На краю одиночества (СИ) - Демина Карина - Страница 22

Но нет. Вздох и тьма распадается.

– Что ж, потенциальный проклятийник у нас тоже имеется, – Даниловский хлопнул в ладоши, и звук получился хлестким. – Теперь я буду благодарен, если вы окажете любезность и покажете, где именно проходят занятия. А также все остальное…

Калевой тронул за руку.

И Глеб кивнул.

Он отступил, не надеясь остаться вовсе незамеченным.

– Знаете, я впечатлен, – Калевой все тер руки платком, потом подносил к носу, нюхал, морщился и вновь тер. – Я, конечно, полагал, что некромантия отличается от традиционной науки, но настолько… это вообще отмоется?

– Нет. Одежду лучше… выбросить.

Через пару дней запах окрепнет, а ткань станет влажноватой, осклизлой.

Калевой кивнул.

Вздохнул.

– Богдан… как он изменился… он всегда был тихим мальчиком, очень застенчивым. Слишком застенчивым, как мне казалось, а на деле… ему на пользу… и не только ему… признаться, у меня были определенного рода сомнения. Моя сестра говорила, что не следует развивать этот дар, что если не давать выход, он естественным образом угаснет. Мне это казалось неправильным, но… когда никто не отозвался…

Он все-таки чихнул.

– Простите.

– Ничего.

– Потом появились вы с вашей идеей. И я подумал, что это хоть какой-то шанс… что если есть, надо использовать. Но я беспокоился, справится ли мальчик. И Настя твердила, что я глупость придумал, что нельзя так с ребенком. Однако я вижу, что не зря. И рад, весьма рад… я смогу увидеться с сыном?

– Да. Но здесь, – Глеб категорически не желал выпускать детей в город. – Прошу прощения, но сейчас здесь неспокойно.

– Да, мне говорили, – Калевой вытащил футляр с очками, которые принялся натирать с преувеличенной старательностью. – Ситуация сложилась… неоднозначная… не так давно ко мне обратились с просьбой… жалобы, конечно, сразу почти пошли, но жалобы – это одно, а вот личные просьбы, как понимаете, совсем-совсем другое… и человек такой, что отказать будет сложно.

– Это мой дом. И мне решать, что в нем делать.

– Помилуйте, – отмахнулся Калевой, едва не выронив очки. – Я разве против? Наоборот, признаюсь, этот ваш шаг некоторым образом вывел вас из-под моей юрисдикции. Частные учебные заведения куда менее зависимы от Министерства образования, нежели государственные. Проверок и инспекций, конечно, избежать не удастся, вы ведь понимаете…

Глеб понимал.

– …но пока все, увиденное мной, не противоречит правилам. У вас имеется помещение достаточное, чтобы вместить… скажем, до сотни учеников. Наполняемость классов определяется лишь вами, как и дисциплины, помимо основных… к слову…

– Наставники будут.

– Отлично. Чудесно даже. Если же вдруг возникнут затруднения, обращайтесь, у меня есть на примете люди, которые не откажут… да… так вот, программа по ним установлена. Со внутренними экзаменами разберетесь сами, что же касается внешних, то я присмотрю, чтобы проводились они честно…

Что ж, и за это стоило сказать спасибо. Одно дело, школу открыть, и совсем другое – удержать ее открытой.

– Я предоставлю отчет со своим видением проблемы Его Величеству. И я постараюсь, чтобы мой голос был услышан, но вам следует помнить, что будут и другие… куда более скептические. И куда более близкие, – теперь Калевой говорил спокойно. – В последнее время как никогда живы представления, что темные маги миру вовсе не нужны, а если и нужны, то не в тех количествах, чтобы открывать школы. И я не уверен, хватит ли мне силы доказать обратное.

– Однако…

– У моего сына не было друзей. И не было врагов. Не было никого, с кем бы ему позволено было общаться, – под ногой хрустнула ветка, и Калевой остановился. – И теперь я понимаю, сколь неправильно это было. Ему полезно встретиться с другими детьми его возраста.

– Даже если встречи не пройдут безболезненно?

Вилка по-прежнему лежала в кармане.

Показать?

– Тем паче. Боли все одно не избежать. А тут вы хотя бы присмотрите. Моя жена… говорила, что мир несправедлив по отношению к темным. И я пытался оградить сына от общения с ним, что было неверно. Возможно, Богдан со мной не согласится. Возможно, он будет обижен. Возможно… он не найдет в себе сил простить меня, но… теперь я вижу, что ему нужно научиться ладить с людьми. И с обычным, и с такими, как он.

Калевой вздохнул.

– Он способный мальчик.

– Способный, – подтвердил Глеб.

– К слову… я пробуду в городе несколько дней. Раз уж здесь, посмотрю на местные школы, да и вообще… – он взмахнул рукой. – Завтра я буду ужинать с Таржицким, постараюсь убедить его, что от вашей школы не будет вреда…

За домом опять что-то бухнуло, а потом раздался протяжный душераздирающий вой. И Глебу подумалось, что градоправитель Калевому не поверит.

И будет прав. 

…Мирослав Аристархович появился ближе к полудню, потянул носом и поинтересовался:

– Шанежки?

– Понятия не имею, – Глеб разбирал документы, и теперь если и слышал, то только запах пыли, смешанный с остаточной вонью. И вроде переоделся, и душ принял, но все же от вони не избавился.

– Шанежки. И борщ. Люблю борщ, – Мирослав Аристархович вздохнул тягостно, видимо оттого, что борщ не отвечал ему взаимностью. – Однако я с новостями, а у вас тут порядок? Тело пока не отдали?

Порядок только начал проглядывать.

В одном шкафу выстроились папки с личными делами учеников, пусть пока в них и было лишь, что имя с фамилией, да и то последняя не у всех имелось, приблизительным уровнем дара и парой заметок. Там же нашли место программы, с которыми еще предстояло разбираться подробно.

Математика.

История.

Основы физики, которые следует адаптировать, поскольку далеко не все ученики, как подозревал Глеб, вовсе будут знать, что такое физика.

География. Статистика. Философия. Естествознание в сокращенном варианте, поскольку дальше оно разделится на ряд видоизмененных дисциплин с практической частью. Логика. Латынь, которую наверняка возненавидят. От древнегреческого Глеб решил отказаться, не видя в нем практической пользы. Механика.

Рисование.

Скульптура, хотя бы основы, которые пригодятся для основ големостроения. Обзорный курс по основам коммерции. Литература.

И это еще не касаясь специализированных дисциплин, программы по которым были в принципе готовы, но нуждались в заверении. Впрочем, с этим как раз проблем не будет, раз уж Калевой все одно здесь.

– Кому мы его отдадим? – проворчал Глеб, взвешивая на руке массивную папку с инструкциями по делопроизводству.

А еще ведь отчеты писать.

Без отчетов его точно сожрут… надо будет нанять кого, чтобы изучил все эти… отступы, абзацы, заголовки… и печатную машинку купить.

– Не знаю. И не использовали?

– У нас разрешения нет.

– Это хорошо… это ладно… – Мирослав Аристархович пристроился на краешке стола и сцепил руки. – Что-то вы невеселы?

– А есть причины?

– Причин, конечно, нет… город гудит. И этак хорошо гудит… сам по себе он гудеть не способен. Стало быть, подтравливают. Тому стаканчик нальют, там сплетню кинут. Говорят, что вы тут не школу откроете, а целый университет.

– Не приведи Боже, – Глеб содрогнулся, представив, сколько бумажной отчетности потребуется, чтобы открыть университет.

– И станете учить детей, как людей убивать. Что вы их уже учите. И что это ваши ученики тех девок порезали… что вы… как это, волчат кровью прикармливаете. Вот, – он щелкнул пальцами.

– Они же дети!

– Вот! На детей люд особо остро реагирует, поверьте моему опыту.

Глеб поверил.

– Удалось что узнать? – спросил он, запихивая папку между другими. Делопроизводство, делопроизводство… тут сейчас подпалят со всех концов и безо всякой, что характерно, отчетности.

– Удалось, как не удастся. Наш покойный, оказывается, был человеком весьма известным в определенных кругах. На паперти он сиживал не от бедности.

– Это я и так понял.