Красный (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 32

Именно то, в чем она нуждалась, полное проникновение. Ее тело раскачивалось на руке Себастьяна, трахая себя, насаживая, доводя до оргазма, пока он наблюдал, как она использует его. Глубокие горловые стоны вырвались из нее, когда она вцепилась в простыни, почти разорвав их. Кулак был неподвижным предметом внутри нее, поэтому она двигалась вокруг него, извиваясь, скручиваясь и содрогаясь, чтобы он касался каждого места, которое нуждалось в прикосновении. Мона снова исчезла, растворившись в ослепительных волнах всепоглощающего наслаждения. Кулак в ней был слишком большим, чтобы взять, но слишком много было того, чего она хотела. Ей нужны были крайности наслаждения и боли. Ничто посередине не имело для нее значения. Малкольм позаботился об этом.

Кульминация достигла апогея. Она больше не слышала собственные стоны сквозь гул крови в ушах. Себастьян провел рукой внутри нее по нежной спирали, которая открыла ее еще больше. Она кончила с пронзительным криком. Внутренние мышцы ее сжались так сильно, что они вытолкнули руку Себастьяна из нее.

Мона рухнула на бок и лежала, дыша через нос. Наконец, она была истощена. Но надолго ли? Если Себастьян снова прикоснется к ней, она захочет его внутри себя. Ноющая боль между ног стала теперь постоянным явлением. Ей придется привыкнуть к этому.

Себастьян больше не прикасался к ней. Он медленно соскользнул с кровати и нашел свою одежду на полу. Он одевался, а она смотрела. Он не произнес ни слова.

- Я напугала тебя, - сказала она.

- Дело не в этом.

- Но это так, - сказала она. - Ты можешь признаться.

Он молча застегивал рубашку.

- Я просто представлял это иначе.

- Ты думал, я девственница?

- Нет. - Он покачал головой. - Я думал, ты... девушка. Я не знаю, как это сказать.

- Если я не девушка, тогда кто?

- Животное. - Он произнес это не как комплимент.

Она медленно села на кровати и раздвинула ноги.

- Твоя сперма на мне и во мне, - сказала она, раскрывая пальцами лепестки. - Видишь? Если я животное, тогда ты мужчина, который трахает животных.

Он уставился на нее.

- Ты шлюха, не так ли? Шлюха.

- Ты знал, что это так.

- Нет, не знал. Я думал, у тебя есть любовник, и чтобы угодить тебе, он одаривал тебя подарками.

- Он не дарил мне наброски Дега, потому что я трахалась с ним. Я трахалась с ним, потому что он дарил мне наброски Дега.

- Покажи мне, - сказал он. – Притворюсь, что именно для этого я и пришел сюда.

Она пожала плечами и встала.

- В моем кабинете, - сказала она.

- Ты не оденешься?

- Галерея закрыта, - ответила она. - Зачем же?

Он последовал за ней в кабинет. Краем глаза она видела, как он старается не смотреть на ее наготу.

Она включила настольную лампу и положила эскиз перед ним на стол. Себастьян долго изучал его, не касаясь. Она видела, как расширяются его зрачки, и понимала, что набросок возбуждает его куда сильнее, чем секс с ней. Он был из тех мужчин, которые хотели, чтобы женщина была девушкой, и если она была слишком чувственной, слишком сексуальной, женщиной, которая оспаривала его первенство, его похоть быстро превращалась в ненависть. И подумать только, когда-то она осуждала Малкольма за то, что он предпочитал шлюх другим женщинам. Теперь она поняла его. Она скорее раздвинет ноги перед Минотавром, чем перед этим ханжеским ребенком-мужчиной.

- Это подделка, - сказал Себастьян, выпрямляясь и вызывающе скрещивая руки на груди.

- Ты уверен?

- Да. Абсолютно уверен.

- Понимаю. - Она взяла набросок и сделала вид, что хочет разорвать его на две части. Себастьян рванул вперед и выхватил его у нее из рук.

- Так и думала, - ответила она, затем рассмеялась.

Он дал ей пощечину.

Она ошеломленно уставилась на него. Пощечина была едва ощутимой, едва обжигающей. Казалось, он был так же удивлен пощечине, как и она. Мона снова рассмеялась.

Он потянулся к ней и толкнул ее спиной на стол. Мона раздвинула ноги для него, а он расстегнул молнию на брюках. Он навис над ней и погрузился в нее. Она почти сразу кончила. Ее груди раскачивались, когда он вколачивался в нее, проникая членом до упора. Это была ненависть, а не похоть, но ей было все равно. Он трахал ее, чтобы наказать, пристыдить за то, что она слишком много для него значит. Он трахал ее, чтобы наказать за то, что у нее были желания, которые ему никогда не удовлетворить, потребности, которые ему никогда не исполнить, дыру, которую никогда не заполнить, независимо от того, сколько раз, как сильно или как глубоко он проникнет в нее. Он подхватил ее под колени и раздвинул ноги еще шире, удерживая ее распростертой на столе для себя. Казалось, весь кабинет дрожал от силы их траха. Книга упала с полки и приземлилась на пол. Задребезжали ящики стола. Даже Себастьян потерял контроль и рычал с каждым пронзающим толчком. Она схватила его за плечи, чтобы не упасть, и снова кончила. Ее киска сжалась вокруг его толщины, крепко, словно рука, и его тело выгнулось дугой, когда он ощутил это. Он закричал и кончил вместе с ней.

Когда все закончилось, она отпустила его плечи и безвольно лежала на столе. Он оставался внутри нее, опустив голову, как будто плакал, молился или скрывал свой стыд.

- Еще? - спросила она, приподнимая бедра и дразня его.

- Ты мне отвратительна. - Он вывернулся из ее объятий и поправил одежду, стой к ней спиной. Ее не задели его слова, она только разочаровалась в нем. У него было желание, но не было страсти. Они никогда не подойдут друг другу, и она была глупой, раз считала наоборот.

- Интересно, будет ли завтра синяк на щеке, - сказала она.

Она села на столе, скрестила ноги, чтобы сперма не вытекала на бумаги под ней. Вероятно, для этого уже было поздно.

Он повернулся.

- Мне не следовало бить тебя. Прости.

- Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь себе прекрасную, милую юную девственницу, на которой женишься, - сказала она. – И я надеюсь, она откроет свое влагалище для твоего брата, твоего отца, и твоего лучшего друга, как только ты отвернешься.

Она подумала, что он снова ударит ее, но нет, он только поднял пальто и перебросил его через руку.

- Набросок настоящий, - сказал он. - Ручаюсь за это.

- Вот, можешь забрать. - Она протянула его ему. Его глаза округлились.

- Ты же не всерьез, - сказал он.

- Серьезно.

- Он стоит тысячи долларов. Это Дега.

- Он твой любимый, не мой. Бери.

Он медленно поднял руку и взял у нее набросок.

- Ну вот, - сказала она. - Теперь ты такой же, как и я. Ты меня трахнул. Я заплатила тебе. Так это и работает.

Его глаза были едва ли не красными от ярости. Она улыбнулась.

- Ты шлюха, - сказал он.

- Не сегодня. Сегодня я покупаю. И в кого же это превращает тебя?

Он ушел, не сказав больше ни слова.

Набросок он взял с собой.

Мона спрыгнула со стола. Она не хотела одеваться, не хотела возвращаться в реальный мир. Она пыталась и потерпела неудачу. Мир больше ничего для нее не значил. Ей нужен был только Малкольм, но она отослала его, расторгла их договор и понятия не имела, как связаться с ним снова, как умолять его вернуться.

Истощенная, измученная и опечаленная, она подошла к книге на полу, которая упала, когда Себастьян трахал ее в последний раз. Не закрывая книгу, она подняла ее и изучила страницу, на которой та открылась при падении. На странице была изображена картина под названием «Der Blutende». "Кровоточащий". Дата 1911 год, венского художника Макса Оппенгеймера, еврея, которого Гитлер назвал "дегенератом", согласно подписи. На картине был изображен молодой человек с темными волосами. Какое-то прозрачное белое одеяние ниспадало с его бедер, частично обнажая вялый пенис. Тело мужчины были наклонено в сторону, словно он был в агонии. Его глаза горели от боли, и он прижал руки к груди, откуда текла и брызгала кровь. Кровь текла из его рук? Или из раны на груди? Очевидно, никто не знал наверняка. Но Мона с первого взгляда поняла, что у красивого молодого человека кровь текла из сердца, и ему пришлось собственными руками удерживать сердце и кровь внутри себя.