Дом с привидениями (СИ) - Оплачко Светлана "Sиничка" - Страница 94

― Я не хотел этого делать.

― Конечно, так просто получилось.

― Ты и фамилию сменила. Себе и Лёве. Не говорила сыну, почему он теперь Зейгер?

― Лёве всего семь. Не нужно ему знать, что его отец убил собственную мать.

Лёва прислонился лбом к двери. Его сердце готовилось выпрыгнуть из груди. Так вот почему они с мамой ушли. Папа убил бабушку. Лёва почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Запрокинул голову, чтобы не дать слезинкам упасть с ресниц. Дедушка Витя всегда говорил, что волку не пристало плакать. А Лёва уже взрослый. Он не волчонок. Лёва хлюпнул носом и вытер лицо рукавом. И тут же спохватился: он весь перепачкался в креме от торта, бабушка будет ругаться. Он попытался оттереть крем, но только размазал. Вздохнув, Лёва оставил это занятие. Он был слишком расстроен, чтобы переживать из-за пятна.

А мама и папа продолжали ругаться:

― После того, как Лёва оказался оборотнем, а не Алконостом, даже не некромантом, Константин Львович возненавидел меня! А ты втемяшил себе в голову, что должен исполнить предназначение, которое твой отец непонятно почему отнёс к своей семье! Кто эта женщина, которую ты теперь любишь?

― Она не женщина, Маша, Тайга ― дух леса. А отец тебя не ненавидит. Скорее презирает.

― Волчица не стоит даже ненависти? Как это похоже на твоего отца-алкоголика!

― Ты переходишь черту, Мария Зейгер.

― А ты давно оставил её позади, Павел Дорохов! Когда убил свою мать, поработил духов природы и поднял на меня руку!

Лёва в отчаянии схватился за свои чёрные кудряшки, ставшие вдруг ненавистными. Папа убил бабушку, ударил маму и нашёл себе другую женщину. А дедушка Костя злился на него, Лёву, за то, что мама родила его не волшебной птицей. Лёва сжал кулаки, сердце захлестнуло негодованием. Он никому не позволит обижать маму, он пообещал бабушке, что будет защищать её! Лёва глубоко вздохнул и вытер слёзы. Волки не плачут. Только не в свой день рождения.

Лев Зейгер получил свой настоящий подарок ― стал взрослым.

Комментарий к Оборотень: Петроглиф

Арка вдохновлена фильмом «Ритуал» 2017 года, одноимённым романом Адама Нэвилла, а также петроглифами из пещеры Труа-Фрер во Франции. Изображения приводятся в книге Я. Елинека «Большой иллюстрированный атлас первобытного человека» (1982 г.) (308 стр., 369 стр.).

¹ Воин ― ранг в стае волков. Воины ― это команда вожака, обеспечивающая безопасность и пропитание стаи. В случае нападения на защиту встают только воины

² Мать ― взрослая волчица, которая имеет опыт воспитания волчат.

³ ― отсылка к фильму Дэвида Брункера «Ритуал» (2017).

⁴ Петроглиф ― выбитые или нанесённые краской изображения на каменной основе.

⁵ Пещера Труа-Фрер или пещера Трёх Братьев.

⁶ Переярок ― волки предыдущего года рождения, оставшиеся на участке родителей.

Воспоминания Льва Зейгера существуют также в виде зарисовки в сборнике «Праздник», написанного в рамках челленджа «Брось себе вызов»: https://ficbook.net/readfic/8811286/22537211#part_content

========== Оборотень: Руны ==========

До освещённого дежурными лампами этнографического музея они добирались в молчании. Зейгер, кажется, истратил все душевные силы на рассказ и теперь просто шёл за Альфредом по пустым гулким коридорам. Музей был маленьким, старые экспозиции в диарамах навевали неясную тоску. То ли по прошлому, то ли по неопределённому будущему. Волна сокращений в научной сфере схлынула, но чувствовалось, что ничто уже не будет прежним.

Альфред скользил взглядом по реконструированной на довольно высоком уровне стоянке человека тагарской культуры, коллекции оружия одиннадцатого века, стилизованным картам, таинственно обрывавшимся у берегов Ледовитого океана. Экспонаты едва заметно дышали, а лёгкий шелест и сполохи мерцания говорили о том, что всё здесь ― почти живое.

Этнографический зал сменился экологическим. Добротно сделанные чучела несли отпечаток времени и хорошо заметные вблизи следы начавшегося упадка. У изготовившейся к прыжку рыси было странное выражение морды, а её соседку-лису перекосило и того сильнее. Альфред повёл плечами: он занимался древностями, но в такой компании предпочитал не находиться. Ночные бабочки были закрыты от солнечного света чёрной тканью, дневные и другие насекомые застыли в явно новых энтомологических коробках.

Альфред в очередной раз убедился, что естественники и полевики ― странные люди.

― На кладбище и то приятнее, ― явно невольно понизив голос, произнёс Зейгер. ― Так и ждёшь, что следующий экспонат окажется химерой. Мы не жалуем таксидермистов. Они почти некроманты.

― Но прибегаете к их помощи, ― возразил Альфред. ― И они так же далеки от магии мёртвых, как и обычные колдуны. И они в основном просто люди.

― Но явно не та ведьма, к которой мы идём. ― Лев распрямил плечи и отвёл с лица выбеленные сухие на вид пряди. ― Кто она?

Вместо ответа Альфред молча кивнул на табличку, прикрученную к массивной деревянной двери с тусклой металлической ручкой. Тёмными, почти затёртыми буквами было выбито имя штатного таксидермиста музея, ставшее с годами нечитаемым. А ниже крепился лист простой бумаги с надписью: Морозова С. М., таксидермист.

Лев что-то глухо заворчал по-волчьи и резко провёл по волосам пальцами. Альфреду показалось, что у Зейгера даже засветились глаза. Усмехнувшись про себя, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в мастерскую.

Лана Морозова ― плотная коренастая шатенка с выкрашенными в красный цвет кончиками волос и карими глазами ― возилась со шкуркой селезня-кряквы. Рядом лежали фрагменты проволочного каркаса, издали похожего на железный контур скелета. Пахло уксусом, хозяйственным мылом и формалином. Эту ведьму Альфред заприметил ещё несколько лет назад, когда она училась на естественно-научном факультете в университете. Свои способности она знала и не скрывала, оставалось только подтолкнуть её в нужном направлении.

Альфред притворил дверь. Лана вскинула голову и вытащила капельки ампушуров из ушей. Большой карман её фартука из плотной ткани оттягивал наган, к которому, Альфред успел заметить, потянулась Лана.

― Здравствуйте, Альфред Александрович, ― быстро стянув на подбородок защитную маску, произнесла она с улыбкой.

― Лана, у тебя так душно! ― покачал головой Альфред, невольно улыбаясь деятельной Морозовой, спешно убиравшей шкуры со столов и освобождавшей для гостей табуреты. Во всём её облике то и дело проскальзывало нечто звериное, тёмное, но не имевшее к смерти никакого отношения. Другая сила, почти природная, сродни духам лесов и холмов стлалась за ней мерцанием, в котором то и дело проскальзывали зелёные вспышки.

Лев явно не разделял его отношения к Лане. Он не отводил от неё взгляда и коротко произнёс, почти рыкнул:

― Сколько шкур нашей стаи ты выделала, шкурница?

Лана дёрнулась, загорелые щёки пошли краской, но в долгу она не осталась:

― Как будто не ты, Лёва, приходил ко мне в столице, приносил гонорар и требовал коврик из шкуры тотемного волка вашего врага!

― Вы знакомы? ― Альфред смотрел на напряжённого ощетинившегося Льва и на недоумевающую Лану.

― Я выделываю шкуры для Зейгеровской стаи уже три года, ― резковато отозвалась Лана. ― И с Лёвой мы были хорошими приятелями. Он даже забегал к нам с мужем в гости: на коллекцию насекомых посмотреть. Что с ним сейчас ― не знаю. Демоны с потолка полезли, да?

― Лана Михална, извини. ― Альфред видел, каким усилием воли Лев взял себя в руки. ― Послезавтра полнолуние: у меня начинает перестраиваться психика.

― Ты поглупел за последнее время, ― уже дружелюбнее произнесла Лана. ― Что случилось?

― Моя мать пропала в шведском лесу, ― произнёс Лев. ― А в лесу живёт химера, вызванная культистами и убивающая всех, кто заходит в лес. Стая потребовала у меня шкуру чудовища, чёрт бы их побрал! Даже не мать спасти, а химеру убить… и отчёт предоставить!

― Хорошо бы без покадрового фотографирования процесса, ― невесело усмехнулась Лана, покачиваясь на табурете. Она смотрела на так и не присевшего Льва широко открытыми глазами, в которых то и дело проскальзывал едва заметный красный отблеск. Это могли играть светом бордовые шторы на окнах, но Альфред понимал, что Лана гораздо ближе к «соседям» человека по планете, чем могло показаться на первый взгляд. ― Мария Зейгер ― суровая тётка с тяжёлым взглядом, ― пробормотала Морозова. ― Помню, как она вела у нас кинологию в университете. Железная женщина. Я много разговариваю, я знаю, ― она качнула головой, и крашеные волосы упали на лицо. ― Вообще, о какой химере идёт речь? Классика из мифов?