Памятник Дюку
(Повести) - Воинов Александр Исаевич - Страница 4

Все засмеялись.

— Вот видите! — весело воскликнул Артамонов, отбирая у меня карточку и вновь пряча ее в комсомольский билет. — Раз командир одобрил, теперь обязательно женюсь!

Богатенков ударил по струнам балалайки.

— Бери меня в сваты!

— А кто она? — спросил я. — Кем работает?

— Зоотехником. Курсы кончила.

— Ну, а в Арктику она поедет?

Артамонов удивленно взглянул на меня.

— Она со мной куда угодно поедет!.. Любит крепко.

Он сказал это с таким чувством, с такой душевной открытостью, что никто не улыбнулся. Только Меншуткин спросил:

— Отцу-то что напишешь?

— Не поеду я к нему! — твердо сказал Артамонов, слез с койки и молча стал затягивать пояс. — Пора заступать на дежурство, — проговорил он, надел фуражку и ушел, громко скрипя по гравию коваными сапогами.

Северцев и Богатенков что-то крикнули ему в ответ, но уже было поздно.

После отбоя я долго еще ворочался на своем топчане, прислушиваясь к размеренной дроби дождя по брезенту, и вновь и вновь перебирал в памяти этот вечер. Что-то у меня как будто начинает получаться…

Чрезвычайное происшествие! После ночного дежурства на телефонной станции Артамонов куда-то исчез и вместо восьми вернулся в палатку около одиннадцати утра. Почти три часа самовольной отлучки! Не шутка! За это полагается суток десять ареста.

Вот радость для Козлова! Не успел заболеть — и все пошло кувырком. Какой-то стажер, которому по ошибке доверили отделение, все развалил и пустил прахом!

— Что же ты, Артамонов, наделал? — крикнул я, когда он устало, вразвалку, вошел в палатку. — Как ты смел так поступить?!

— Товарищ командир, — сказал он, виновато опустив плечи, — тут одна история приключилась…

— Какая история? — вскипел я. — Брось ты истории рассказывать!

Богатенков крикнул:

— Тебе одного взыскания мало? Еще захотел?

— Теперь все отделение должно за тебя, дурака, отвечать! — поддержал Богатенкова Киселев.

Упреки сыпались на Артамонова со всех сторон, но он только моргал глазами и молчал.

— А ведь я за тебя заступался, — сказал я с досадой. — Считал, что тебя незаслуженно обижали! Да, прав Козлов, что тебе не доверяет!

Наконец, успокоившись, я начал его допрашивать:

— Говори, куда ходил?!

Он растерянно развел руками.

— Так, понимаете, товарищ командир!.. Такая история вышла!.. Женщина на дороге рожала!..

Ему не дали договорить. Грохнул смех. Можно было ожидать любого оправдания, но придумать такое!.. Нет, это чересчур!

— Слушай, Артамонов, — сказал я, — за кого ты нас считаешь?.. Какая женщина?! Почему на дороге?!

— Не знаю, — пожал он плечами. — Я до шоссе ее довел. Искал попутную машину. Махал, махал руками! Штук десять проехали… И ни у кого совести не было… Наконец у одного нашлась!..

— А фамилию женщины знаешь? — ядовито спросил Северцев.

— Не знаю, — резко обернулся Артамонов, — не спрашивал… Катей ее зовут.

— А номер машины запомнил?

— Когда женщина рожает — тут не до номеров.

— Ловко! — воскликнул Северцев. — Уехала, и концы в воду!.. Эх, Артамонов, хитер же ты!

Северцев еще более упорно, чем я, настаивал на виновности Артамонова. И это, если угодно, вдруг поколебало мои подозрения.

— Идите, товарищ Артамонов! — стараясь быть суровым, произнес я. — С вами командир роты разберется.

Он вздохнул, растерянно оглядел всех нас и вышел из палатки. Я же отправился к лейтенанту Корневу доложить о происшествии. Но пока я шел, у меня созревал иной план.

Хотя рассказ Артамонова и выглядел на первый взгляд неудачной выдумкой, все же надо это проверить. Ведь если все правда, он совершил поступок гуманный. А если неправда? Тогда любое наказание будет для него недостаточным…

Ну на что, спрашивается, он мог потратить два часа? Здесь у него знакомых нет. В Ленинград за это время он бы съездить не успел. Если же кто-нибудь приехал к нему, так он мог подойти к лагерю и попросить разрешения поговорить с гостем.

Нет, здесь не так-то все просто! И я не должен поддаваться первому впечатлению.

Я с такой убежденностью изложил дело Корневу, что он сам зажегся идеей довести все до конца.

Выйдя из палатки лейтенанта, я тут же отправился на узел связи и позвонил в ближайшую гражданскую больницу.

Да, трудненько пришлось в поисках истины!.. Во-первых, услышав, что я интересуюсь роженицами, дежурные телефонисты стали вовсю проезжаться на мой счет. Я тут же получил кличку «счастливый папаша».

Что ж, пришлось с этим примириться. Но, к сожалению, в сельской больнице женщины по имени Екатерина не нашлось. Куда еще звонить? Какие еще населенные пункты лежат вдоль шоссе? А вдруг машина увезла женщину в Ленинград? Там ее не разыскать…

Я все больше и больше убеждал себя в том, что Артамонов говорит правду. Но как это доказать?.. Дозвонился еще до трех больниц; в них были Кати, но все они поступили или вчера, или несколько дней назад.

Я вернулся в палатку в самом мрачном состоянии духа. Артамонов, присев на койку, пришивал к гимнастерке чистый воротничок. Эпическое спокойствие, с которым он это делал, вызвало у меня прилив тихого бешенства.

«Я за него страдаю, — думал я с негодованием, — а он себя ведет так, как будто ничего не случилось».

— Артамонов, зачем мнете койку?., — сорвал я свою злость. — Пересядьте на скамейку!

Он встал и покорно вышел.

— Эй! Счастливый папаша! Поди сюда!..

Я обернулся. Из окна полковой телефонной станции высунулся сержант Бобров. Он махал мне рукой, но я не собирался останавливаться. Сыт по горло его насмешками!

— Папаша! — снова крикнул он. — Поди же скорее сюда! Женщина нашлась!

— Шутишь?!

— Какие могут быть шутки? Иди к воротам! Там шофер плащ-палатку привез! Говорит, ребенка в нее пеленали… Иди быстрей!

Через минуту я уже был на контрольно-пропускном пункте.

Посреди дороги, разговаривая с дежурным, стоял невысокий молодой шофер в промасленном ватнике, с зеленой плащ-палаткой в руке.

— Кого ждете? — спросил я и шумно перевел дыхание.

Шофер улыбнулся.

— Тут одного бойца… Крестного отца, можно сказать… Он в плащ-палаточку ребенка принимал. — Шофер переглянулся с дежурным, и оба весело подмигнули друг другу. — Вот решил завезти. Имущество все же казенное. Попасть может!..

— Это же мой Артамонов! Он в моем отделении! — радостно крикнул я.

— Ну, ему и передайте!

Шофер торжественно вручил мне плащ-палатку, залез в кабину и, развернув машину, уехал.

Когда я вернулся, Артамонов все еще сидел на скамейке, орудуя иголкой с ниткой. Я бросил плащ-палатку к его ногам.

— Возьми!..

Он взглянул на нее, даже потрогал, потом поднял на меня необыкновенно счастливые глаза. Таких я, кажется, еще никогда не видел!..

Стажировка подходит к концу. Скоро вернется Козлов, и я сдам ему отделение.

Но жизнь пока идет своим чередом.

Со всеми бойцами у меня установились ровные отношения. Только Северцев липнет, старается услужить, каждое приказание, как говорится, ловит на лету.

И надо же случиться, что именно он дважды опоздал в строй. У меня чесались руки его проучить.

После вечерней поверки приказал отделению остаться на месте, скомандовал «смирно» и объявил Северцеву выговор за систематическое опоздание в строй.

Я видел, как посерело его лицо, как жалко опустились плечи, он глотнул воздух и обвел языком сухие губы. В этот момент мне даже стало его жаль.

Когда я скомандовал «разойдись», Артамонов вдруг обнял Северцева за плечи.

— Не унывай! — усмехнулся он. — Козлов вернется, взыскание снимет.

Северцев зло толкнул его локтем и побежал в палатку.

А через три дня, накануне последнего дня стажировки, вернулся Козлов. Он переступил порог палатки, загорелый, отдохнувший.

— Здорово, хлопцы! — весело крикнул он и оглядел всех сверлящим, испытующим взглядом.