, стоило подойти к нему поближе? Узнать, где он прячет россыпь так ярко пахнувших цветов? Она стояла, чуть наклонив голову вбок, и настороженно наблюдала за неподвижным человеком. Что-то в нём было знакомое. Как будто она раньше видела его. Смазанную, нечёткую память, воспоминания, начавшиеся только на берегу маленькой реки, вдруг прорезала вспышка. Странная вспышка, которая отличалась от всего того, что она видела сейчас. Вспышка имела… цвет! Да, это называется цвет!